Разговор с блестящим доктором наук: «В уме нет особенного смысла, если нет сердца»

Сегодня Алена Попова беседует с журналистами в минском Café de Paris, а завтра самолет унесет ее в Рим — Вечный город, где можно смотреть Паоло Соррентино в оригинале и общаться с любимыми коллегами из мира высокой моды. В Минске же — не самые усердные, но замечательные студенты, не самая приятная, но какая есть погода, а еще нечто безусловно важное, что заставляет возвращаться сюда снова и снова. Каково это — быть человеком, который расширяет границы?.. С Аленой Поповой — доктором филологии и социальных наук, стипендиатом фонда Фулбрайта, переводчиком, владеющим шестью языками, редактором научных изданий, экспертом моды в сегменте класса люкс и, в конце концов, очень красивой женщиной — Onliner.by поговорил о языке, границах, призвании и великом искусстве работы над собой. Читайте новое интервью в рубрике «Неформат».

Кто это?

Алена Попова читает серию спецкурсов по прикладной лингвистике и моделированию социальной коммуникации в БГУ. Выступает с лекциями и семинарами в Северной Америке, Европе и России. Полгода провела в США, став участником исследовательского проекта, поддержанного престижной стипендией фонда Фулбрайта. Кроме прочего, работала с легендарным ювелирным дизайнером Стефано Риччи над коллекциями для «Смоленских бриллиантов», сотрудничала с издательским домом Condé Nast, британской The International Herald Tribune, является научным редактором профессиональных изданий о бизнесе моды. На протяжении десяти лет была байером сети бутиков в Беларуси и Прибалтике, считается одним из самых эффективных фешен-пиарщиков в сегменте класса люкс на постсоветском пространстве. Уникальный преподаватель, с занятий которого студенты БГУ уходят со словами «Спасибо вам большое, мы стали думать». Алена Попова — это тот случай, когда предмет беседы важен не столько, сколько сам интервьюируемый.

* * *

— Алена, у вас так много профессиональных ролей… Все-таки чем вы занимаетесь?

— Я занимаюсь естественной, или человеческой, коммуникацией. Все, что вы перечислили, — это всего лишь роль коммуникатора, который выстраивает связи между людьми: студентами, клиентами, коммерческими заказчиками и потребителями.

Мое базовое образование — лингвистический университет. Я преподаватель и переводчик английского, итальянского и немецкого языков. Дополнительная специализация — прикладная, или компьютерная, лингвистика. Французский доучивала в аспирантуре. Кроме английского, итальянского, немецкого и французского, в моем багаже есть еще польский язык. Довольно сносно могу изъясниться на испанском. Но, мне кажется, в этом нет особенных чудес. Имея сильную германскую и романскую базу, при наличии времени можно выучить все основные европейские языки. Было бы желание.

Для меня язык — это не совсем о красоте. То есть я… не филолог в чистом виде. При всем уважении, обожании и ежедневной работе с речью, с текстами. Для меня язык — это пазл, набор инструментов, отдельных элементов, фактур и так далее. Это конструктор, а я — инженер, архитектор, композитор, если угодно. Мне кажется, те из нас, кто профессионально владеют более чем одним языком, очень хорошо это понимают.

В БГУ в свое время меня пригласила профессор Ирина Фроловна Ухванова — блистательная, невероятная! Моя преподавательская деятельность в Беларуси — это дань уважения прежде всего ей. И, конечно, всем моим удивительным педагогам. Мне кажется, в подобной преемственности, взаимной поддержке и служении много смысла. Сегодня образование как таковое стало предметом обсуждения планетарного масштаба. О том, что все не то и что все пора менять, говорят везде. Мой стэнфордский период в позапрошлом году стал для меня откровением, когда коллеги из университетов и колледжей Северной и Латинской Америки, Индии, Великобритании и Южной Кореи, работая над совместным проектом в рамках образовательного курса, направленного на разработку современных критериев оценки знания, делились непростым, а порой совершенно противоречивым опытом. И вопросов осталось очень много. Мы даже сделали по этому поводу совместную публикацию в рамках круглого стола в Институте журналистики БГУ, который прошел весной ушедшего года.

— И все-таки вы не совсем классический для Беларуси университетский преподаватель. Где безнадежный взгляд и замученный вид, где, в конце концов, оставшийся с советских времен потертый костюм?

— В советские времена я была по другую сторону баррикад — за школьной партой! [Смеется — прим. Onliner.by.] Вы знаете, в системе белорусского образования, в том же Институте журналистики БГУ немало привлекательных, достойных, с очень хорошим вкусом преподавателей. Мне кажется, безнадежный взгляд и замученный вид, а также потертый костюм — это не издержки профессии… Это другая история.

Внешний вид, по-моему, — это большая работа над собой, желание, личный выбор. Классические училки и сумасшедшие преподы есть везде. Я к этому отношусь с юмором и пониманием. Мне иногда кажется, что я и сама такая. [Смеется — прим. Onliner.by.] В конце концов, человеку, может быть, комфортнее в образе чучи — главное, чтобы был здоров и сеял доброе и вечное. У меня просто другой опыт, другое мироощущение. И еще мне думается, что мозг человеку выдают не только для того, чтобы он постоянно думал о смысле жизни. В красивых платьях его — смысла — тоже немало. Но я не настаиваю, конечно.

— Практически все ваши научные проекты, как и модный бизнес, в котором вы работаете, находятся за пределами Беларуси. Вас там воспринимают как иностранку?

— Меня там воспринимают как коллегу. А этнически я классический советский продукт. У меня русские, украинские, персидские, татарские и, подозреваю, еврейские корни. У этих подозрений обширная доказательная база, состоящая из массы совершенных поступков и некоторых способов принятия решений. [Смеется — прим. Onliner.by.]

Я выросла в семье, в которой национальность не имела отношения к качеству человека. Я родилась в Таджикистане. Там же родились мои родители. Бабушки и дедушки оказались в Средней Азии по своим причинам, не всегда приятным. Что ж придумывать… В свое время там нашли убежище многие, кого советская власть, мягко говоря, невзлюбила. В истории семьи есть всякие персонажи: купцы, священники, крестьяне. Есть простые служащие, библиотекари, учителя. Дома воспитывалось взаимное уважение, там было и есть много любви, заботы друг о друге. Можно было делать все, была предоставлена полная свобода действий, но при этом нельзя было (!) позорить семью. [Смеется — прим. Onliner.by.]

В Беларусь мы попали благодаря тому, что сюда пригласили работать моего отца. Папа у меня архитектор. Здесь я окончила школу. Даже две: общеобразовательную (специальную языковую) и музыкальную. Хорошо помню эпизод с отказом родителей освободить меня от изучения белорусского языка. Папа тогда сказал, что раз я живу здесь, то и язык учить обязана. И я не пожалела ни одной секунды, проведенной с прекрасными учителями сначала в школе, а потом в инязе. Алла Станиславовна Соколовская надолго запомнится мне невероятно красивой мелодикой белорусской речи, пассионарностью, искренней любовью к родному языку и культуре. В свое время мне казалось странным, что среди моих одноклассников и сокурсников были те, кто здесь родились и выросли, но белорусский никогда не учили, стеснялись его, чурались…

Если бы существовал какой-нибудь волшебный способ, я выучила бы все языки мира. Мне нравится приезжать в страну и говорить на языке тех людей, которые там живут. Я, например, неуютно чувствую себя с магистрантами из Китая, потому что очень хотелось бы разговаривать с ними на китайском. Но, думаю, это дело времени. Заговорю.

— Что вас удерживает в Беларуси?

— Признаться, в Беларуси я живу не больше пяти месяцев в году. Но дело не в этом. Какая разница, где вы живете? Мир для меня не разделен на Беларусь, Францию, Италию… Для меня планета — это люди. И мне все равно, где они живут. Тем более что многие мои коллеги путешествуют благодаря профессиональной деятельности, некоторые каждые полгода-год улетают для участия в проектах в другие страны. Разделение на страны, особенно в современном мире, все более условно.

Я думаю, сегодня актуальнее говорить об интеграционных процессах и способах сотрудничества. Разделение на государства, границы — это всегда запреты и ограничения. И наша цивилизация, мне кажется, чемпионка в деле строительства заградительных сооружений. В итоге — масса сомнительных, трагических, бессмысленных событий. Найти способ договориться без жертв и разрушений — величайшая работа духа, усмирение гордыни, воспитание в себе человека. Первобытная дубинка от атомной бомбы сильно не отличается. Академик Сергей Петрович Капица незадолго до своей кончины говорил об этом. С горечью.

Во мне с детства воспитано чувство целостности человечества. Каждое мое действие, каждое слово, мысль вплетены в общий организм. Я думаю об этом. Думаю о тающих ледниках, об исчезающих животных, о несчастных людях. Словосочетание «социальная ответственность» мне знакомо не из книжек, не из журналов, а из семьи. И когда я сказала выше о служении и об уважении… мне действительно кажется, что это важно. Мне всегда говорилось, что все мои способности, умения, опыт — это для того, чтобы я осмыслила, приумножила и отдала.

— В чем, на ваш взгляд, разница между работой и призванием?

— Сложный вопрос. Осознание объема понятия «призвание» пришло ко мне из разговоров со священнослужителями. Эти беседы случились в Италии — вначале с настоятелем прихода небольшого городка, а потом с монахиней. В итальянском языке есть слово vocazione — это и есть призвание, когда тебя позвал voce — голос.

Призна́юсь, у меня нет точного ответа, что же такое призвание… И в этой связи мне вспомнился фильм Паоло Соррентино «Великая красота» (ит. La grande bellezza). Так вот там главный герой, стоя на красивом балконе с видом на римскую площадь Навона, произносит такую фразу: «В день, когда мне исполнилось 65 лет, я понял для себя одну вещь — что больше не буду делать то, чего я не хочу делать». Так вот, подозреваю, я это решение приняла, когда была совсем маленькой. И с тех пор делаю то, что мне нравится. Безусловно, в этом решении меня поддержали. И более того — всячески приветствовали. Семью при этом не позорю. [Смеется — прим. Onliner.by.]

Я много работаю, это правда. Но… это не «работа». У меня нет ощущения, что я занимаюсь тем, чем мне не нужно заниматься. Нет ощущения того, что мне не нравится, нет «выгорания», замученного вида и базнадеги в глазах. [Смеется — прим. Onliner.by.] Я не подымаю себя за шкирку и не привожу в офис к 9:30. Но если нужно посвятить делу сутки без сна и перерыва на обед, я так и сделаю. У меня нет хронологических рамок. Пространство и время у меня замечательно друг с другом ладят. И слава богу!

Мне кажется, мое призвание — это в том числе наука и проектные исследования, это расширение границ, популяризация науки и образования. В западноевропейской и североамериканской академических традициях это нормальная практика, даже рутина. Мне искренне жаль, что ученый на постсоветском пространстве — это чаще кабинетный зверь, который чем-то там занимается, а потом когда-нибудь, может быть, на своем шестиугольном языке поделится с такими же, как и он, результатами своего труда. Я думаю, ученые должны находить способы общения с широкой публикой: читать публичные лекции, проводить открытые семинары, приходить в школы, хотя бы попытаться участвовать в общественной дискуссии. В этом и есть их экономическая целесообразность. Даже если речь идет о сложной теории. Их экономическая целесообразность — в поднятии культурного уровня общества, в просвещении. И я знаю, что это очень благодарная деятельность. Хотя, конечно, я говорю о своем личном опыте.

* * *

— Вы спрашивали меня про ум, интеллект и прочее. Мне кажется, в уме нет особенного смысла, если нет сердца. Поэтому так популярны сегодня разговоры об эмоциональном интеллекте. Об эмпатии. Об эффективном слушателе как о чуть ли не идеальном эффективном коммуникаторе. Всем немедленно потребовались коммуникативные навыки — не технологии манипулирования и не стратегии безусловного влияния. Стали цениться ошибка и сомнение, умение принять точку зрения другого, выстроить диалог. Моя работа в самом широком смысле именно об этом. Мои коллеги пару месяцев назад прислали постер, на котором написано: «Точные науки помогут тебе клонировать трицератопса, а гуманитарные объяснят, почему этого не нужно делать». Мы живем в совершенно, как мне кажется, удивительное время. Мы дошли до определенной точки цивилизационного кипения, когда, вероятно, нужно бы сделать перерыв, подумать и научиться использовать интеллектуальный багаж, выбирая из него только те ингредиенты, которые позволят сохранить мир, сохранить себя как цивилизацию и дать нам возможность развиваться и созидать. Но это все — прежде всего про работу над собой. Работа над собой — это даже не ценность, а должность, которая является первостепенной. Я полагаю, что мы для этого сюда и пришли. Вот такая штука. Только интересно ли это читателю?..

Читайте также:

• «Есть большая разница между метросексуалом и джентльменом». Разговор о воспитанных людях
• «Впечатлительные до смерти» — об отношении белорусов к рекламе и ярким образам

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by