Оказывается, торговля живой птицей — интереснейший, бурлящий внутри мир с запутанными правилами и взаимоотношениями. Предприниматели на фургонах, набитых утками да индюками, носятся по стране, сражаются друг с другом за покупателя, конкурируют всеми доступными способами. Про этот бизнес как-нибудь снимут отдельное кино со спецэффектами.

Молодой житель Рогачева Алексей Лаптев обратился к нам сам, чтобы рассказать о кипении страстей. Он был наемным работником у своего дяди, который как раз специализируется на птице. Работа оказалась нервная — 11 мая 2013 года Алексея отправили в больницу с проломленной головой.

---

Кухонный стол в рогачевской квартире, где Алексей живет с мамой, завален бумагами. Участники подобных историй быстро обрастают такими папками. Ловко ориентируются в этих выстраданных кучах документов. Находят новые смыслы жизни в бесконечной самоподдерживающейся борьбе.

— Так за что избили-то?

— За конкуренцию! — сообщает Алексей и начинает длинный рассказ.

Лет с 18 молодой человек (сейчас ему 24) торговал птицей, выращиваемой его дядей Леонидом, на небольших рынках в Гомельской и Могилевской областях. Так и познакомился с семейством Пастушенко — они занимались тем же. Располагались на районных базарчиках обычно друг напротив друга, через дорожку.

— Я часто стоял с их матерью, Любовью Пастушенко. Первый год спокойно все было: я торгую, она торгует, друг другу не мешаем, — Алексей потирает уже заросший волосами шрам на голове. — Потом с той стороны начались какие-то обидные шуточки — ладно, я старался не обращать внимания. Постепенно пошли уже откровенные оскорбления в мою сторону и в сторону моей матери. И угрозы: мол, сын работает в милиции, он со мной разберется — за то, что я довожу ее до истерик. Но я-то не отвечал, молчал, улыбался только.

Развитие такой неприязни Алексей связывает с тем, что более ловко торговал — конкурентов это бесило.

— В 2013-м это «поднимание нервов» происходило каждый раз. Тут уже трудно улыбаться, я просто не знал, что делать. Дошло до того, что позвонил в милицию, попросил успокоить женщину. Мне объяснили, что если мы сами конфликт не уладим, то обоих с рынка уберут.

В злополучный день 11 мая Алексей стоял с дядиной птицей на рынке в Костюковичах. Напротив торговала Любовь Пастушенко.

— Снова пошли оскорбления. Мол, и дядю своего я обманываю, и он меня обманывает и так далее. Она кричит — я молчу. Потом начинает звонить мужу, жаловаться: я оскорбил ее и ее товар, не даю торговать. Через какое-то время ее приехал забирать муж, Александр Григорьевич. И на меня: ну все, мол, ты допрыгался, приедет сын, голову отобьет…

Дальнейшее поведение участников этой истории хоть в методичку по эскалации третьей мировой заноси. Пограничная провокация, в которой невозможно найти виновного, — симметричный удар — справедливое возмездие… Каждое действие влечет очевидную вроде бы реакцию, вызывающую следующее логичное действие, на которое должен последовать ответ. У взрослых войн и детских драк одинаковые принципы. Разумеется, стороны описывают события по-разному (вторую версию мы еще послушаем), но на этом этапе разжигания уже неважно, кто врет.

— Потом и за мной приехал дядя, мы загрузились, отправились торговать в другой город, Краснополье, — под воротом футболки Алексея видно зажившее отверстие от трахеостомы (трубки для дыхания). — Там оскорблять меня и мою мать стал уже глава их семейства. Я не выдержал, говорю: «Да ты сам такой». Он попытался ударить, я его руку отбил, при этом случайно задел по щеке. Он не падал, да и ударом это назвать нельзя. Но они сразу в крик: «Убивают!» — и побежали в здание суда через дорогу вызывать милицию. Слышал, как жена звонила сыну, мол, «Пашенька, Лапоть отца твоего убивает».

Тема этого эпизода так и осталась нераскрытой. После общения с милицией Алексей поехал домой. Впоследствии суд отмечал, что Пастушенко-старшему были причинены телесные повреждения, «не повлекшие кратковременного расстройства здоровья». Но рассмотрение административного дела в отношении Лаптева прекратили «за истечением сроков привлечения к административной ответственности».

— Домой в Рогачев я приехал часа в три дня и лег спать. Проснулся от звонка. В трубке голос Павла Пастушенко: «Выходи, буду бить тебе лицо». На самом деле там нецензурно было. Я положил трубку. Потом еще был звонок: выходи, мол, поговорим по-нормальному. Ну подъезжай…

Алексея предупредили, что ищут его двое. Поэтому разговаривать разговоры он позвал с собой друга — Женю Кота, с которым вместе занимались спортом, ходили в тренажерку. Было около 17:00.

— Женю я попросил просто понаблюдать, не влазить, — описывает ключевую встречу Алексей.

— Вышли мы во двор. Подъезжает синий Peugeot 406, резко тормозит. Выбегает Павел Пастушенко, руку за спиной держит: «Ну что, попался?» Вытаскивает из-за спины красную биту — и сразу мне по голове. Аж звон пошел, я потому и решил, что она металлическая. Второй раз, третий, потом я упал. Сознание не терял, и крови не было. Пытаюсь встать — Павел продолжает бить — по голове, боку, руке ноге. Он аж запыхался, тогда и перестал.

Слово «бита» тут ключевое. Алексей утверждает, что это была именно специальная дубинка с утолщением, вроде булавы. Оппоненты настаивают на палке, которую подобрали перед «разговором».

— Разве вашему черепу не все равно, чем его проломили?

— Для суда есть разница. Если везли с собой биту, значит, был умысел убить или покалечить, да еще и группой, — уверен Лаптев. — А это совсем другое наказание.

Алексей говорит, что все это время находился в сознании, только в голове звенело и отключились левые рука и нога.

— Женя перепугался, этим говорит: «Поднимайте его!» Они подняли, почему-то потащили в машину. Пастушенко еще предложил выехать в лес и поговорить нормально. А я и сказать ничего не могу: речь пропала. Тут Женя достал телефон, собрался вроде звонить в милицию. Тогда они меня просто из машины выкинули и уехали. Я трогаю голову — а она неровная…

Потом были операция, пластина в голове, почти два месяца в больнице, кормление через трубку. Дышал Алексей через трахеостому — трубку в гортани. В медицинских документах значится запись: «Ушиб головного мозга тяжелой степени со сдавлением острой эпидуральной гематомой в левой гемисфере. Перелом свода черепа, парез внутренних мышц гортани, мягкого неба». Сейчас у Алексея Лаптева третья бессрочная группа инвалидности. Поднимать грузы тяжелее пяти килограммов ему нельзя.

Татьяна Георгиевна, мать Алексея, практически жила с ним в больнице. Вспоминает, как в палату пришел Пастушенко-старший.

— Я на минуту выходила, возвращаюсь — стоит мужчина, держит листок и ручку. Я-то его тогда в лицо не знала. А Леша говорить не мог, за руку дергает, шепчет: «Пастушенко, Пастушенко». Я его тогда выгнала, задушить готова была. Потом и другие посланцы от них приходили, просили простить Пашу. Я всех выгоняла. Мне не нужны были их деньги, ничего от них не надо было, лишь бы дитенок остался здоровый, полноценный.

Когда дело таки дошло до денежных компенсаций, по словам матери, оппоненты через адвоката предложили $12,5 тыс. Она ответила, что покрыть все страдания и расходы сможет сумма не меньше чем в $50 тыс.

Алексей сказал: хотя бы $25 тыс. В итоге сошлись на тех самых $12,5 тыс. (На эти деньги купили машину.) Ну как сошлись… Алексей сейчас настаивает, что сумма неокончательная, моральный вред возмещен не полностью. Пока размышляет о компенсации в 40 тыс. рублей.

---

От места происшествия до деревни Сапрыки в Чечерском районе, где живет семья Пастушенко, больше 70 километров. Дом стоит в самом начале деревни, узнать его можно по звукам, которые издают сотни уток, гусей и индюков. Рядом несколько фургонов для перевозки товара.

Отсюда 29-летний Павел Пастушенко в гневе отправлялся «разговаривать» с Алексеем Лаптевым. Сейчас на хозяйстве мать Павла Любовь Федоровна и отец Александр Григорьевич. Выходят на лай собак, извиняются за внешний вид: только из сарая.

Они тоже полны эмоций:

— К кому надо обратиться, чтобы они уже оставили нас в покое?

Про Алексея ничего хорошего не припомнили.

— Настолько невоспитанный молодой человек, дикий ужас, — говорит Александр Пастушенко. — Естественные надобности может отправить прямо при женщине, которая ему в матери годится. Покупателям все рассказывал, что наша продукция «не такая». А у нас-то фермерское хозяйство, 70% — свое, выращенное. Инкубаторы тут, стада гусей, кур, уток. Да плюс бараны, коровы, свиньи и так далее.

Любовь Пастушенко не раз торговала рядом с Алексеем. У нее свои воспоминания:

— Бывает, покупатель подходит к нему, а потом ко мне возвращается. Спрашиваю: «А чего там не купили? Там же и цыплята покрупнее…» И мне отвечают: «У него, во-первых, грязно, а во-вторых, дороже». А как же может быть дороже, если его дядя назначил конкретную цену?.. А покупали у нас — потому что чистенькие и дешевле. В результате перед окончанием работы мы почти все продали, а у него еще половина осталась. Звонит дяде, голосит: «Она мне мешает». Так и работал.

Описание «того» дня у Александра Пастушенко тоже отличается:

— Я старался не ставить с Алексеем жену, если видел, что он сегодня где-то торгует, отправлял ее в другой город. Но 11 мая, когда мы приехали в Костюковичи, его еще не было. Ну я Любу и оставил. Потом уже, когда я в другом городе был, узнал, что Леня [дядя Алексея — прим. Onliner.by] все-таки поставил там своего… Возмутился, конечно, говорю: «Зачем так делать? Я ж специально ее не оставляю с ним, чтобы конфликтов не было…» А в ответ угрозы.

В тот же день конкуренты снова встретились — в райцентре Краснополье.

— Я Лене тогда сказал: твой пострел везде поспел — и цену завысил, карман набил, и тебе пожаловался. И тут Алексей этот из-за машины выходит: «Пошли, покажу тебе, как я завысил…» На улице жара, а он в перчатке. Я-то вижу, что даст по морде, но я все-таки мужик, не станешь же прятаться… «Пошли», — говорю. Ну он сразу разворачивается и мне в район виска бьет. Я тогда не упал, потому что жена поддержала. Я думаю, у него в перчатке что-то тяжелое могло быть.

От больницы Александр Григорьевич тогда отказался, решил ехать домой. Говорит, там стало хуже, началась рвота. Оттуда его впоследствии и забрала скорая. Так и разъехались: Пастушенко-старший и Алексей — в больницы, Павел — в КПЗ. Впрочем, мы забегаем вперед.

По словам родителей, Павел Пастушенко, приехав домой, увидел плачущую мать, делающую примочки бледному отцу, услышал сбивчивые объяснения — и ушел.

— Да как же вы его отпустили?

— Мы же не знали! — в один голос кричат Любовь Федоровна и Александр Григорьевич. — Он не сказал ничего, закурил да вышел. Если б мы знали, костьми бы легли…

Маршрут Павла родители знают из материалов следствия. По пути к «собеседникам» он заехал в райцентр Корма, где попросил друга по фамилии Михайлов подвезти его на место встречи, «потому что сам устал и всего трясло». Принялся вызванивать Лаптева, из телефонного общения понял, что тот, видимо, придет не один. Потому, мол, и подобрал на земле палку в коре — длиной сантиметров 60 и толщиной около 5.

— Сын рассказывал: они когда из машины вышли, Алексей поднял руки, начал «боксы» там свои делать. Павел хотел по спине палкой ударить, а попал по голове, один раз. И еще два раза ударил — по плечу и по спине. [Лаптев говорит о пяти ударах по голове в одну точку — прим. Onliner.by.] Потом уже Павел предлагал отвезти его в больницу, но Алексей говорил, что позовет друзей и сам его отправит в больницу. В общем, Лаптев и Кот пошли, а наши ребята поехали. И в первую очередь Паша заехал к нашему участковому, все рассказал. Тот сразу позвонил в рогачевскую милицию, там говорят: приезжайте.

Александра Григорьевича к этому моменту уже забрала скорая, так что «сдаваться» Павла повезли мать с братом.

До того как переехать к родителям в Чечерский район, Павел служил старшим лейтенантом милиции в украинском Николаеве. Сами-то старшие Пастушенко родом из этих мест. Еще при СССР Александра Григорьевича после окончания геологического факультета отправили в Украину по распределению, там и закрепились на какое-то время. Но однажды супруги не выдержали, вернулись домой. А через пару лет уволился из милиции и приехал к родителям Павел.

По каждому рассказанному Алексеем эпизоду всей этой эпопеи у старших Пастушенко свое ви́дение — будто негатив рассматриваешь.

— Представьте мое состояние, когда я, выписавшись из больницы, еду к Лаптеву, который сам же меня в больницу и отправил! — говорит глава семейства. — Переступил через себя, спросил, чем помочь, может, деньги надо. Его мать сразу орать: «Вы и так все отдадите, будете кормить и поить…» Потом и других людей к ним отправлял — отказываются, говорят, что им все и так выплатится.

Пастушенко рассказывают, что те самые $12,5 тыс., на которые в конце концов удалось договориться, — это «свадебные» деньги Паши, которые тот собирал на дом. На воле у него остались жена и маленькая дочь. Супруги Пастушенко наперебой рассказывают, какой хороший у них сын. Получает поощрения от администрации учреждения, где сейчас отбывает срок.

Во время многочисленных судов родители натерпелись едва ли меньше непосредственных фигурантов. Пастушенко-старший до последнего надеялся, что сына не посадят, просил назначить наказание «в виде каторжных работ на моей земле». Он предполагает, что задача у Алексея теперь простая — извлечь из этой ситуации как можно больше выгоды.

— Мы-то заплатили, но ему мало, он еще хочет…

---

На сегодня результаты этого противостояния выглядят печально. Ими, кстати, недовольны по обе стороны баррикад.

В тот день, когда Алексей с пробитой головой попал на больничную койку, Павел впервые отправился на нары. У них и сроки тогда получились примерно одинаковые — около двух месяцев. Потом был первый суд. Он посчитал биту уликой недоказанной и назначил Пастушенко два года и шесть месяцев ограничения свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа. Пастушенко отбыл это наказание (работал на заводе в Гомеле), успел три месяца провести дома.

Потом были обжалование первого приговора со стороны Лаптева, следующий суд, второе взятие под стражу и еще один приговор — уже четыре года настоящей колонии. Отсидев часть срока, Пастушенко вышел условно-досрочно.

Снова апелляция, снова процесс, снова взятие под стражу в зале суда. На этот раз бывший украинский милиционер приговорен к пяти годам усиленного режима (будет учтен отбытый срок).

Очевидно, вне зависимости от виновности непрерывное попадание за решетку по одному делу — серьезное испытание для психики любого человека. Но и спустя четыре года Алексей останавливаться не намерен. Он по-прежнему настаивает, что в действиях Павла и его товарища присутствовал умысел на убийство «из хулиганских побуждений группой лиц». А значит, наказали слабо. Да и те $12,5 тыс. полноценной компенсацией за страдания Алексей считать отказывается.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by