«Курица не птица, Польша не заграница». Пока в девяностые страна жила по талонам, ушлые белорусы ели «сникерсы» и ходили в модных «шмотках»

Инженеры, учителя, милиционеры — кого только не было на рынках Белостока, Бяла-Подляски или Тересполя. Предприимчивые белорусы со всех уголков страны валили сюда косяками. Правдами и неправдами они тащили на себе добытые «по блату» фены, мясорубки, телевизоры, запчасти и другой залежалый на советских складах товар, а назад везли консервированный горошек, памперсы, порошки и «шмотки». Как Варшава выручала белорусов в трудные времена, читайте в материале Onliner.by.

«Из первой поездки в Польшу я привезла бананы и туалетную бумагу»

Маме двоих детей гомельчанке Нине еще не было 30, когда она впервые попала на шоп-тур в Польшу. Говорит, это была ее первая поездка за границу, которая открыла для нее новый мир.

— Я как раз сидела в декрете, была занята только детьми, — объясняет Нина. — И тут как-то встретила свою подругу. Она такая счастливая была. Рассказала мне, что ездит в Польшу. Они ездили сначала в Ченстохов, а потом в Варшаву. В 1990-е достаточно было просто купить тур — и все: виз тогда не было. Моя подруга восхищалась живописными холмами, на которых расположен кемпинг, где они ночуют, костелом Ченстохова и тем, что это вторая резиденция папы Римского. Я не выдержала и тоже засобиралась в поездку, у меня как раз была послеродовая депрессия.

Муж выделил Нине $25 на тур и еще $18 дал с собой, чтобы она купила себе что-нибудь. Для их скромно живущей семьи это были серьезные деньги — практически на два месяца жизни. В те времена зарплата белоруса на заводе была около $20.

— Тогда все что-то везли в Польшу. Но какой из меня продавец? Я и торговля никак не связаны: по образованию я вообще филолог, — смеется Нина. — Но все везли — и я везла. Покупала какие-то пеленки, ползунки, замки, какие-то батарейки, детали из гаража достали, начистили. И так меня отправили.

После пересечения границы (а от Гомеля до Ченстохова тысяча километров) белорусы прибыли в польский город в три часа ночи, немного поспали и спозаранку развернули торговлю на улицах.

— Я очень стеснялась, пряталась за спины подружек, — вспоминает Нина. — Но потом подумала: меня же никто здесь не знает. И стали ко мне идти покупатели, что-то за грошики покупать. Я как-то приободрилась. И даже шутить стала на ломаном польском. В итоге наторговала к моим $18 еще $10. Все ползунки, пеленки… Я как-то очень быстро все продала. Говорят, новичкам везет.

Потом автобус отправился в Варшаву на рынок — известный стадион. Кто-то еще продавал свои остатки, а Нина купила связки туалетной бумаги, упаковки прокладок, тапки с резиновыми подошвами, стиральный порошок, бананы и рыбу.

— Экономили на всем, на каждом злотом, — вспоминает Нина. — Все четыре дня тура питались вареной картошкой в мундирах. Я еще покупала бананы на акциях. Знаете, в Гомеле мы покупали два банана в неделю, сами для себя отрезали по кусочку, а остальное — детям. А тут бананы с небольшими черными пятнышками стоили гораздо дешевле.

Вернувшись в Гомель, Нина сразу с автобуса отправилась со своим добром на рынок. Но не на центральный, где ее могли встретить знакомые, а в 51-й микрорайон. Там за порошок, тапки, бумагу и прокладки она смогла выручить немалые деньги.

— Я уже точно не помню, сколько было, то ли $50, то ли $100. Но для нас тогда это было несколько месячных зарплат, — вспоминает гомельчанка. — И я уже целенаправленно пошла и закупилась пеленками и ползунками, чтобы снова отвезти их в Польшу.

«Родители совестили: „Только не признавайся никому, что ты торгашка“»

С 1993 года Нина стала ездить в Польшу регулярно. Туда везла пеленки, ползунки, а оттуда — стиральный порошок, памперсы и прокладки. Для гомельчан это была настоящая потребительская революция. Тогда же появилась и первая Coca-Cola в пластиковых бутылках (до этого была только в стеклянных). Через какое-то время Нина стала возить в Гомель рис, консервированные горошек и кукурузу.

— С таможенниками и пограничниками вопросы старались решать полюбовно, — говорит Нина. — Часто приходилось давать взятки. Причем как нашим, так и польским. Такса была разной: от $2 до $10 с человека. Вот представьте себе: с автобуса в 20 человек могло быть до $100 взятки одному таможеннику. Однажды мы ехали через польскую границу. Уже приготовили деньги для взятки, как вдруг польский пограничник вызвал меня одну к себе в каморку и сказал: «Бродский умер». И все. Пропустил автобус. Я от шока ничего не сказала. Уже потом ехала и его стихи вспоминала.

Бизнес у Нины постепенно развивался: она наняла трех продавцов, носильщика, который помогал ей таскать товар на рынок. Зимой это были санки, в остальное время — тележка.

— Я уже не стеснялась торговать, не боялась встретить своих знакомых на рынке, — объясняет Нина. — Но вот родные меня совестили: «Ты же торгашка, не говори никому». Тогда это было для них как-то очень стыдно.

Прекратилось все как-то быстро: у Нины украли в Варшаве $1000, потом заболел сын, а после всего этого и торговля сошла на нет.

— Для меня, воспитанной в советском духе, когда СССР был огромной махиной, Польша представлялась какой-то совершенно маленькой страной. Но разница менталитетов оказалась поразительной. Вот только два момента, которые меня поразили. Однажды на улице Ченстохова я увидела дедушку, который купил две морковки, а вместо третьей нес букетик фиалок. Не лишнюю морковку, как купили бы у нас, а букет для своей жены. Второе, что удивило меня, — ресторан. Как-то под вечер мы зашли в ресторан, а там на флейте и гитаре играли Yesterday группы The Beatles. Горели свечи, и во всем ресторане была только одна пара. Они пили кофе, о чем-то говорили. И музыканты играли только для них. У нас такого не было…

«Пока минчане жили по талонам, мы уже носили модные „шмотки“ и слушали Pink Floyd»

Небольшой поселок Берестовица в Гродненской области впечатлил переехавшую сюда вместе с родителями Ирину. Был конец восьмидесятых. Одежда у здешних людей была гораздо лучше и красивее, чем в ее родных Кореличах. Дети жевали жвачки, ели «сникерс» и говорили с польским акцентом.

— Но поиграть в выходные дни там было не с кем: население Берестовицы резко сокращалось, — объясняет Ирина. — Уже потом, когда я стала постарше и моя мама брала меня с собой в Польшу, я поняла, в чем причина. От Берестовицы до Белостока — 58 километров. Народ, что называется, «ходил в Польшу». Причем ходили все: дети, взрослые, учителя, врачи, милиционеры…

Для того чтобы «пойти в Польшу», нужно было получить разрешение. Каждые выходные и на праздники в Берестовицкий РОВД поступали пропуска на пешеходный переход — всего около 100 штук. За ними выстраивались целые очереди. Оно и понятно: приграничные жители могли свободно попасть на день в Польшу. На польской стороне границы стоял автобус, он вез всех в Бобровники. На этом рынке все «ленивые», кто не хотел ехать в Белосток, оставались и сбывали привезенное.

— Главное было раззнакомиться с кем-нибудь из поляков, чтобы уже потом привозить под заказ, — говорит Ирина. — Что мы продавали в Польше? Во-первых, нам можно было вывозить по две бутылки водки и пару килограммов колбасы. У поляков было еще хуже, чем у нас, так что мы тащили из дома все: золото, простыни, подушки, текстиль, технику, какие-то детали и запчасти…

Мы с мамой как-то стояли в Белостоке на рынке. И подошел какой-то пан с пани. Она говорит: «Я хочу такие часы», — показывает на мамины часики от «Луча». Мама говорит: «Не вопрос». И продала их за 100 злотых.

В пятницу мама приходила домой и говорила: «Ну что, завтра сходим в Польшу?» Она открывала шкаф, выгребала все из него. Продавали все, что копилось годами. Помню, папа говорил: «Вы что-нибудь дома-то оставьте». Потому что дома не было ничего. Однажды мы нашли старые зажимы для штор типа «крокодил». И, что удивительно, их у нас сразу же купили. У мамы был тонкий нюх на польскую конъюнктуру.

По словам Ирины, в конце восьмидесятых — начале девяностых вывозить электроприборы в Польшу было категорически запрещено. За этим должны были строго следить таможенники.

— Но мы тащили все равно. Сумки с помпами, утюгами, фенами, — объясняет Ирина. — Таможенники останавливали нас и спрашивали, есть ли электроприборы. Моя мама, к счастью, была прекрасной актрисой. Она с характерной интонацией говорила: «Господи, откуда у меня, простой советской учительницы, электроприборы?» А поскольку все таможенники были берестовицкими и всех знали, то они даже сумки не открывали. Они понимали наше положение, поэтому и пропускали.

Ирина говорит, что мама у нее училась в Белостокском университете имени Адама Мицкевича, получала второе высшее. Так за несколько стипендий в 500 злотых она привезла себе и дочке по дубленке.

— Кожу через границу вообще нельзя было везти, — вспоминает Ирина. — Мама ухитрилась надеть мою дубленку, наверх свою и еще плащ. Это все весной происходило, мама была худенькая — и вот так ехала.

Из Польши в Берестовицу приходила западная культура. Здешние ребята в 1980-х одними из первых в стране услышали Pink Floyd.

— У всех в Берестовице был двухкассетный магнитофон «Интернационал», — говорит Ирина. — Этого в Минске еще и в помине не было, как и жвачек, «сникерсов», каких-то ярких резинок и джинсов. Мы разъезжались по стране учиться и все это привозили в другие города Беларуси.

«Когда на границе конфисковали кофе, Берестовица пахла им три дня»

Когда через Берестовицу пошел грузовой транспорт, а в Брузгах открыли пункт пропуска для легковых авто, способов заработка для местных прибавилось. Они стали возить в Польшу телевизоры, занимать место в очереди, а потом продавать его по 10 марок и сдавать свои квартиры дальнобойщикам.

В это время здесь появляются первые магазины конфиската. Все, что задерживалось на границе, оседало тут.

— И самой важной тетей поселка стала начальница конфиската. С ней дружили все и за честь считали здороваться. Потому что как только что-то приходило на магазины, она всем звонила и сообщала, — рассказывает Ирина.

Берестовичане скупали в магазинах конфиската десятки пар ботинок, ящики колготок и везли все в восточную часть Беларуси, наваривая по 10—15 рублей. Как рассказывает Ирина, талоны на продукты отдавали бабушкам. Потому что было проще «сходить в Польшу» и купить там что-то, чем достать здесь за талоны.

— Самое яркое воспоминание того времени — это ЧП с фурами, — говорит Ирина. — Помню, как-то однажды в центре поселка перевернулась и загорелась фура с шариковыми ручками. Все ручки рассыпались по центральной улице. И мы их хватали, а потом в школе продавали по 3 рубля. Мне кажется, до сих пор вся Берестовица этими ручками пишет.

Однажды у нас конфисковали фуру с кофе. Кофе был то ли просроченный, то ли еще что. Его вывезли за поселок на какой-то пустырь и закатали в землю бульдозерами, чтобы люди не воровали. Но когда работу закончили, пошел дождь. И следующие три дня весь поселок пах кофе.

Ирина вспоминает свои девяностые без эпитета «лихие». Говорит, что голода и нищеты они в своем поселке не чувствовали.

— Мы ели жвачки, «сникерсы», «марсы», которых в Минске еще никто не пробовал. Модная одежда, классные «шмотки» — этого всего нам хватало. В девяностые у нас был, считайте, центр новой культуры и всего модного. И мы никогда не нищенствовали и всегда пытались что-то заработать. Поэтому я не могу сказать, что это было голодное или страшное время. Это было хорошее время, его приятно вспоминать, — считает Ирина. — В девяностые жители Берестовицы научились торговать и находить выход из любой ситуации. Поэтому сейчас там и дома такие шикарные, и люди до сих пор предприимчивые.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by