«Мы были психоделическими ребятами, придурками с отсутствием внешних связей». Репортаж из «потайного» Гродно

22 февраля 2017 в 8:00
Автор: Александр Чернухо. Фото: Максим Тарналицкий

«Мы были психоделическими ребятами, придурками с отсутствием внешних связей». Репортаж из «потайного» Гродно

Автор: Александр Чернухо. Фото: Максим Тарналицкий

Гродно любят звать самым западным городом и чуть ли не отдельным государством. Со своим укладом и своими правилами — тут, мол, все по-другому. И люди особенные. Особенного здесь и правда много. Можно встретить на улице невероятного чудака, который своими фокусами откроет портал в совсем другой город — он дышит и живет по-особенному. Onliner.by на день спустился в гродненское подполье и побывал в местах силы, где чудаки уже не кажутся чудаками.

Гродно надежно укрыло панцирем подтаявшего снега. Люди доживают зиму, сосредоточенно идут по своим делам и смотрят под ноги. Знакомый город меняется строго по расписанию: когда валит снег или заливает дождем, когда жарит солнце или лезет в глаза туман. Пейзажи, локации, люди — их здесь почти 350 тысяч, многие знают друг друга хотя бы в лицо и ходят по одним и тем же улицам.


Когда-то самый западный белорусский областной центр считался столицей панк-хардкор-сцены. Хотя местные дуются и недовольно спрашивают: «Почему считался?» В биографии местной тусовки случались захватывающие истории: концерты в гаражах, битвы с наци-скинхедами, задержания. Но сейчас все ушло в глубокое подполье, хотя глубже уже и представить сложно, а над водой осталась только вершина айсберга под веселым названием «Нестерка».

Это веган-бар в центре Гродно, который находится прямо в брюхе местного драматического театра. Открывали его год назад друзья-единомышленники из панк-тусовки. Название решили не менять, чтобы не путать местных.

Дима Фендер много лет назад переехал в Гродно из Волковыска и, что называется, попал в тему. Сейчас парень занимается только баром и входит в состав управляющих. Их здесь, к слову, десять — одна большая семья. Да дело даже и не в заработке — просто место «для своих».

— Раньше здесь был чахлый театральный бар, а мы давно мечтали о своем месте, — рассказывает Дима. — До этого все тусовки проходили в квартирах или гаражах. О сквоте вообще никто и не мечтал, потому что попытки пресекались моментально. Были времена, когда устраивались облавы, побоища на концертах в гаражах. Но все это давняя история. В общем, год назад мы арендовали помещение и начали что-то делать.

Небольшой бар, где комфортно усядется человек 20, выполняет достаточно важную миссию в городе: иногда «Нестерка» работает как концертная площадка. Однажды сюда пришло 250 человек — шумно отмечали день рождения заведения, приехали зарубежные гости. Пришлось делать сцену на первом этаже: даже при большом желании вся толпа не втиснулась бы в миниатюрное помещение. Но это была разовая акция. Активная тусовка — это 100—150 человек, для областного центра статистика печальная.

— Разные обстоятельства, — говорит Дима. — Групп меньше, концерты делать негде. Здесь стараемся постоянно устраивать мероприятия: какие-то акустические концерты, диджейские сеты. Почему так и не появился клуб? У людей, которые заинтересованы в площадке, нет денег на ее содержание, а у бизнеса нет желания отдавать помещение под концертную деятельность. Был бар Underground, который просуществовал несколько лет, там разрешали делать мероприятия с минимальной арендой. Сейчас заведение называется Rock Star, они сами проводят какие-то мероприятия, но все это не слишком интересно.

«Нестерка» какую-никакую прибыль приносит — по крайней мере, Дима может позволить себе больше нигде не работать. Но делает поправку: времена сейчас непростые.


Спустя десять минут ходьбы грибом из-под земли вырастает креативное пространство «Дом46» — место, где, кажется, происходит все и сразу: танцы, музыка, лекции, поэтические вечера, кинопоказы и много всего другого, о чем обычный горожанин задумываться не привык в силу семейных или других обстоятельств непреодолимой силы.

Заправляет здесь всем Женя. Совладелец здания — ее отец, условия аренды более чем лояльные. Основной упор делается на танцевальные секции, но рады, в принципе, всем, кто делает какие-то попытки устроить в городе аттракцию. В общем, любой творческий человек может прийти и как-то себя показать.

— Люди разные, не только масса, — говорит Женя. — Кто-то видит и думает по-другому, и им нужно дать возможность прийти не на концерт шансона, а на поэтический вечер, кинопоказ, театральную постановку. Знаете, мне иногда становится страшно: идешь по городу, а он пустой. Будто вымер. Почему так случилось, я не знаю, но от этого не по себе.

Андрей — старожил гродненского подполья. Системный администратор «Гродножилстроя» долгое время был важным винтиком в механизме ярчайшей группы местного андеграунда Earworm, впитавшей в себя все самое лучшее, что дали миру Sonic Youth и Dinosaur Jr.

Грязный звук, психоделия, гитарный нойз, сумасшедшая виолончель — описывать то, чем занимались музыканты в гаражах, — дело неблагодарное. Лучше один раз услышать.

В любом случае цели собирать стадионы у «ушных червей» не было — просто благодаря сарафанному радио вместе собрались совершенно неожиданные музыканты и долгое время делали один из ярчайших белорусских коллективов. До тех пор, пока он себя не исчерпал.

— История закончилась, мы прошли свой путь и поняли, что ничего нового больше не сыграем, — с грустной улыбкой объясняет причины безвременной кончины Андрей. — Решили закончить и поставили надгробную плиту. Репетировать продолжаем, но мне это просто жить помогает…

Группа Earworm была причастна к еще одному яркому событию в жизни местного подполья — фестивалю «Эхо», который проводился на частной территории, в лесу. Фестиваль был настолько демократичным в своем формате, насколько вообще можно это себе представить. Пришла милиция, был суд, организатору выписали штраф, потому что мероприятие ни с кем не было согласовано. Соответственно, гастрольное удостоверение тоже никто не получал.

— Не получали, потому что его бы и не дали, — объясняет Андрей. — Идея была простая: приходи кто хочешь, приноси что хочешь. Вообще, странно, что все это окупалось. Потом ребята из «Нестерки» решили сделать легальный панк-фестиваль. Приехали милиция, МЧС. Запреты были на все, а фестиваль никому не понравился — решили от него отказаться. А «Эхо» очень хочется реанимировать, но пока на это никто не решается.

В общем, куда пойти гродненскому музыканту и с чего начать в принципе, не совсем понятно. Клубов, которые готовы предложить себя группе с не сильно большой аудиторией, в городе нет. Площадок другого формата тоже мало, поэтому приходится ютиться вот на таком узеньком пятачке между «Нестеркой» и «Домом46». Кого-то это сильно беспокоит, а кто-то привык существовать в глубоком подполье, куда обычному человеку как минимум информационный доступ наглухо закрыт.


Может показаться, что все слишком печально. Но это совсем не так. Встречаешь косматого парня с детским задором в глазах и понимаешь, что город питает, дает силы не только на схематичный маршрут на работу сонным утром и с работы, когда стемнеет. Впрочем, не каждый увидит что-то интересное в гаражной застройке на окраине, старом, сгрызаемом ржавчиной мосте, завешанной поеденными временем коврами сумрачной комнатушке. Все эти тропинки устланы тайными смыслами и существуют вопреки, даже где-то назло унылому пешеходу, сбивающему кроссовку об асфальт.

Косматый парень — Женя Кучмейно. Он не местный, но знает и слышит Гродно лучше коренных. Гродненская история началась у Жени после родного Ивья: он поступил в университет на истфак. Здесь же нашлись люди, которые перевернули сознание младшекурсника раз и навсегда.

— Я-то думал после школы в Минск рвать: думал, там движуха, — голос у парня — с глуховатым звоном. — А теперь рад, что не поехал туда. Здесь я нашел людей, которые меня вырастили. По сути, мой культурный багаж здесь сформировался. А если бы я поехал в Минск… Мой друг отправился туда: подумал, что в Гродно не сможет себя реализовать. Семь лет там прожил и вернулся: сказал, что так и не смог найти себя.

Уже в Гродно появилось творческое объединение «Неман9», которое Женя собрал вместе с одноклассниками из Ивья, и список групп, в которых парень принимал участие, разрастался новыми именами. «.К», «Демонтаж характера», Earworm, «Внутреннее сгорание» — все это глубокий гродненский андеграунд — и, вероятно, останется там навсегда.

Потом был удивительный период жизни в деревне Субботники — там молодой учитель работал по распределению. Снял добитую хатину на отшибе, чтобы никому не мешать, и настойчиво делал музыку, удивительную по своей энергетике. Местные смотрели на парня с опаской. Потом привыкли: учитель все-таки.

— У них там монолитная культура, так что этим людям хорошо друг с другом. Но если у кого-то волосы длинные или пирсинг… Они могут это все не принимать — по глазам видно. Но я сделал по-хитрому: сначала был заезд в их культуру в костюме, а потом я аккуратно всколохматился. Сделал все дипломатично.

С домом справляться было сложно, но это была робинзонокрузовская романтика. Сначала жил в палатке, а потом мне поставили печку, и я переселился в небольшую комнатушку. У меня там рукомойник был, кровать, стол. Там и студия звукозаписи была, и рабочее место, чтобы готовиться к урокам. Вообще, в старых домах жить нельзя, люди в новых домах жить должны. Потому что старые червь точит, они проседают — от земли тянет. Только повыделываться по молодости можно, как я.

С детьми хорошо поработать: сам не стареешь. Фантазия постоянно в тонусе, а дети дурость свою передают — в голове что-то постоянно обновляется. Я сейчас на радио работаю и ощущаю иногда, как что-то застаивается: вчера сидел, как будто в прошлом году. Непонятное ощущение, с которым надо бороться.

Потом косматый парень вернулся. Потому что Гродно — это место силы. Потому что здесь дышится и живется по-особенному, пусть об этом и мало кто знает.

— Я чувствую, что потихоньку становлюсь социалистом. Чтобы вот так дальше играть, романтиком быть… Ты же взрослеешь и понимаешь: ну сколько можно рвать струны и жилы? Мама ведь была права, когда говорила: «Женя, кидай ты гэтыя забаўкі старога каня». А потом думаю: нет, ну я же романтик, я же социалист в высоком смысле этого слова. Я работаю и не стараюсь обогатиться — обставляю все так, словно мне эти деньги вовсе не нужны. Если сохранить детские устремления во взрослом состоянии, хочешь не хочешь, а этот социализм как бы врезается в голову.


Гаражный кооператив на окраине — город в городе. Со своими правилами и законами, с чудаками-обитателями и особенным колоритом. Здесь можно долго кружить, как в лабиринте, разглядывая изукрашенные железные ворота и знакомясь с жизнью местных.

— Когда-то мы здесь репетировали — такие психоделические ребята, придурки без намека на внешние связи, — оглядывается Женя. — Место здесь особенное, со своими особенными обитателями. Помню, часто здесь проезжал чудак на красном Volkswagen, под завязку забитом запчастями. И с ним постоянно была собака. Он выходил, говорил с нами о музыке — рассказывал, что сам где-то играл. А потом оказалось, что он живет в этой машине.

Здесь вообще какая-то особенная свобода. Кругом нет людей: вечерами все домой уезжают. А место окультуренное, это ведь не просто «Дикий Запад», а заасфальтированный коридор, альтернативный мир.

Раньше здесь кипела жизнь. Один из гаражей, переоборудованный в репетиционную точку, часто был и концертной площадкой. Информация распространялась сарафанным радио, билеты никто не продавал. Просто группа открывала ворота и транслировала во внешний мир то, что получалось.

— Это была своя территория, более шумные и интенсивные панк-концерты устраивались в другом месте. Это не потому, что существовала какая-то конфронтация. Просто у каждого было особенное место.

Нынешняя репетиционная точка — это комнатушка среди десятков других в огромном доме с почти питерским двориком. Здесь свой контрольно-пропускной пункт, который страхует администрацию от спонтанных подпольных концертов. Зато аренда недорогая, соседи на звук не жалуются. Соседи — это салон-парикмахерская и еще несколько предприятий из сферы обслуживания.

— Это наша отдушина, — отпирает дверь Женя. — Сюда можно прийти и скрыться — от жизни, от старости, от системы.

Репетиционная точка сделана по всем канонам: стены увешаны видавшими виды коврами для лучшей звукоизоляции, периметр максимально заставлен разномастной аппаратурой разных эпох и разной степени доступности, в углу ютится барабанная установка. Из того, что шло в нагрузку, здесь только дрябленький умывальник.

Женя проводит короткую экскурсию и знакомит с «начинкой» точки. Где-то посередине разговор плавно переходит из околофилософской плоскости в материальную.

— Я чувствую минимальное развитие. Конечно, речь о том, чтобы зарабатывать, не ведется: я даже сфантазировать этого не могу. Здесь зарабатывают музыканты, которые работают на корпоративах и свадьбах. Я не могу позволить себе это морально. Лучше буду учителем — это хоть какая-то помощь людям. А вся эта корпоративная эстетика только разлагает, — сверкает глазами парень.

— Нужно изначально стремиться к успеху, к славе — к тому, чтобы тебя слушали массы. А это заранее проигрышный вариант. Я считаю, что если художник хочет быть максимально понятен всем людям, то он должен думать не о славе, а о том, чтобы найти объединяющие жизненные мосты между элитой и плебсом. И сделать не ширпотреб, а высокое искусство — а это тяжелая задача. Таких людей сразу гениями называют.


В свободное от «забаў старога каня» время Женя — звукорежиссер на местном радио. Зарплата позволяет снимать квартиру в центре города и тратить деньги на аренду репетиционной точки, запись альбомов и другие вещи, тесно связанные между собой. Правда, деньги для чудака вообще не играют особенной роли. Его вроде как заботят совсем другие вещи.

— Я считаю, что для того, чтобы обрести гармонию в жизни, уйти от вечного дуализма и не заработать эпилепсию или другую нервную болезнь, нужно идти с большим потоком — жизненным течением, — хрустит тонкой снежной коркой Женя по пути к своему месту силы. — Но для этого нужно его найти, чтобы не нарваться на фантом. Ты думаешь, что нашел зайца, — а это на самом деле волк. Хорошо бы найти символ, который, как маяк, напомнит тебе о чем-то очень важном. Я для себя определил жизненный поток через Неман. Это помогает правильно настраиваться, приносит пользу для души.

Неман в Гродно и не думал замерзать. Течение несет к Балтике огроменные льдины, чернеющая река ежесекундно меняет пейзаж. Если свернуть на неприметную тропинку и протопать по твердой корке обледенелой земли с полкилометра, можно уткнуться в проржавевший шлагбаум, якобы преграждающий путь в параллельную реальность случайному человеку. На самом деле здесь вразвалочку прохаживаются рыбаки, а рабочий с «Гродноазота» по-хозяйски топчет снег по пути домой.

— У людей все по-разному, — пожимает плечами Женя. — У кого-то река, у кого-то озеро, у кого-то карьер. Я не могу найти других мест, где разворачивалась бы жизнь, где можно было бы ее описать и почувствовать. Река постоянно течет, это не стоячая вода — в этой изменчивости и есть жизнь: там всякие рыбки копошатся, вокруг комарики летают.

Там берег крутой, и, когда солнце садится, какие-то детские образы всплывают — все это очень личное и трогает самые нежные ниточки души. От этого случается самообновление, это помогает оставаться молодым. Я считаю так: если человек черствый, корой оброс, то и сделать он ничего не сможет. Сила ведь в молодом ростке, самая молодость в сердцевине дерева происходит.

Кое-кто назвал это место «Мост сталкера». Наверное, благодаря постапокалиптическому зрелищу, которое открывается в неожиданном месте. Прямо в обрыв уходит тропинка в перелеске — под ногами несется широкая река.

— Считаю ли я себя фриком? — смеется наш провожатый. — Как когда. Это ведь величина не статичная. Сегодня я могу им быть — чудаком, необычным персонажем. Но и уродцем я себя ощущал, был в такой шкуре — все от среды зависит. Я заметил: если ты чудаковато выглядишь, людям проще к тебе подойти. Ко мне обращаются с улыбкой, и я отвечаю тем же. Я нахожусь на своем месте, и люди понимают, что это естественное состояние, не наигранное.


Косматый парень по-детски смеется, едва перегибается через проржавевшие перила и смотрит на чернеющую реку.

— Ходить всю жизнь по знакомому маршруту — это то же самое, что оказаться в космосе, — заклинанием произносит Женя. — Ничего вокруг тебя не видно, и ты не понимаешь, двигаешься или на месте стоишь, ты жив или ты мертв. Здесь такая же ситуация: люди умирают и не знают, что умирают. Ты ходишь, и тебе кажется, что ты по-прежнему живой.

Очки виртуальной реальности в каталоге Onliner.by

Читайте также:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by