Журналист Onliner.by Никита Мелкозеров: как я перестал ненавидеть вас и ваших детей

37 828
29 сентября 2017 в 8:00
Автор: Андрей Гомыляев. Фото: Александр Ружечка

Журналист Onliner.by Никита Мелкозеров: как я перестал ненавидеть вас и ваших детей

Автор: Андрей Гомыляев. Фото: Александр Ружечка
Ослепительные скидки в Каталоге Onlíner
Никита Мелкозеров — беспартийный, бездетный и местами бессовестный. До 26 лет боялся маленьких детей. Боится до сих пор, но уже лучше справляется. Более того, считает, что чужой ребенок вообще никак не должен его (да и всех вокруг) волновать.
Полеты — мое извращенное удовольствие. Извращенное потому, что в принципе процесс по кайфу, но вообще я аэрофоб. В гражданской авиации мне искренне нравятся только стюардессы, когда кормят и сообщения о посадке. В остальном все слишком волнительно.

В тот день стартовали из Барселоны в Минск. Дюралевую банку набили подрумяненными пассажирами. Бортпроводница с милыми щечками крепко уперлась ножкой в пол, чтобы поднажать и закрыть переполненную ручной кладью полку. Справилась, умничка, — погнали.

Аэропорт оказался сильно здоровым. Настолько, что по его неведомым дорожкам мы ездили минут 15. Это, конечно, не добавляло предполетной бодрости.

Плюс ревел чей-то ребенок. Нет, он не ревел, он, маленькая сволочь, орал. Орал на разрыв гортани. Его крик, кажется, облетал все постройки Гауди и спускался к Олимпийскому порту, вызывая волны на Средиземном море.

Все в известной степени напряглись.

Спереди для разрядки пытался юморить какой-то мужик. В самолете все, естественно, юморят про авиакатастрофы. Сбоку крестилась какая-то женщина. И все это по-прежнему на фоне младенца, в которого вселилась потревоженная сигнализация.

Хвала небесам и физике! Когда пошли на взлет, малого прибило давление и он закрылся. Помню, как по щеке моей перенапряженной соседки потекла нервная слеза. И это несмотря на граммов четыреста предполетной подготовки.

Сбоку от меня сидели пожилые интеллигенты, мы обсуждали с ними Гауди (был он масоном или гомосексуалистом), турбулентность и то, что детей до трех лет в самолет совать совсем не стоит. А то с перебором дискомфорта — и для родителей, и для самих детей, и для окружающих. Ну, и в принципе, что эти «немаўляты» запомнят с такого путешествия?

Приземлились. Получили багаж, достали оттуда хамон с вином, пошли дарить все это каталонское добро родственникам. Я отправился к мамке. Прилетел такой, на энтузиазме, будто у меня партбилет в кармане. Говорю родителю: «Тетя, в самолете был с каким-то грудничком ревущим, вот теперь выйду из отпуска и напишу колонку про свое право ненавидеть чужих детей и их истошный ор».

Мать засмеялась.

В тот день стартовала из Хабаровска в Минск. В Советском Союзе даже существовал прямой рейс. Но билетов не нашлось. Пришлось гнать с пересадкой в Москве. Перед взлетом из одного пассажира младенческого возраста выходил такой ор, что из кабины вышел пилот — поглядеть на, возможно, самого громкого ребенка в истории гражданской авиации СССР.

Младенцем был я. Мать так развеселилась, что в комнате даже появился индифферентный ко всему (кроме еды) кот — проведать обстановку.

На дозаправке в Челябинске маме разрешили не покидать салон, лишь бы источник ора не проснулся. Рассказав все это, мудрая женщина сделала вывод, типа «пиши посты в свой Instagram, а не колонки, наверняка твой каталонский грудничок был не такой белугой, как ты».

В углу кот изобразил усами ехидность и закусил моральную победу творожком.

Потом были еще разговоры с опытными в плане наличия детей людьми. И вот к чему я пришел. По сути, какое мне (или кому-то еще) дело до чужого ребенка? Нас ведь тоже кто-то родил и тоже кто-то терпел. Хотя вот еще один вопрос: откуда тут появилось «терпел»?

Другое мое извращенное удовольствие — городские фуникулеры. Как и самолеты, стремно, но тут хотя бы видишь, куда чуть что упадешь. Канатку, которая стартует в старом порту, придумали в 1926 году. По внешнему виду кабинок создается впечатление, будто их с того самого 1926-го и не меняли.

С нами в загоне на 20 пассажиров стояли какие-то англичане. Ребята постарались и уродили сразу двоих. Потому приехали в отпуск с массивной парной коляской. Естественно, чтобы попасть в кабинку, им надо было как-то сгруппироваться, переместить своих малых, сложить коляску — в общем, серьезно покопошиться. И ничего — остальные 18 человек спокойно подождали. Ладно, 17. Мне к тому моменту еще не прокачали мозги на тему терпимости к чужим детям.

Люди спокойно путешествуют с детьми. Их появление не становится поводом как-то себя ограничивать.

Мысль такая. Мы живем в удивительной стране, хотя это как бы не новость. Что касается грудничков, то вся РБ ратует за них. Тебе, половозрелому, но бездетному, при любом удобном случае советуют рожать. Правда, после начинаются какие-то перекосы.

Форма довлеет над содержанием. За ребенка не должно быть стыдно. Ребенок должен быть опрятен, чист, смел и светел. Ребенок не должен кому-то мешать. Ребенок должен не запачкать костюм, а то вдруг другие плохо про него подумают. Ахтунг!

Общество давит на родителя, родитель на ребенка — получается маленький солдат. Зажатый, ограниченный, скомканный какой-то.

А потом, когда родительский контроль спадает, пружина разжимается и человек, не наученный какой-то свободе, начинает творить чернягу. Когда мы прилетели в Барсу, двое подпитых хлопцев из РБ делали сторис про то, как они катаются на багажной ленте речитативом в духе «Тагииил».

Позже мне рассказали анекдот в поддержку этой истории. Маленький Сема приносит домой записку от учительницы. Мама принимает ее и читает: «Уважаемые родители! Мойте своего Сему! Он пахнет!» Мама подумала, взяла карандаш и написала ответ: «Уважаемая Серафима Львовна! Сему не надо нюхать! Сему надо учить!»

Мы нетерпимы к чужим детям и еще много к чему. И вообще, в этом мире слишком много вещей, которые бесят белорусов.

Не говорю, будто сразу по переезде границы в латвийскую, литовскую или польскую сторону обнаружится лужа с лежащим в ней счастливым местным ребенком, которому можно более-менее все. Будто потом он гарантированно вырастет с такой внутренней свободой и жизнелюбием, что мы всем своим постсоветским нутром обзавидуемся. Но это весьма вероятно.

Там люди уже больше думают о содержании, а не о форме.

В общем, если совсем маленький ребенок орет, то не потому, что он растет деструктивным элементом, а потому, что он ребенок. Он не понимает сути происходящего, но пытается реагировать. А инструментарий пока ограничен. Вот и все.

Читайте также:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by