Отслужил и забыл или стал настоящим мужиком? Репортаж о деревенских проводах и долгожданном дембеле

Дима из деревни Лахва только-только состриг волосы и собрал вещи перед армией, Рома из Аксаковщины уже отслужил и в смешанных чувствах едет домой. Дима не верит, что армия сможет чему-то научить его, а Рома гордится полученным жизненным опытом. Что думают о белорусской армии два простых парня, о чем мечтают и жалеют призывник и дембель — в репортаже Onliner.by.

* * *

До деревни Лахва, что под Лунинцом, электрички ходят нечасто. В вагоне всего несколько человек: татуированный мужчина с золотыми зубами да пара нетрезвых парней. На перроне никого, одна только лошадь косится на подъехавший поезд. Деревня тоже молчит. На единственной широкой дороге путает следы сильно пьяный мужик. Только из невысокого кирпичного дома доносится «Мальчик хочет в Тамбов». Там сегодня живо: Дима уходит в армию.

Дима — обычный белорусский парень из глубинки. Отучился в Минске на инженера, работал на заводе, из-за повестки пришлось вернуться по месту прописки. На жизнь молодой человек смотрит просто, из-за мелочей не огорчается, о себе и своих проблемах говорит без стеснения, перемен не боится. Идти в армию Дима не шибко хотел, но смирился быстро: за ним все равно рано или поздно придут.

— Я после университета хотел в МВД податься, но медкомиссию не прошел. Оставалось всего несколько врачей пройти, окулист уже сказал: «Все, пацан, ты наш», — а вот на УЗИ сердца все сломалось. Обнаружили пролапс митрального клапана. Врачи сказали, что армия мне тоже пока не светит и до следующего года можно сидеть спокойно.

Времени даром я не терял, сразу пошел на Минский завод гражданской авиации: как-никак БГУИР окончил по специальности «Радиоэлектроника». Там сразу поставили на должность мастера. Платили неплохо: пять миллионов выходило. Хотел там и оставаться, но потом начали звонить из военкомата.

Работа на авиационном заводе Дмитрия полностью устраивала: «Когда бог раздавал обязанности, авиация была в небе и все пропустила», — широко улыбается парень.

— Ну что я могу сказать о заводе? Завод как завод. Все держится на стариках. У нас работали либо парни по 23—25 лет, либо пенсионеры. Людей среднего возраста там не было. Конечно, это затрудняет работу: не понимали мы друг друга. Но без этих стариков заводу крышка.

Найти работу в Лахве Дима тоже пробовал. Не получилось. Согласно данным переписи 2010 года, здесь жило чуть меньше полутора тысяч человек. В деревне есть все, чтобы она считалась деревней: молодежный клуб, небольшой магазин, церковь, местный чудак на велосипеде, который подгоняет железного коня приказами «Но!».

— Когда идея с МВД накрылась, я залез в интернет и посмотрел, что предлагают по району. Максимум, на что я мог рассчитывать, — два сто. Это для молодого специалиста, который пять лет отучился на платном. Стоило мне пять лет платить столько денег ради этого?

От посещения местных врачей и военкомата Дима тоже натерпелся.

— Военкомат долго уговаривал меня прийти без повестки. Звонят и начинают меня «лечить»: мол, придите, мы вам холтер поставим, только ради вас врач на работу выходит… Конечно, никуда идти я не собирался. Сразу им сказал: пришлете бумагу — приду. Тогда они начали звонить маме, запугивать, что меня милиция разыскивает, что будут проблемы и все в таком духе.

Видно, насолил я им. После повестки мне назначили два больших обследования в один день: одно в больнице, а второе в поликлинике. На УЗИ сердца я неслабо опоздал, еле уговорил сделать (хотя вообще непонятно зачем, недавно же только делал). Но по отношению к ребятам 18—27 лет у местных врачей позиция твердая: если на что-то жалуешься — однозначно «косишь».

Кардиолог посмотрела на меня сверху вниз, возраст узнала, за пять минут сделала УЗИ и выгнала. В Минске я такую же процедуру проходил минут двадцать. Помню, какой был звук от этой «чудо-машины», а здесь такого не было. Не удивлюсь, если вообще ничего не делали…

Ну, теперь уже поздно пить боржоми. Через пару часов буду в другом месте.

Сейчас Дима уже коротко подстрижен, личные вещи, указанные в списке военкомата, сложены в небольшой рюкзак. За столом поедают голубцы да курицу родственники и соседи. «Димочка, братик мой, всего тебе хорошего! Не плачь, не унывай, не падай духом!» — обнимает призывника двоюродная сестра. А Дима и не унывает. Всего год отслужить — и снова домой.

— Я вообще пофигист по жизни. Ну отслужу. Я вот подумал… Пока босой-холостой, почему бы не отслужить? Потом сложнее. Как прижмут в 26 — выкручивайся как хочешь. Там уже семья, может, дети, работа постоянная. Лучше сейчас отслужить и забыть. Еще четыре года все равно бегать не получится. А о том, что с МВД не вышло, я ни капли не жалею. Даже рад: никто в семье милиционером не был, и я не буду! Зачем?

Провожать парня пришло человек пятнадцать. Большинство мужчин уже проветриваются на уличной скамейке. Курят и молчат. Ближе к ночи завязывают разговоры, которые начинаются историями наподобие «Была у меня кобыла. Куда хотела, туда и везла. Марина Артемовна ее звали», а заканчиваются штампами «Хороший ты парень». За столом травятся анекдоты, внезапно и без предупреждения запеваются песни. Тишину нарушает тетя Таня:

— Как родная меня мать провожала,
Так и вся моя родня набежала.
Ой, куда ты, паренек, ой куда ты?
Не ходил бы ты, Димок, во солдаты.

— Не ходить? Могу не ходить! — отрывается от переписки с девушкой будущий солдат.

— Ага, потом кормите четыре года по погребам, — подхватывает сосед-милиционер.

После продолжительной переписки во «ВКонтакте» призывник немного приуныл: прощался с девушкой. После армии Дима планирует вернуться в Минск на завод. В деревне его мало что привлекает.

— Здесь перспектива одна — выпить и пойти драться в клуб. Ну, в 16 лет это простительно. Но в 23, взрослому мужику заниматься такой ерундой… А больше тут делать нечего.

Отношение к армии в Лахве такое же, как и в Минске, Киеве или Москве. Даже старшее поколение забыло о предрассудке «Не служил — не мужик». Отец Димы, который тоже когда-то отслужил честные два года, не особо гонит сына в часть:

— С одной стороны, долг родине и все такое, с другой — не пошел бы я в армию, заработал бы денег. На автомобиль, например! А в армии что заработал? Да ни черта я не заработал! Ну ничего, пускай послужит Димка мой, лишним не будет, — опрокидывает рюмку за сына мужчина. — Меня ж в армию забирали в тот же день, что и Димку, — 22 мая. Ровно тридцать лет назад. Все, теперь сынок будет защищать.

«Оде-ержи-им побе-еду, к тебе-е я приеду-у», — внезапно обрывается спонтанный разговор.

В полезности службы Дима тоже сомневается. Во всяком случае, лично для себя:

— Я не знаю, чему меня армия может научить. За нашим домом в советское время была воинская часть. Я в детстве еще успел по полосе препятствий полазить. Тут половина деревни — офицерские домики. Их когда-то из Финляндии привезли. Чуть дальше казарма была, а за ней еще одна.

Колоть дрова и траншеи копать? Так я с детства все это умею. Перед армией вон с отцом всю канализацию раскапывали. Мы в деревне всю жизнь этим занимаемся.

Диме пора в дорогу. Ровно в полночь он с девятнадцатью другими будущими связистами должен стоять на входе в военкомат. В Лунинец Диму подвозит дядя Коля на своей белой Audi. По дороге мужчина дает напутствие, рассказывает, как когда-то хотел попасть в десант, чтобы стать сильным, однако был выпровожен из военкомата мощным, но аккуратным ударом берца по самому упоминаемому в кризис месту из-за того, что не подстригся, не выписался из комсомола и попал по дороге в аварию.

— Все должно идти так, как идет, — уже на улице доводит мысль до конца дядя Коля. — Меня тогда из военкомата вышибли, и я в связь попал. А через полгода дошли слухи, что всю роту, в которую я мог попасть, душманы в горах расстреляли. Вот так бывает, Дима: иногда лучше ногой под зад…

Возле военкомата собралось человек двести. Вот провожатые пьют беленькую из горлышка. А вот и первая драка, которую с трудом разнимают два милиционера. Дима старается не обращать внимания.

Молодой полковник называет фамилию за фамилией. Трезвых призывников почти нет. Первый названный закуривает прямо во дворе военкомата. Второй получает свой первый в жизни наряд вне очереди за то, что ослушался офицера и вернулся, чтобы поцеловать девушку.

Родители Димы, как и он сам, такого пафоса не приемлют. Услышав свою фамилию, парень звучно отвечает: «Я!» — обнимает маму и спокойно заходит в калитку военкомата. Скучать мама начинает в тот же момент, но сильно не расстраивается:

— Я за пять лет, пока он в Минске, уже привыкла по нему скучать. Скоро вернется.

* * *

Роме 19 с половиной, и полтора последних года он провел вне дома. Утром личное дело пограничника затеряется в бездонных шкафах военкомата, и о нем надолго забудут. Служба кончилась, хотя парень этого еще и не осознает.

В армию Роман попал совсем юнцом, знающим о службе не больше, чем какой-нибудь любитель боевиков. В Военную академию парень не прошел по здоровью, в Академию МВД — по баллам.

— Я не хотел далеко от дома служить [Рома живет в деревне Аксаковщина под Минском — прим. Onliner.by], хотелось в Минске остаться. Приезжаю в военкомат, а автобус в Военную академию, куда я должен был попасть, уже уехал. Я в непонятках: куда идти, что делать? Тут подходит офицер и говорит: «С тобой пообщаться хотят». Позвали в кабинет, там сидит пограничник с моим делом: «Я тебя забираю. У тебя средний балл в аттестате высокий, характеристика хорошая, парень ты вроде толковый. Нам такие нужны». Меня особо никто и не спрашивал, куда я хочу. Маме позвонили, сообщили, что меня в Пинск отправляют, — и все на этом.

За время службы в самом Пинске Роман почти не бывал: все полтора года провел в лесу на заставе. Сейчас он нервно курит одну сигарету за одной на пинском вокзале и вместе с офицерами ждет поезда в столицу. Офицеры спрашивают Рому о службе, наставляют, зовут «на контракт». Рома с улыбкой отказывается, отвечает односложно, вероятно, не слушает.

— Я вообще не понимаю, что происходит. Кажется, что родился в армии, прожил там всю жизнь и там должен был умереть. Как будто все, что было до армии, — сон. Блин, не могу поверить, что отслужил. Я сейчас вообще ни о чем не думаю. Смотрю на все это и не могу понять: я что, домой еду?

За последнюю ночь Рома поспал всего час. В вагоне он тоже вряд ли уснет: слишком много эмоций. В дороге солдат не пьет. Он единственный дембель в этом поезде, хотя и признается, что не отказался бы: хочется забыться. «Оживать» пограничник начинает только через час-полтора.

— Больше всего я соскучился по людям. Точнее, по людям не в зеленой форме. Всю службу в лесу провел. Лес зеленый, форма зеленая, офицеры зеленые. Долго еще я этот цвет не буду воспринимать. Я очень устал морально, серьезно. Но армию буду помнить. Это было классное время.

Как и большинство молодых парней, менять мамкины котлеты на консервированную тушенку Рома не хотел. Сейчас же он рад, что отслужил:

— Я повзрослел. Понял, что такое отвечать за свои поступки. В этом, наверное, и есть какой-то армейский опыт. Я не верю тем, кто говорит, что ничего от армии не получил. Я за это время многое понял, начал ценить свободу. Когда шел в армию, думал, что все будет как в фильмах: рукопашный бой, стрельба, полоса препятствий в дыму. А когда пришел, получил швабру и пошел полы драить. Не спорю, и рукопашный был, и полоса препятствий, но в основном это тяжелый труд.

Всякое случалось. Иногда будят ночью командой «В ружье», прыгаешь в грузовик и несешься по лесу под семьдесят: камеры кого-то засекли.

Иногда смешно получалось, когда, например, мчимся ночью к границе, а оказывается, что это косуля забор не заметила и со всей дури в него вписалась. А иногда и не до смеха. Сложно объяснить, что происходит в армии. Там вообще все по-другому.

Рома уже ностальгирует, рассказывает истории, о которых нельзя знать офицерам, вспоминает смешные и грустные случаи со своими сослуживцами. Современную белорусскую армию парень не считает чем-то страшным: дедовщину побороли, кормят неплохо, а свой кусочек свободы всегда можно утаить от прозорливых глаз командиров:

— Слава богу, армия сегодня уже не такая, какой была в Советском Союзе. Когда мой батя служил, дедовщина была страшная. Он рассказывал, что даже вешались люди, так их доводили. У нас такого не было вообще. В части никого не гнобили, ни над кем не издевались. Явных отморозков не было, все пацаны адекватные. Общий язык с каждым можно найти. Были ребята «на морозе», но таких мало.

Провожающий Рому прапорщик объяснял, что с дедовщиной просто начали ожесточенную войну: за любое проявление — суровое наказание. «Дедов» наказывали прилюдно, чтобы видели молодые.

— Единственное, что осталось с тех времен, — это бесконечные традиции. Например, на день рождения нужно съесть столько кусков масла, сколько тебе исполняется лет. Я, когда все 19 кусков съел, неделю на масло смотреть не мог. А у нас были и 26-летние… С маслом вообще много традиций связано. Иногда из масла торты лепили. Ну а с чем еще обряды проводить? Чем богаты, тем и рады.

Кормили нас тоже классно. Правда, погранцам в этом плане везет. К нам на заставу приезжала женщина гражданская — повар, готовила нам отбивные, котлетки. Всегда спрашивала, чего хотим. Так что по домашней еде я мало соскучился. Вечером, когда офицеры уходили, можно было кофейку сделать, расслабиться, телевизор под ужин посмотреть.

К физическим нагрузкам привыкаешь быстро. Ходить по 25 километров в день наперевес с автоматом, пистолетом, наручниками, резиновой дубинкой и всем остальным сложно, конечно, но потом это превращается в привычку — кажется, что так надо и так ты жил всегда.

В поезде Рома клеит на форму дембельские лычки. Делать это до посещения военкомата нельзя, но очень хочется. Чем парень будет заниматься на гражданке, он еще не знает, но его это пока не сильно волнует: вокруг целый мир.

— Вариантов же масса! Надо только подумать, посмотреть. Пока не хочется об этом думать, — перебивает стук колес дембель.

В Минске Рому встречают друзья и подруги, обнимают, расспрашивают. С вокзала парня заберет отец и повезет в магазин за новой одеждой: старая за время службы стала мала.

P. S. С момента Роминого дембеля прошло почти полгода. После недолгого отдыха парень устроился в милицию, где сейчас проходит обучение. Снять трубку Рома смог всего на минуту. «Нам говорить нельзя, тут та же армия», — шепчет бывший солдат.

Читайте также:

• «По чьей-то халатности на моей голове вместо бутафорского взрыва прогремел настоящий». История десантника, который возвращался к нормальной жизни 24 года
• Минчанка о службе в ЦАХАЛ: «Армия — не женское дело? Ну конечно!»

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by