Немецкий плавильный котел. Репортаж из лагерей для беженцев в Германии

 
02 июня 2016 в 8:00
Источник: Андрей Журов. Фото: Алексей Матюшков
Источник: Андрей Журов. Фото: Алексей Матюшков

Плавильный котел — так в США называют мультикультурную политику. Неважно, из какой страны приедут люди, ведь они в любом случае станут американцами. С одной стороны, ситуация в Германии, куда хлынули беженцы, выглядит иначе. Будем говорить прямо: сейчас туда направляется не только цвет нации и лучшие из лучших. С другой стороны, когда идешь по улицам немецких городов, понимаешь, что проблема извне сильно преувеличена. Да, иногда встречаются женщины в черных хиджабах с вырезом для глаз, но при этом они ведут за руку белокурых детишек, одетых вполне по-европейски. Нет никакого ощущения опасности! Чтобы лучше разобраться в обстановке, корреспонденты Onliner.by отправились в самое пекло плавильного котла — в лагеря для беженцев близ Гамбурга.

…Пригород Гамбурга. Тихая улочка. Серия аккуратных коттеджей с солнечными батареями на крыше. Это безмятежное олицетворение немецкой мечты — собственный дом с гаражом и идеальным газоном — было нарушено в прошлом году, когда округу заселили мигранты. Теперь над поселком словно нависла тихая угроза. Это первое ощущение, когда попадаешь сюда. Но, может быть, оно обманчивое?

Три женщины, что-то оживленно обсуждавшие на улице до нашего приезда, при виде Geely сразу затихли и напряженно уставились на нас. Будто из странного кроссовера сейчас выскочат люди в камуфляже с калашниковым наперевес. Спокойно! Объясняем, что мы всего лишь журналисты из «Вайсрусланд». Хотим узнать их отношение к мигрантам.

— Да их тут три тысячи! — видно, что местную жительницу по имени Изабель мы задели за живое. — Не подумайте, что я против беженцев… Многие бегут от войны, я их понимаю. С семьями вообще проблем нет. Эти люди ведут себя спокойно, порядочно. Но одинокие молодые ребята… Бр-р-р! Это что-то… Знаете, тяжелые наркотики и все такое…

Она показывает себе на вену, будто собирается сделать инъекцию.

После скандала в Кельне во время празднования Нового года, когда более сотни женщин подверглись сексуальным домогательствам со стороны выходцев с Ближнего Востока и из Северной Африки, сдержанные немцы стали говорить о проблеме вслух. Громкий инцидент стал поводом для серьезной критики миграционной политики. Принимающая сторона получила публичную пощечину.

Однако не будем делать поспешных выводов. Лучше пройдем к лагерям для беженцев. Только в Гамбурге от Красного Креста их шесть. В живописном парке расположено несколько кампусов из вагончиков. Территория каждого огорожена. За забором одного из лагерей подростки играют в футбол. Мирная жизнь, которую они получили вдали от родины.

На входе — строгая охрана. В сторожке — туалетная бумага, подгузники, питьевая вода. На самом деле ограничений для мигрантов нет: приходи и уходи во сколько хочешь, говорят охранники. Никаких посягательств на права и свободу. Но посторонним вход воспрещен.

На воротах — детский рисунок, мол, бросай мусор в корзину. Так ненавязчиво немцы учат соблюдать правила приличия. С этим есть проблемы, говорят жители Гамбурга. Изабель — женщина, которую мы встретили вначале, рассказывала:

— В магазине молодые люди становятся впереди очереди, кричат, галдят, мусорят. На замечания не реагируют.

Многие из тех, кто живет здесь, приехали из Сирии. Мигранты рассказывают, что на условия жаловаться грех: в вагончиках есть все необходимое. Но главное — они чувствуют себя в безопасности. Могут ли сказать то же самое местные жители?

Встречаем мужчину с двумя мальчуганами. Идут из гипермаркета. Немецкое государство выплачивает мигрантам пособие. Очевидно, денег хватает не только на еду. В руках наших собеседников — телевизор, другие покупки.

Семья живет в Гамбурге пять месяцев. Дети немного говорят по-немецки. Германия не просто предоставляет мигрантам приют, тут действует целая программа по интеграции, одним из пунктов которой является изучение языка. Беженцам объясняют: «Без знаний вы не сможете учиться, получить работу, ассимилироваться. Это в ваших же интересах».

Разговор прерывается из-за шума. Рядом с лагерем появляются трое парней. Они ведут себя развязно, громко кричат по телефону, размахивают руками. Перехватываем недобрый взгляд охранников, в котором читается: «Вот от таких все проблемы».

Мы случайно подслушали разговор. Недавно в лагере подрались выходцы из двух стран. Началось все с того, что албанец громко слушал музыку. Сирийцу это не понравилось, и он запустил в лоб соседу куском трубы. Такое вот столкновение двух культур с применением насилия.

Немцы стараются смотреть на такие конфликты как бы сверху, по-хозяйски разнимая две повздорившие стороны и примиряя их. Это пример мудрости и толерантности, а история с Кельном в этом смысле весьма показательная. Некоторые местные жители высказывали в разговоре такое мнение: «Полиция могла бы в одночасье решить проблему, выселив всех в один миг: ресурсов бы хватило. Но это было бы проявлением слабости. Эмоциональная реакция общества незамедлительно требовала жертв. Но власти не стали ломать дров, начали спокойно разбираться в проблеме. Иначе это могло бы повредить тем, кто был совсем ни при чем».

Бакри, которого мы встретили на дорожке, соединяющей два лагеря, — тоже «одиночка». Парень с добрыми серыми глазами жил в Алеппо, ставшем ареной ожесточенных боев в Сирии. Окончил университет, работал модельером одежды, бежал от войны. Подобные истории рассказывают большинство беженцев.

Бакри (слева) мигрировал из Сирии, тоже хочет перевезти семью в Германию, но нет денег

— А где сейчас находится ваша семья? — интересуемся мы.

— В Сирии. Если найду деньги, сразу перевезу родных сюда.

Интересуемся, знает ли он общее для Германии мнение о таких одиночках-беженцах, как он. Именно молодых ребят, приехавших без своих семей, винят в дебоше в Кельне. Но Бакри не соглашается:

— Это, наверное, не про сирийцев. Может, про мигрантов из других стран… Не в нашей культуре, обычаях. Мы цивилизованная нация, уважающая правила другого общества, которое приняло нас в трудное время.

Нужно заметить, что лагеря для беженцев находятся в спокойном месте, но совсем не на отшибе. Рядом железнодорожная станция, несколько больших магазинов, бизнес-центры. Прекрасный парк, по которому петляют дорожки, выложенные плиткой. А самое важное — тут не гремят выстрелы и мирное небо над головой. Ведь поэтому сюда так стремились люди из Сирии, Афганистана и Ливии?

В парке за ланчем застали девушку-медика, которая работает в лагере. Ее мнение о беженцах исключительно позитивное:

— Я не могу сказать, с какими проблемами обращаются к нам люди, но это разные поводы, в том числе огнестрельные ранения. В любом случае они очень благодарные, уважительные и вежливые. Мы помогаем всем: детям, их родителям, молодым людям, прибывшим в одиночку. Для нас это не имеет значения.

Эта девушка врач. Она работает в лагере для беженцев

Отличить вновь прибывших от тех, кто находится в Германии уже год-два, можно по взгляду. «Новобранцы» смотрят испуганно, словно их сейчас перехватят, посадят в автобус и увезут назад — в бомбежку, к ИГИЛ, в ужас, от которого они бежали.

Более опытные мигранты смотрят вперед уверенно, как будто знают, чего ждать завтра. При переходе на другую стадию интеграции беженцам, которые более-менее освоились в немецком обществе, выделяют что-то вроде апартаментов.

Как правило, это кирпичные здания. Тут нет охраны, перед домом газон, детская площадка, качели. Ничего не выдает, что здесь живут беженцы. Возле звонков — таблички с именами. Все намекает, что люди обосновались надолго.

Первой, кому мы дозвонились, оказалась грузинская пара в возрасте. Выясняется, что Томас с женой живут тут уже 16 лет, они освоились и чувствуют себя довольно комфортно. Уверяют, что немцы сильно помогают: дают возможность трудоустроиться, а до этого момента платят вполне приличный «социал», то бишь пособие, в €320.

— Сирийцам помогают особенно, — говорит мужчина. — Если нужна дорогостоящая операция, могут выделить деньги. Даже если речь идет о €50 тыс. Им оказывают значительную поддержку.

Томас с женой приехали из Грузии 16 лет назад

Стучим в дверь напротив. Как только она открывается, нас окутывает аромат восточных сладостей. Здесь как раз живет семья из Сирии. Женщина испуганно смотрит на нас, из-за нее выглядывает ребенок. С общением возникают сложности. Не помогает даже язык жестов.

Через пару минут встречаем ее супруга, который приехал в Германию чуть больше года назад, но уже сносно общается на немецком. Томас вызывается помочь нам. Когда спрашиваем про войну, лицо сирийца меняется, улыбку сменяет гримаса боли.

У Анаса в Сирии было все: работа, дом, счет в банке. Теперь нет ничего

— У меня был бизнес, большой дом, счет в банке, — вздыхает Анас. — Все было хорошо! Но все разом изменила война. Теперь нет ничего. Хочу ли я вернуться? Ну конечно! У меня там два брата, друзья… Это моя родина, в конце концов. Но билеты обратно возьму только тогда, когда закончится война.

Важнейший вопрос, который ставится немецким обществом: готовы ли мигранты в будущем остаться в Германии? Есть ли у них желание интегрироваться? Впрочем, это естественный процесс. Если они захотят жить тут, то придется подчиняться общественным нормам. Но на это нужно время.

Сирийцы никогда массово не мигрировали в другие страны. Сейчас — исключение. А вот поток из Центральной Азии был постоянным. Маусуд, еще один сосед Томаса, рассказывает, что приехал полгода назад из Афганистана, опасаясь за свою жизнь. Он машет в неопределенном направлении:

— Там бомбы, теракты, киднеппинг… Выходишь из дома и не знаешь, вернешься ли назад. Тут совсем другое дело. Нас приняли, поддержали, дали жилье, деньги, возможность учиться.

Маусуд мигрировал из Афганистана

Заглядываем еще в одни апартаменты. Тут тоже живут сирийцы. Открывает дверь улыбчивая женщина. Две любопытные девчушки вьются около нее, разглядывая непрошеных гостей. В такие моменты особенно остро понимаешь, ради чего беженцы оставили родину — ради будущего, жизни в мире, детских улыбок. Однако диалога не получается: увы, языковой барьер.

Переходим в соседнее здание. На первом этаже живут беженцы из Чечни. Разговор получается долгим и непростым. Глава семейства просит не фотографировать, опасаясь за безопасность близких, которые остались в России:

— Чечня — как одна большая улица. Все друг друга знают. Да, по Грозному можно гулять хоть ночью, но это совсем не значит, что там безопасно. Я занимался автомобилями. Не шиковал. Жил как все. Но кто-то, вероятно, позавидовал. В один прекрасный день мне сказали: «За тобой следят и ждут удобного момента, чтобы подкинуть наркотики». Тогда я понял, что это не блеф. В Чечне ведь по телевизору одно показывают, а на деле — совсем другое…

— А тут приняли как дома. Я мигрант, но у меня есть права! — после паузы продолжает наш собеседник. — Дали «социал», правда, денег хватает только на еду. Ходим на языковые курсы. Планирую найти работу.

— Что думаете по поводу событий в Кельне? Действительно ли ситуация накалилась после прибытия свежей волны мигрантов с Ближнего Востока?

— Я сам мусульманин. И если бы напился и позволил себе так обращаться с женщинами, то мои же братья наказали бы меня… Это непозволительно! Иногда мы тоже видим, как ведет себя молодежь из числа беженцев. Некультурно — это мягко сказано, но чтобы буянили — такого нет. Проблема в другом. Немцы очень лояльно относятся к мигрантам из Сирии. Нет паспорта? Тогда бланк заполни — через три месяца выдадут ID. А кто это был — сириец или нет — как узнать? В эту волну могли попасть не только те, кто действительно бежал от войны. Всякий сброд воспользовался ситуацией и очутился в стране, которая напоит, накормит и жилье предоставит. Ничего делать не надо!

Из семейного блока переходим в ту часть здания, где живут «одиночки». Здесь условия попроще: душ, туалет на этаже, кухня общая. В коридоре стоит чей-то велосипед.

Афганца по имени Моухсен застаем буквально на пороге. Говорит, что семьи у него нет: отца убили боевики из «Талибана», мать умерла, сводный брат живет со своей матерью. Его на родине ничего не ждет, там для него нет будущего.

Боевики движения «Талибан» убили отца Моухсена. Парень говорит, что в Афганистане его ничего не держит

— Не хочу возвращаться назад. Мне нравится жить здесь, но условия не самые хорошие для заведения семьи, — показывает он тесную комнатушку. — В планах — работать, познакомиться с девушкой, заработать на свой дом.

По соседству живет еще один афганец, которого зовут Исмаил. Его отец и три брата погибли от рук «Талибана», после чего семья бежала из страны. Мать и сестры сейчас находятся в безопасности, в Иране. Сам он в первый раз попал в Европу в 2009 году.

Исмаил пережил несколько депортаций. Сейчас он вновь в Европе. Ждет решения суда

— Нелегально приехал в Великобританию. Вскоре меня задержала полиция, а потом я был депортирован в Афганистан, — показывает документы парень. — Через год я вернулся в Европу, снова попал в тюрьму, где провел три месяца. Опять депортация. Но оставаться дома, где теракты случаются каждую неделю, я не мог. В 2012-м приехал в Швейцарию, а оттуда — в Германию. Сейчас жду решения суда о своем статусе. Как только получу разрешение, смогу работать. У меня появится будущее. Я люблю свою страну, но жить там сейчас не могу.

Многие мигранты, приехавшие из горячих точек, в один голос говорят: можно привыкнуть, что каждый день над головой летают снаряды, что надо ходить по улицам с оглядкой быстрым шагом, что надо искать укрытие в бомбоубежище. Но постоянное чувство страха испепеляет тебя, хоронит живьем, и мириться с этим невозможно…

Абдула Сиамак — нетипичный беженец. 51-летний нейрохирург тоже приехал из Афганистана. Он прекрасно говорит по-русски, как-никак в советское время работал с нашими врачами. На вопрос, почему мигрировал, отвечает несколько уклончиво:

— Понимаете, когда в твою страну приезжают чужие люди, а ты начинаешь их критиковать… Нам говорили, что это делается для защиты и демократии. А мы считаем, что это незаконно. Наша война идет почти 40 лет. Чтобы понимать процесс, нужно хорошо разбираться в особенностях. Ведь что такое „Талибан“? Откуда он появился? Кто его создал?

Абдула — 51-летний нейрохирург из Афганистана. Хочет перевезти в Гамбург жену и детей

За спиной Абдулы стикеры с записями. Сейчас мужчина активно учит немецкий. Как только языковой барьер будет преодолен, он намерен вернуться к врачебной практике. Уже есть договоренности с местными клиниками. Они готовы взять такого специалиста на работу. Тогда он сможет перевезти жену и детей, которые сейчас находятся в Афганистане, сюда, в Германию.

— Словом, у меня есть стратегия. Но если бы дома было безопасно, я бы ни секунды не оставался здесь, — заключает наш собеседник.

Понятно, что люди бежали не от хорошей жизни. И возникает вопрос: если бы не радушная Германия, то кто бы принял такое количество мигрантов? Или семьи с детьми нужно было отправить обратно под бомбы, состроив чванливую бюрократическую физиономию?

Это большой акт милосердия — что немцы не просто не отказали в приюте, но предоставили все возможности для адаптации. Ну а кто ими не воспользуется? Ну что ж, это естественный процесс: со временем зерна отделятся от плевел. Благодарные люди смогут вернуть долг стране, которая дала им кров.

Любопытные мнения услышали мы на собрании русскоязычной общины в Гамбурге. Ведь всегда интересны оценки людей, которые сами прошли путь мигранта и теперь полностью интегрированы в немецкое общество. Они могут рассуждать с двух точек зрения.

— Когда они хлынули, мы испугались, — признается одна из женщин. — На хауптбанхофе [главная железнодорожная станция — прим. Onliner.by] их было море. От испуга я брала мужа за руку. Но потом они как-то распределились по стране и перестали пугать меня. Я поняла, что это обычные люди, от них не исходит опасности.

Некоторые русские немцы работают в центрах, которые проводят вакцинацию. Они чаще других сталкиваются с беженцами. Утверждают, что все социальные фобии надуманны и нет никакой угрозы ни немецкому обществу, ни кому бы то ни было. А случай в Кельне — это исключение.

— То, что именно Германия сыграла в этом процессе ключевую роль, означает, что немцы до сих пор чувствуют вину за Вторую мировую войну? — спрашиваем мы.

— Безусловно. Это незримо присутствует во всем. Немцы очень боятся обвинений в нацизме, — рассказал один из мужчин, который занимается автобизнесом. — Когда я приехал, в шутку кидал зигу. Реакция была очень сильной. В первую очередь это был испуг. Уже потом, когда я пожил тут, понял, что это не шуточки, а страшное оскорбление.

В этот момент к беседе подключается еще один представитель русскоязычной общины. Он высказывает другую точку зрения:

— У нас на фирме несколько мигрантов обучали сварочному делу. Даже приезжало телевидение, делало репортаж, дескать, как они адаптируются в немецком обществе. И что вы думаете? Через три недели они уже звезды, не хотят ничего делать, только свои права знают. Но так в Германии не бывает! Считаю, только треть хочет интегрироваться. Остальные приехали на халяву.

Мнения сейчас высказываются разные: кто-то нейтрален, кто-то критикует немецкий плавильный котел. Наплыв мигрантов поднял целый пласт проблем — социальных, религиозных, даже криминальных. Но во время подготовки репортажа у нас не возникло ощущения, что они неразрешимы для немецкого общества. Страна спокойно разбирается с неминуемыми трудностями в таком сложном процессе, и, думается, нет предпосылок считать, будто она не справится.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by