Мой гость и наш год, этот гад — белорусский франкенштейн, потому что создан из грез, боли, ненависти и надежд. Он такой загадочный, что сразу и не разберешь, наливать ему, бить по лицу или удирать в окно. В его глазах под маской — и Караник, и Караев. И Козлович — я сам, мои страхи, ошибки, мое нытье.

Там я и вы. Там мы и они.

Все начиналось так: у мамы кашель, прыгает температура, она задыхается, а девочка, которая приехала из поликлиники, таинственно говорит: «Не слушайте, что ОНИ говорят. В двойке „нехорошо“. Вам туда не советую». А министр и главком параллельно твердят обратное, ручной счетчик Минздрава тикает медленно, веры ему нет. Но решать-то надо НАМ. Без них.

Едем. В приемном покое долгая процедура. Пока оформляют, смотрю, как привезенный на скорой алкаш с пробитой головой бросается на охранника. От алкаша воняет мочой, он стоит в стойке боксера, милиционер пятится и ничего не делает. Так повторяется раз за разом. Снова и снова. Я задумываюсь о силе терпения белорусского милиционера и букве закона, которая охраняет здоровье белорусского алкаша. Никто из нас троих не в силах представить, что будет потом, когда букву эту отменят особым приказом.

У мамы бронхит, из больницы ее выписывают вовремя, до того, как туда начнут привозить людей с «ковидом», смешав их с обычными больными. Я изолирую ее за семью засовами дома, только вожу ночами еду. На мне маска и перчатки, а в телике сплошь инопланетяне с лицами набекрень — отрицают мои страхи, мой контент, а значит, и меня. И крепчает рядом тот монстр, который питается популизмом и враньем. Наш франкенштейн обретает форму. Да, он точно отлит изо лжи.

Но его адепты называют лжецами нас.

В начале августа я смотрю, как по окнам на проспекте Дзержинского стреляют люди в камуфляже, и вспоминаю мартовского бомжа из «двойки», как с ним танцевал сержант… Потом избили наших ребят, Влада и Серегу, потом начали хватать и сажать других журналистов, а третьи ржали над этим рядом с баней №1. Год-чудовище хлестал ненависть залпом.

И родилось уравнение: я + вы = мы. Мишень.

Наш офис находится на проспекте Дзержинского, рядом с городской ГАИ. Я работаю в этом офисе девять лет. 10 августа, когда я в темноте проходил мимо сидящих в курилке гаишников на парковку, меня переклинило. Так продолжалось месяц. Я ждал удара полосатой дубиной в спину. Я ждал, что после мой товарищ из СК выдаст справку об обезумевшем журналисте, вцепившемся в горло Иванову Ивану Ивановичу, майору ДПС. И милая судья станет вдруг биотранзистором, телеграфируя полученный приговор. Я ждал, что еще один мой давний друг напишет потом хлесткую передовицу. И дрогнет его палец, стуча по клавиатуре, но выполнит он боевую задачу. Выборы бога сделаны. И демонов тоже выбрали все, кто хотел.

…Безжалостно, резко, душно накатывала на страну черная полоса ненависти и серая полоса вранья. «С одной стороны — вы, с другой — мы», — говорили нам, показывая на журналистов, программистов, врачей. И наоборот. А франкенштейн отбивал чечетку и был счастливым, так как учуял кровь. Ему уже подносили любимую еду — гражданскую войну. И науськивали телевизор и Telegram: «Вы фашисты!» — «Нет, вы».

«У меня и флага-то с собой нет, ребята. Так кто для вас всех я?» — шептал во мне испуганный за страну маленький человек.

Нет более простого средства борьбы с чернотой, нежели память. В черные дни я научился проецировать на белую стену в квартире беззаботную картинку из прошлого.

Я пацан, лето. Просыпаюсь в середине ночи и иду на кухню, смотрю в окно. Там огоньки фонарей. И никого. А нет, вот одинокий путник. Думаю: куда же он идет? А в соседней комнате спят родители. И бабушка. Все живы. И длинные каникулы. И вечность до 35.

А вот счастье нежданное, его дал «ковид». Изоляция, работаем из дома. Тут выясняется, что шесть лет я не видел своего ребенка по-настоящему: всегда какие-то отговорки, разъезды, командировки, дела, — а ведь это очень круто, когда дружат папа и дочь. Когда ты утром смотришь, как ребенок спит, и тебе жалко его будить. Отставил наконец смартфон и ноут, улыбаюсь.

И когда вдвоем открываешь заново Ельню и Налибокскую пущу, профукав Исландию — ну и черт с ней. Зато в затоке Припяти можно сорвать с катера кувшинку и подарить жене. И вот я сколько прожил, а этого не знал.

Забыл, что нужно смотреть вперед так, чтобы в душе и было это лето восьмилетки, лето надежды — 1994. Которое ведь не прошло, которое можно пронести всю жизнь, если правильно держать. Может, чтобы вспомнить заново эти простые вещи и найти в их простоте спасение, и нужен самый ужасный год?

В декабре-2020 я снова стою в родительской квартире и по привычке смотрю в окно. Мой внутренний франкенштейн перерождается в романтика-оптимиста, который ждет только хороших новостей, а еще выработал иммунитет от слизи вокруг. От бесцветной слизи и тех, кто несет ее в своих носах и мозгах. И бьют барабаны, и молчит усмиренный демон, а детишки водят хоровод.

Ребята, да ведь это волшебное «мы» — потерянное, растоптанное — все-таки родилось! И разве при таком раскладе этот год — урод? Но если и так, то белорусы все равно — красавцы.

И вот звонок. Открою дверь, пущу его к себе. Сорву с лица маску. Увижу под ней не Караника и не Караева — увижу себя. 2020-й каждого из нас раскрыл. Показал путь в лабиринтах внутреннего «я». За это ему спасибо.

2021-й, и ты заходи… Будем сидеть втроем 33 ночи и 33 дня, пока не придумаем. Если сегодня появились я, вы, мы, они, то завтра придется разобраться, как сложить Беларусь нашей мечты из осколков. Из нас всех.

Не перевернув и не повредив при этом ни одной страницы.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by