«Мы погибнем в свободном плавании». Репортаж о национальном хоре, где работают за два миллиона в месяц

«Не все могут быть Дашей Домрачевой, но без культуры не будет нации, как без истории не будет будущего», — улыбается Виктория Мочалина и открывает папку с нотами. У девушки сегодня день рождения, и даже прозаичный разговор, который мы затеяли, кажется, нисколько не расстраивает именинницу. «С премией или без? — уточняет вопрос о зарплате Виктория. — Если с премией, то 2 млн 700 тыс. рублей». Такие деньги в месяц солистка Национального академического народного хора имени Цитовича получает за полную ставку. Вика работает здесь 10 лет. Выпускники вузов на такую зарплату рассчитывать не могут — максимум два с небольшим миллиона в месяц. Грустный, но вдохновляющий рассказ о хоре — в материале Onliner.by.

* * *

Спустя пару минут после разговора Вика вместе с коллегами затягивает размашистую, чуть ли не эпическую «Ой, туманы мои, растуманы», от которой захватывает дух: хор репетирует программу к 70-летию Победы.

— Басы! Где ваше «ра-та-та-та-та»? Партизаны ведь идут! — прерывает песню руководитель хора Михаил Дриневский. — Давайте сначала.

Солисты хора молча перелистывают ноты на начало песни, и небольшой кабинет в театре оперы и балета снова наполняется многоголосьем. Репетиция продлится четыре часа. Потом — время индивидуальных занятий. Рабочий день — как и в большинстве организаций, с девяти до шести.

— Мы были в Монако, Италии, Польше, Литве, России. Люди просто в восхищении, — рассказывает Вика во время перерыва. — А в Китае вообще, как говорят в народе, грызли стулья от восторга. Есть вещи, которые купить нельзя. И вот эту обстановку не получишь ни за какие деньги. Не все покупается продюсерами, не вся музыка — это эстрада. Есть классика, и это фундамент.

Эстраду здесь действительно не жалуют. В хор попадают лучшие из лучших: отличники академии музыки, хореографического колледжа. Но когда речь заходит о карьере поп-исполнителя, все только смеются. А руководитель хора Михаил Павлович Дриневский, которого здесь называют генералом, при упоминании белорусской поп-музыки хмурится.

— Белорусская эстрада? Лучше б ее не было. Культура наша только выиграла бы, — говорит Михаил Павлович. — Это гнус, который облепил все то вечное, чем мы можем гордиться. Эти «зоркі» даже на репетиции не ходят перед мероприятиями, даже на сдаче номеров их нет. А платят им в разы больше, чем коллективу в сто человек, проделывающему огромный объем работы.

* * *

Вопрос зарплат стоит очень остро. Средний расчетник по хору — 4 млн 60 тыс. рублей без вычета подоходного налога. Зарплата директора — 8 млн рублей в месяц.

Девушки из хора фактически живут на содержании у мужей. Мужчины ищут дополнительный заработок: кто-то преподает, кто-то идет в таксисты.

— Посмотрите, сколько машин такси стоит возле филармонии в рабочее время. На самом деле очень большой процент таксистов — работники сферы культуры. Мужчина, который зарабатывает 3 млн, не сможет прокормить семью, — разводит руками директор хора Дмитрий Акулич. — Молодой специалист, который приходит к нам работать после вуза, получает чуть больше 2 млн. Стыдно им в глаза смотреть. Будто ты в этом виноват. А ведь наши зарплаты четко фиксированы, как и у бюджетников.

Вместе с Дмитрием мы идем через бесконечную череду кабинетов в зал, где репетирует хореографическая группа. В основном совсем молодые девушки и парни, некоторые только-только окончили хореографический колледж. Но есть здесь и свои старожилы.

Александр Книга работает в хоре 14 лет. Здесь встретил жену, которая играет в оркестре. Вместе приходят на репетиции, вместе уходят домой — в общежитие, где Александр живет уже 13 лет.

— Детей у нас пока нет, но в скором времени, думаю, все будет, — улыбается 35-летний танцор. — Как выживать? Работать. Я, например, занимаюсь мебелью: собираем с ребятами кухни. Когда командировок нет, времени хватает.

В хореографической группе Александр проработает еще лет 7. Потом придется сменить амплуа: танцоры заканчивают выступать в 40—42. Что дальше? Преподавательская деятельность или другая сфера. Но Александр отрицательно качает головой: из хора уходить не хочется.

— Если бы не любил эту работу, ушел бы уже давно. Когда служил в армии, — говорит танцор. — Там мне предлагали работать в охране, идти в милицию, платили раза в три больше. Но я отказался.

Такие истории может рассказать практически каждый артист хора. Предлагали, звали, не согласился. Почему? Люблю работу, люблю этот коллектив. Как жить? Работать.

* * *

Кто виноват в том, что эти люди «на мели», — вопрос открытый. Администрация хора полагает, что рассчитывать только на собственные силы и грамотный маркетинг — безуспешная идея. Так и говорят: хор не способен содержать себя, и если он перестанет получать госдотации, то очень скоро исчезнет.

— Если нас отпустить в свободное плавание, погибнем, — говорит директор хора. — Такая махина сама по себе существовать не сможет. Так и на Западе. Есть спонсоры, меценаты. Нас часто учат: посмотрите на Европу, там вся сфера культуры в свободном плавании. Но совсем недавно я разговаривал со специалистом из Германии. Он говорит: «Мы бы с радостью согласились на государственную поддержку, если бы могли вернуться к таким условиям. Многие ансамбли умерли: не все могут жить на коммерческой основе. Традиции не передались, ничего не осталось». Наш хор — это музей песенной и хореографической традиции. Многое из того, что мы делаем, нигде не записано, и восстановить это через 20 лет будет невозможно. Мы просто потерям целый пласт нашей культуры.

Периодически бизнес помогает хору спонсорской помощью. Но с ней тоже есть вопросы. Хор — это не бюджетная организация, поэтому спонсора не освобождают от налога. Выйти на самоокупаемость не получается: слишком большие затраты, да и кто пойдет на концерт хора при стоимости билета в миллион? А это минимальный прайс для самоокупаемости.

— Чтобы концерт окупился, «на ничью», нужно заработать около 20 млн. Плюс расходы на проезд и проживание. Средний состав — 65 человек, каждому нужно заплатить суточные, если едешь в командировку, — говорит Дмитрий. — Недавно делали концерт хора в Минске. Билеты по 100 тыс. продались с трудом. Мы получаем дотации от государства, и они приличные по сравнению с тем, сколько мы зарабатываем. Но этого все равно мало. Наш хор не совсем коммерческий с точки зрения популярной музыки. Это фольклор, который не крутят по телевидению и радио.

Информации и правда очень мало. Еще меньше — людей, которые до конца представляют, что такое Национальный академический народный хор имени Цитовича.

— Как-то на наш концерт пришел бывший заместитель премьер-министра Анатолий Афанасьевич Тозик — он тогда курировал вопросы, связанные с культурой, — вспоминает Михаил Павлович Дриневский. — Когда мы закончили, он долго благодарил и сказал: «Моя жена не захотела идти. Мол, что мне там делать? Будет хор стоять, петь. Скучно». А вы ж еще, оказывается, и танцуете!

* * *

Через два года Национальный академический народный хор имени Цитовича отпразднует 65-летие. В понимании обывателя это ансамбль песни и пляски. Хор состоит из трех групп: хоровой, танцевальной и оркестровой. Всего — 105 человек. Настоящая громада, которая на концертах превращается в единый живой организм: каждая деталь здесь отточена, каждый человек на своем месте.

В свое время хор объездил несколько раз весь Советский Союз, много гастролировал за границей, доезжали до Китая и даже Северной Кореи. Там белорусы взяли Гран-при и получили право работать в президентском дворце. Проработали неделю в самой изолированной стране мира.

— С каким интересом нас там слушали!— вспоминает Михаил Павлович Дриневский. — Нигде больше нет таких голосов — народных женских открытых. Только в России, Беларуси и Украине. В Западной Европе в рот нашим девочкам заглядывают: может, там механизм какой-то специальный? А сейчас чем больше кривляний, чем глупее текст, тем лучше. Вы сами послушайте — все композиторы и поэты кругом. Но я уверен, что эта болезнь пройдет.

При Советском Союзе хор давал 140—150 концертов в год. Постепенно количество заграничных концертов уменьшалось: принимающей стороне невыгодно везти 65 человек, которых нужно поселить в гостинице, накормить. А в усеченном составе хор не работает. Мол, мы всю жизнь боремся против халтуры и сами халтурой заниматься не собираемся. Убери одно звено — исчезнет вся идея.

— Как только проходят хорошие гастрольные туры, мы зарабатываем деньги, выписываем артистам премии, — говорит директор хора. — Они сразу начинают работать с другой отдачей. Даже если получают к своим двум миллионам еще миллион премии. Чтобы творить прекрасное, должно быть прекрасно в душе. Силой из себя ничего не выжмешь.

Но лирики в нынешней ситуации мало. Сейчас у хора есть госплан — минимум 60 концертов в год. Еще год назад он был выше — 70 концертов.

— И не каждое наше выступление засчитывается, — объясняет Дмитрий Акулич. — Если хор выступил с одним номером, в зачет идет 0,25 концерта, если 2—3 номера — 0,5. Полноценный концерт засчитывается от 4 номеров. Но даже на один номер мы тратим целый день: отрепетируй, привези, увези — куча работы. Вот такая бюрократия.

* * *

Есть и другие нюансы. К примеру, оркестр хора нуждается в новом инструменте — итальянском баяне. Деньги на него у хора есть, но купить инструмент не выходит. Почему? Должны поддержать отечественного производителя и приобрести белорусский баян.

— А зачем он мне? — разводит руками музыкальный руководитель оркестровой группы Петр Глущук. — Белорусские баяны постоянно ломаются, звук у них отвратный. С таким инструментом каши не сваришь. Но купить мы обязаны его.

Петр Прохорович — старожил хора. Руководитель оркестра работает здесь уже 25 лет. «С небольшими перерывами на личную жизнь», — шутит мужчина. На год он уходил в Академический ансамбль песни и танца Вооруженных сил, но вернулся — тогда у Национального академического народного хора имени Цитовича был «золотой», как его здесь называют, период. Да и зарплаты были выше, чем у военных. Куда все пропало? Ответ тот же: продюсеры, новые инструменты, деньги…

— В оркестре текучка не то чтобы большая, но хватает, — рассказывает Петр Прохорович. — И людей понять можно: молодой специалист здесь получает 2 млн чистыми. Если найдется профессор, который объяснит, как за это прожить и при этом верить в светлое будущее, я думаю, ему дадут Нобелевскую премию мира.

Еще одна головная боль хора — одежда. Под каждый новый номер шьется свой гардероб. А стоимость одного костюма достигает $1000. Репертуар обновляется регулярно.

Сегодня руководство хора стучится во все двери, пытаясь исправить плачевное положение артистов и хоть как-то залатать финансовые дыры.

— Разговоры об увеличении государственных дотаций ведутся постоянно, — говорит директор хора. — Год назад эти разговоры, можно сказать, достигли апогея, нам активно помогало Министерство культуры. Но чтобы увеличить дотации, нужны изменения в действующем законодательстве. А это значит, что увеличивать их нужно для всех. В итоге законопроект не был подписан.

* * *

Если не знать обо всех этих нюансах, может показаться, что профессору Михаилу Дриневскому удалось создать свой идеальный микросоциум — утопическое общество, в котором идея намного выше тугого кошелька, где люди верят в предназначение и пытаются сохранить что-то разумное, доброе и вечное. Однако любая утопия рано или поздно разбивается о камни быта. Так случается в мире, где никто никому ничего не должен.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. vv@onliner.by