Многие посетители парка на Витьбе знают пожилого мужчину, который сидит на лавочке на набережной и кормит птиц. Он здесь ежедневно, в любую погоду, кроме сильного ливня или вьюги. Время, когда пенсионер в парке, всегда одно и то же — обеденное. И обед этот наступает, наверное, для половины птиц в парке.

Майор в отставке просит называть себя по имени: «Просто Саша». Просто «Саша» нам говорить неловко, и мы обращаемся Александр.

«На море поехал из-за квадроцикла: люблю погонять!»

Александр активный пользователь соцсетей, он до сих пор водит машину без очков и катается по парку на электросамокате. До пандемии ездил отдыхать в Турцию и Египет.

— На море поехал из-за квадроцикла: люблю, знаете ли, погонять! — смеется мужчина.

В его альбоме — с десяток фотографий с молодыми красотками на пляже: они были его фанатками и делали с ним селфи на память.

— Это я с египтянкой... А это — с москвичкой, — комментирует снимки собеседник. — Почти 30 лет на службе вокруг были одни мужчины. Надо же хоть теперь как-то восполнить пробел.

Ходит Александр с палочкой: «Перенес операцию на ноге, делаю уколы в коленку». Но выправка все равно видна. Хорошая физическая форма — от спорта с молодости. Александр занимался баскетболом, волейболом, спортивной гимнастикой, офицерским многоборьем и парашютизмом. На его счету 252 прыжка с парашютом.

В 91 год Александр, конечно, уже не прыгает и не бегает, но ежедневные трехчасовые прогулки в парке — для него святое.

— Движение — это жизнь, — озвучивает бывший летчик свое правило. — Здорово, что в этом парке много людей, которые бегают, катаются на роликах, велосипедах и лыжах.

В первый полет отправился вторым летчиком, а вернулся командиром экипажа

Мы сидим на лавочке в парке, и под воркование голубей Александр вспоминает свою жизнь. Родился он в 1930 году в Украине — в поселке Панютино Харьковской области. После школы поступил в машиностроительный техникум в Кировограде (сейчас город Кропивницкий). Однажды Саша попал там на праздник — и этот день решил его судьбу:

— На аэродроме всех желающих катали на самолете П-2. И желающих было очень много! Я отстоял очередь: очень хотелось полетать. Побывал в небе и понял: это — моя стихия навсегда. Поступил в аэроклуб, на отлично окончил планерное отделение. Нас, таких отличников, отправили в армию в Алтайский край. А потом без экзаменов забрали в Пугачевское военное авиационное училище под Саратовом.

Служить распределили в Беларусь — в Слуцк. В свой первый тренировочный полет 24-летний лейтенант Велигодский, как писала в 1965 году советская военная газета «Красная звезда», «отправился вторым летчиком, а вернулся на аэродром командиром корабля». Как так? А вот так:

— Мы летели на Ли-2. Командиром экипажа был Алексей Страшнов — летчик-истребитель, который прошел войну. В одном бою его сбили немцы, и он получил тяжелое ранение головы. Страшнов на тренировках меня сильно гонял, так натаскивал, что всегда спина была мокрая. Но вскоре он начал доверять мне взлет и посадку. В тот раз я сидел на правом сиденье, пилотировал. Полет проходил строем, эскадрильей, и у каждого самолета на буксире — планер. После взлета прошло примерно полчаса, и вдруг командир потерял сознание, упал головой на штурвал. Аукнулись раны с войны. Страшнова отнесли в грузовую кабину, а я пересел на командирское кресло. Передал о ЧП командованию. Мне приказали возвращаться на аэродром. Весь полет я не волновался, держал ситуацию под контролем, выполнял все, чтобы спасти экипаж и технику. А когда вышел из кабины, коленки дрожали, не мог сделать доклад командиру — такой был стресс!

Парню перед строем объявили благодарность. Должны были наградить и ценным подарком — командирскими часами. Но их юный летчик так и не получил: «Вместо часов пришла грамота от ЦК ВЛКСМ».

«Въезжают бронетранспортер и арабы с автоматами на джипах»

В 1956 году Велигодского перевели в Витебск, в 339-й военно-транспортный авиационный полк. Там летчик дослужился до командира отряда и ордена Ленина.

Эту награду Велигодский получил за спецзадание в Египте. Оттуда белорусские летчики доставляли вооружение в Северный Йемен, где тогда шла гражданская война. Президент Египта поддерживал республиканцев, которые в итоге и победили. Для переброски военных грузов правительство купило самолеты Ан-12. Но у египтян не было специалистов, кто мог бы на них летать. Египетский президент попросил помощи у СССР. И в Каир отправили витебских летчиков.

— Мы летали в арабской форме, на Ан-2, принадлежащем арабам. И только ночью, без огней. Потому что возили ракеты и даже напалмовые бомбы. И вот нам нужно подниматься в небо, уже запустили двигатели, как вдруг на аэродром — нам наперерез! — въезжают бронетранспортер и арабы с автоматами на джипах. Все, думаю, это захват!

Но все оказалось иначе:

— Через переводчика выяснил: нас просят доставить в госпиталь в Каир около 100 раненых. А лететь за ними нужно за 100 километров. И там даже не аэродром, а просто кусок полосы — как приземлиться? Но экипаж решил: спасаем людей. При посадке самолет пошел юзом, и одно колесо разрушилось. А менять его времени нет: раненые уже на борту, нуждаются в медпомощи, к тому же неподалеку гремит бой. Взлетаю. Самолет оторвался от земли буквально за пару метров до конца полосы. Посадка в Каире тоже была рискованной. К слову, нам запрещали выходить в эфир на русском языке. Я плюнул на это и по-русски сообщил, что у меня на борту раненые и что одно колесо разрушено. Мне сказали садиться не на бетон, а рядом с полосой, на грунт. Зашел, сел. Нас уже ждали с полсотни скорых и пожарных машин. Назавтра узнал: все раненые, к счастью, остались живы, — даже через полвека после этой истории эмоции переполняют Александра, и на последних словах его голос дрогнул.

Через год в Витебск из Москвы прилетело начальство. И все, кто участвовал в этой операции, получили награды. Велигодскому дали орден Ленина — высшую государственную награду в СССР.

А уж сколько в семейном архиве почетных грамот, Александр сбился со счета:

— Как-то работали на «Газпром», полгода возили по всему северу трубы. Разгружали не на аэродром, а на замерзшие грунтовые полосы. В шутку мы называли это «Операция „Труба“». Нам обещали: «Все получите по машине!» А когда все сделали, Тюменский обком партии выписал нам грамоты за ударный труд. Про обещание подарить экипажу автомобили как-то забыли.

Что сейчас? Ежедневно кормит птиц в местном парке

В 45 лет Александр вышел на пенсию. Прощаться с небом было тяжело: летчик целый год болел. Врачи не нашли ничего серьезного, пришли к выводу: «все от нервов». Спасла новая работа — в городском обществе автомотолюбителей, которым Велигодский руководил 33 года.

Тоска по небу, признается Александр, не прошла: бывших летчиков ведь не бывает. Но ее лечат крылатые друзья, которых он нашел в городском парке. Пенсионер приручил тут голубей, ворон, скворцов, воробьев, чаек, лебедей, уток. Птицы спокойно едят из его рук.

Горожанин специально покупает для них зерно на рынке: по 5 рублей за ведро. А двум своим знакомым воронам (одна безымянная, а вторую зовут Атаман, так как она гоняет в парке всех собратьев) приносит их любимое лакомство: картошку фри и сосиски.

— Приезжаю в парк, а птицы меня уже встречают! Они даже знают мою старенькую машину: подлетают прямо к парковке. Только я выйду, они садятся на руки. Прихожу на набережную, сажусь на скамейку — и сюда слетается целая стая. О, видите, моя ворона, это которая безымянная, уже прилетела! Сейчас я ее покормлю.

Ворона запросто подходит к пенсионеру и хватает кусочек сосиски. Бежит по скамейке за угощением и скворец. А про голубей нет и речи: они просто «облепили» эту бесплатную «столовую». Для них у Александра есть целый пакет зерна.

— Ко мне сюда, на площадку, даже утки выходили из Витьбы и отщипывали хлебушек из рук. В общем, я тут нарасхват! Бывает, что какой-нибудь нетерпеливый голубь дергает меня за ухо: мол, давай, корми скорее!

Первым Александр и приручил именно голубя. Было это лет семь назад.

— Один голубь начал брать у меня еду. Где-то с неделю я его кормил. А потом с птицей случилась беда: не может стоять, лапы перепутаны леской. Я сходил к машине, взял ножницы и полчаса обрезал эти путы. Решил, что так намучил голубя, что он больше ко мне не подойдет. Назавтра сижу читаю. А он ко мне на коленку сел. Я от неожиданности даже вздрогнул! Книгу в сторону и давай его кормить! С тех пор мы подружились. Спасатели назвали его Яшей. Но, к сожалению, этого голубя уже нет: я почитал, что в неволе в городе они живут недолго.

Есть какая-то птица, название которой Александр не знает, поэтому прозвал ее «истребителем»:

— Истребитель летит с таким сильным звуком, как самолет, и резко пикирует. Ее никто из птиц не боится, одни вороны от нее в ужасе, сразу прячутся, потому что она нападает только на них.

Александру нравится заботиться о птицах:

— Мне приятно, что они доверяют мне себя. Представляешь, каково это — сидеть дома одному? Двенадцать лет назад умерла моя жена, с которой мы прожили почти шестьдесят лет. Дети меня навещают, но получается это не каждый день. Поэтому я полюбил ходить в парк. Здесь я не один, а со своими пернатыми друзьями.

«Война — это не дай Бог»

9 мая и 3 июля — важные даты для Александра. В 1941-м ему было 11 лет, и война прокатилась тяжелым прессом по его семье, которая жила в небольшом украинском поселке:

— Отец на фронте получил тяжелое ранение, лечился в госпитале. Там его выходила женщина, и он остался в этом городе, к матери больше не вернулся. А моего дядю, партизана, немцы повесили в парке в нашем поселке Панютино. И всех жителей согнали смотреть на казнь.

Сашу ранило в ногу осколком снаряда.

— Нашу железнодорожную станцию постоянно бомбили. И вот однажды, когда мы с пацанами играли на нашей улице, вокруг начали рваться снаряды. Мы побежали домой. Вдруг чувствую: ногу обожгло. Прибежал в хату, мама ахнула: вся нога в крови. Осколком зацепило сухожилие. А к нам в дом поселили немца-сапожника. Он пожалел меня, отвез в свою санчасть. Там сделали операцию, рана зажила.

Дети войны до сих пор помнят все страшные детали, признается пожилой человек:

— И раненых, и убитых насмотрелись. На железнодорожной станции разбомбили санитарный поезд. И там была большая братская могила, человек на пятьдесят. Помню, как их, завернутых в кровавые простыни, хоронили. Мы, дети войны, не воевали, но ощутили ее собственной шкурой. Натерпелись и голода, и холода, и страха. Война — это очень страшно. Это совсем не так, как в книгах и в кино. Война — это не дай Бог...

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by