Для затравки давайте пройдемся всего по нескольким нашим ценностям за границей. Говорят, что в музеях Ватикана хранится грамматика «литовского» (белорусского) языка и первый белорусский словарь, который составил римско-католический митрополит Станислав Богуш-Сестренцевич.

В Хельсинки находится более тысячи книг из Несвижской библиотеки. В музее Филадельфии (США) выставлены доспехи Радзивилла Черного. В 50-х годах прошлого века из Минска в Варшаву вывезли 89 портретов из галереи Радзивиллов в Несвиже. В Литве находится самая старая рукописная книга, созданная в Беларуси. Есть все основания полагать, что где-то в пригороде Парижа хранится архив БНР, который был вывезен из Праги в 1944—1945 годах. Все это лишь малая толика…

Пробежавшись глазами по этим строкам и бегло вспомнив экспозиции наших исторических музеев и замков, задаешься лишь одним вопросом: что, собственно, происходит? Как случилось, что мы потеряли так много? Ответить на эти и другие вопросы нам сегодня поможет историк Сергей Тарасов.

Кто это?

Сергей Тарасов — историк, археолог, писатель. Кандидат исторических наук. Проводил раскопки во многих городах Беларуси, самые значимые — в Полоцке и Минске. Автор более 50 научных работ, художественных и научно-популярных книг. Сегодня преподаватель, доцент кафедры политологии и экономики коммерческого Института парламентаризма и предпринимательства. Ведущий научный сотрудник Музея истории города Минска.

Что мы собрали

— Разговаривая о потерянных богатствах страны, начинать надо с начала — откуда они у нас появились? Если мы будем говорить сегодня об историко-культурном наследии, давайте немного обсудим, как оно сформировалось. Конечно, мы имеем в виду «движимое» имущество, историко-культурные ценности, которые можно было из страны умыкнуть… 

— На самом деле, я уверен, что люди начали по-настоящему осознавать историко-культурную ценность предметов немногим более 500 лет назад. До того ценностью являлось либо то, что давало человеку возможность жить, работать, защищать себя, либо то, что было связано с религией или подтверждало статус богатства, превосходства. То есть золотые украшения считались ценными в первую очередь потому, что они золотые, а не потому, что это искусная работа мастера.

Но приходит эпоха Возрождения — Версаль, дворец Гогенцоллернов и другие заполняются произведениями искусства. Собирают свои коллекции и белорусские магнаты: Радзивиллы, Сапеги, Сангушки, Огинские и остальные постепенно наполняют свои замки и дворцы предметами настоящего искусства. В своих людвисарнях в Несвиже Радзивиллы отливают пушки в виде фантастических животных — эти пушки вряд ли когда-то выстрелят, но зато они очень красивые. Кстати, некоторые из них вы можете увидеть в музеях Польши, России, Швеции.

— Обидно изучать свою историю в музеях других стран…

— К сожалению, придется посоветовать вам привыкать к этому. В дальнейшем нашем разговоре примеров будет много. Справедливости ради стоит заметить, что перемещение ценностей чаще всего было связано с насильственным изъятием — военными походами, завоеванием территорий и т. д. Но если говорить о Средних веках, к военной добыче в то время относились вполне спокойно, как к трофеям, получаемым за удачную кампанию.

Полоцкий князь Всеслав в 1066 году нападает на Новгород, грабит Софийский собор, снимает с него колокола и паникадило (главный светильник со свечами) и вообще «не парится»: это всего лишь трофеи. Это было обычно, привычно, понятно и в традиции того времени.

— Многое мы успели собрать?

— Предостаточно! К XVII—XVIII в. некоторые сборы белорусских магнатов и шляхтичей представляли огромную ценность. Это были вещи, отчасти захваченные в военных походах (не без этого), и главное — вещи, которые наши предки покупали по всему миру. Например, Николай Радзивилл Сиротка во время паломничества на Святую землю был настолько впечатлен египетскими мумиями, что пытался привезти их в Несвиж. Во время транспортировки корабль попал в шторм, и под давлением суеверной команды магнат вынужден был отдать приказ выбросить мумии за борт. Помимо мумий, Сиротка вез предметы искусства, книги, археологическую коллекцию и даже целый зоопарк экзотических животных. Все это доехало до наших земель и осело в сборах, или, иначе, коллекциях.

Все эти коллекции складывались самым причудливым образом, музеями еще не назывались, но уже имели огромную ценность. Современный каталог только Несвижского сбора Радзивиллов занимает около 200 страниц мелким шрифтом в сборнике «Вяртанне» 2002 года. Среди всего прочего — отдельные коллекции оружия, монет, живописи, европейских гобеленов, библиотека и многое другое. Мало того, Радзивиллы также имели право хранить документы Великого Княжества Литовского. У них фактически хранилась копия государственного архива ВКЛ. Могу ошибаться в деталях. Пусть коллеги-историки поправят и дополнят.

Еще один пример — все мы знаем знаменитый дворец Сапегов в Ружанах c прекрасной колоннадой, раскинувшейся крыльями. Представьте себе, что в каждой из ниш стояли мраморные скульптуры, привезенные в большинстве своем из Италии.

— Великолепное зрелище. А где они сейчас?

— Сегодня вы можете полюбоваться некоторыми из этих скульптур в Летнем саду в Санкт-Петербурге.

Как мы все потеряли

— Так что же произошло с нашей страной? Почему даже такие знаковые музейные коллекции, как экспозиция Несвижского замка, в немалой своей части состоят из муляжей, реплик и репродукций? Куда подевалось наше культурное наследие?

— Я бы выделил определенные вехи, или — если хотите — волны, которые, нахлынув на нашу страну, вымывали из нее, скажем так, драгоценности мировой и отечественной культуры.

Первую волну можно отнести к XIII веку, когда первый раз смоленские князья украли из Полоцка крест Евфросинии Полоцкой. Вернули его лишь в 1563 году. Понятное дело, что крест был лишь одной из многих наших знаковых ценностей, перекочевавших за границу.

Следующую волну я бы отметил в XVII веке, во время продолжительных войн с Москвой. В этот период полыхала вся страна, причем во времена царя Алексея Михайловича с белорусских земель вывозилось уже не просто все, что плохо лежит, но и люди, которые эти ценности могли создавать. Из-под Орши вывезли целую типографию Кутеинского монастыря вместе с монахами-первопечатниками, в том числе и знаменитым Спиридоном Соболем (автором одного из первых букварей). В это же время из Витебска и Мстиславля вывозят мастеров, занимавшихся изготовлением кафеля, изразцов. Самый знаменитый из них, Степан Полубес, своими изразцами украшал Крутицкий теремок в Московском Кремле и храмы в монастыре Новый Иерусалим под Москвой.

Очень крупные потери мы понесли в период разделов Речи Посполитой. Во время трех разделов, которые прошли в конце XVIII века, и восстания Костюшко 1793 года шел целенаправленный, планомерный грабеж магнатов, сопротивлявшихся разделам, и шляхты, поддержавшей восстание. Весь Сапежанский сбор был вывезен из Деречина и Белостока (дворец Браницкого) после подавления восстания Костюшко, коллекция осела в основном в Петербурге и Москве. Как пишет исследователь судьбы коллекции Яницкая, опись конфискованного составляет 70 страниц убористого почерка. Там среди всего только картин 287. Самые знаменитые выставлены сегодня в экспозиции Эрмитажа. В Эрмитаж также попали и 22 деречинские мраморные статуи.

— Я правильно понимаю, что это была не просто охота за трофеями, но и сознательные политические шаги? 

— Безусловно. Как только поднималось очередное восстание свободной шляхты, которой поначалу в нашей стране было очень много (для понимания — в Российской империи в XVIII веке дворянство, являвшееся свободными людьми, составляло 1% общества, у нас же шляхта — 10—15%), за его подавлением следовало разграбление, или, если говорить официальным языком, конфискация имущества мятежных. Белорусы не только теряли свое имущество — происходило планомерное устранение самой идеи, что эта нация может быть богатой, может располагать знаниями, иметь культуру и влияние.

— Неужели так быстро удалось это довести до конца?

— Нельзя сказать, что после этого непростого периода на белорусских землях ничего не осталось. Радзивиллам удалось сохранить часть своего богатства: Несвиж еще был их собственностью, как и их маентки в Белостоке и Вильне.

Разграбить эту часть наследия «помогли» французы во времена наполеоновских войн. Насколько я помню, первый грабеж Несвижского замка учинили именно французы.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что сегодня в Париже во дворе Дворца инвалидов, где похоронен Наполеон, выставлены пушки с белорусских земель, из Несвижа в том числе.

Хочу отметить важную деталь: до Наполеона, пожалуй, храмы никто не грабил. Это французские войска устраивали в православных храмах конюшни и не гнушались поживиться в белорусских церквях (по понятным причинам не трогая униатские и католические костелы). А в 1839 году на территории Беларуси была ликвидирована уния — все униатские храмы перешли под юрисдикцию православия….

— И если люди тогда говорили о появлении безбожников, они просто не представляли, что произойдет уже в ближайшем будущем…

— Именно так. Мы плавно подходим к 1917 году и периоду после него, который можно охарактеризовать как «из ряда вон выходящий».

В 1919 году Ленин подписал постановление Совета народных комиссаров, в котором говорилось об изъятии миллионов («а может быть, и миллиардов» — это слова Ленина) ценностей из храмов и монастырей. Церкви грабят, забирая все «на нужды революции», часть переплавляют, часть продают на внешних (европейских) аукционах. Священников и монахов расстреливают. При этом что-то передается в музеи, где постепенно формируются достаточно интересные коллекции — картин, скульптур, слуцких поясов, европейских гобеленов, библиотек и архивных документов. Они все еще здесь, шанс все еще остается!

Но советской власти в то время страшно не хватало денег, требовалось проводить индустриализацию, выполнять прогнозы пятилеток… Постановлением Народных комиссаров создаются целые комитеты, которые отвечают за сбор и последующую продажу культурных ценностей за границу.

Доходило до крайнего маразма. Например, «экспортный фонд» изымал из архивов бумагу для того, чтобы сдать ее на макулатуру. То есть по разнарядке ценнейшие архивные материалы уходили на оберточную бумагу и прочие немудреные нужды тоннами. Вот только один из печальных исторических сюжетов: после революции солдаты вскрыли архив в центре Минска, чтобы разжиться бумагой для самокруток.

Эти же документы (а некоторым из них была не одна сотня лет) на Низком рынке Немиги использовали для заворачивания селедки.

— Звучит дико, какая логика была во всех этих поступках? 

— Найти ее не так просто. Скорее важно понять, что советская власть поставила перед собой сверхзадачу — национализировать ВСЕ ценности. Все в принципе. А после продать и закрывать полученными деньгами дыры в бюджете. В перспективе были пятилетки, а они требовали денег.

Иногда в жажде наживы совершались экстравагантные и неожиданные поступки. В комиссию по рассмотрению этих ценностей входил знаменитый художник, искусствовед, реставратор Игорь Гробарь. Под его патронажем в Москве была создана мастерская, где, по многим свидетельствам, велась регулярная подделка древних икон, которые после отправлялись на самые престижные аукционы мира. Условно говоря, секрет успеха технологии заключался в том, что в качестве основы для подделки бралась икона XVII века, смывалась, писалась заново, старилась и выдавалась за иконопись XIV—XVI века.

О масштабах таких махинаций можно судить косвенно по тому, как однажды крупнейшего специалиста по древнерусской живописи Савелия Ямщикова пригласили оценить коллекции старинных икон в самых знаменитых европейских музеях и он начал массово находить подделки. Начинал разгораться грандиозный скандал, который замяли, перестав слишком часто приглашать специалиста на экспертизы.

То есть можно предположить, что в 20—30-е годы прошлого века из наших храмов не просто вывозились иконы, их изымали, смывали слой и делали подделки на продажу.

— А что с музеями?

— Грабились не только храмы, но и музеи. Для меня яркий пример этого — разграбление минского музея, который в те годы существовал в Патриаршем доме (сегодня это церковь Кирилла и Мефодия). В этом музее до 1929 года находился легендарный крест Евфросинии Полоцкой и многие другие ценнейшие раритеты, которые были «изъяты на нужды народа». Что произошло после со многими из этих вещей, сейчас нам остается только догадываться.

Учитывайте также, что до 1939 года грабили Восточную Беларусь — БССР, а с 1939 начали грабить еще и присоединенную Западную.

Следующая волна грабежей пришла к нам со Второй мировой. Кому-то покажется: брать было уже нечего, но здесь важно понимать, что немцы вывозили культурное наследие с захваченных территорий с характерным педантизмом, понимая ценность любого исторического материала. Из Беларуси уезжали остатки архивов, коллекций районных музеев, даже археологические коллекции.

29 сентября 1941 года гауляйтер Вильгельм Кубе писал: «Сегодня я наконец после долгих поисков обнаружил остатки произведений искусства в Минске и смог обеспечить их сохранность. Минск имел большую и отчасти очень ценную коллекцию картин, произведений искусства, которые почти все были вывезены из города… Большинство картин упаковано и отправлено в рейх… Речь идет о миллионных ценностях».

То есть ценности были, их куда-то увезли представители советской власти, и обратно уже вернулось не все. Оставшееся все равно стоило миллионы, и это почистили немецкие войска.

Работая в Институте истории НАН Беларуси, я своими глазами видел в подвалах ящики с археологическими артефактами — вещами, совершенно неинтересными на первый взгляд обывателя: какие-то осколки глиняных горшков, кремень, камни. Любопытно то, что на каждой археологической находке стоят надписи-шифры на немецком языке. То есть даже осколки горшков немцы не просто оприходовали, но и каталогизировали.

После этого, можно сказать, территорию Беларуси фактически полностью очистили от чего-либо ценного либо значимого с материальной точки зрения — от произведений искусства до архивных документов. Выжженная земля.

Что делать теперь?

— Настало время поговорить о возвращении ценностей? 

— Да, мы к этому логично подошли. Если говорить о реституции, то она началась после Второй мировой войны и касалась в первую очередь того, что было награблено нацистами. Причем это происходило опять очень интересно: советские, американские и британские специалисты, которые занимались поиском и выявлением культурных ценностей других стран в Германии, на месте определяли происхождение находки. После, если место было неопределенным и значилось как Советский Союз, находка шла просто в СССР и могла оказаться в Москве, Смоленске, Ростове… Где угодно.

Надо понимать, что Беларусь была не более чем республикой, частью большой страны, в которой все было общим. И получала Беларусь то, что считали нужным. Таким образом, коллекции музеев, например, формировались с нуля. К нам в Национальный художественный музей приехали знаменитые работы русских мастеров и многие другие ценности. Но разговора о том, чтобы целенаправленно возвращать на родину все белорусское, конечно, не велось. Этот вопрос стал еще больше терять актуальность, когда Союз начал трещать по швам…

— Но попытки все же были. В 90-х у всех на слуху была работа по возвращению национальных ценностей…

— История с реституцией началась фактически с момента, когда при «Згуртаваннi беларусаў свету» была организована комиссия «Вяртанне» — на дворе было начало 1990-х. И действительно, о работе этой комиссии в свое время очень много говорилось.

Первоначальная задача тогда стояла такая: требовалось выяснить, что у нас, собственно, было и что пропало. Скажу честно: считаю работу, которую выполнили люди, входящие в комиссию (среди них Адам Мальдис, Майя Яницкая, Анна Сурмач, Нина Стужинская, Михаил Шумейко, Надежда Высоцкая и многие другие), настоящим подвигом. Работы проводились на голом энтузиазме, расследования велись на свой страх и риск, подпольно. Будем честны, если бы белорусские исследователи пришли в любой мировой архив с заявлением о том, что занимаются поиском украденных, захваченных и перевезенных за границу ценностей, то немедленно увидели бы перед своим носом с грохотом захлопнувшуюся дверь. Какая страна добровольно признается в том, что у нее хранятся чужие драгоценности?

Поэтому приходилось придумывать совершенно безобидные темы для научных исследований и параллельно, не привлекая внимания, заниматься поиском нашего наследия.

Моя хорошая знакомая, гродненский историк Светлана Куль-Сильвестрова назвала сборники «Вяртання», которые были подготовлены по результатам этих поисков, «мартирологом белорусской культуры». Сделано очень много, но работы впереди еще больше, мы знаем судьбу меньшей части вывезенных от нас ценностей. А сколько пропало ценностей, о которых нам в принципе ничего не известно…

— Можно ли вернуть что-то из того, что мы теряли столетиями?

— Боюсь, ответ вам не понравится. В большинстве случаев это сделать практически невозможно. Единственное, от кого можно что-то потребовать — это с немцев, на которых распространяется международное законодательство о реституции. И я уверен, что предметы искусства и культуры или документы, принадлежащие нам, еще будут всплывать в Германии. Наверняка еще много их лежит по частным коллекциям и в банковских хранилищах. Важно тщательно отслеживать ситуацию.

Что касается всех остальных стран… Вероятность вернуть что-то через запрос или требование очень мала. Расскажу вам печальную историю, отражающую суть происходившего тогда и происходящего сегодня.

Есть икона Божией Матери Одигитрия Эфесская. По преданию, ее подарил Евфросинии Полоцкой патриарх Константинополя. По легенде, позже эта икона была приданым у витебской княжны, которая выходила за Александра Ярославовича (будущего Александра Невского). После икона всплыла в Торопецком храме в России, затем — в музее этого российского города. Оттуда ее передали в Русский музей Санкт-Петербурга.

В 1990-х я был знаком с академиком Лихачевым, и как-то мы задали ему вопрос об этой белорусской святыне, можно ли ее получить назад. Оказалось, что дочка Лихачева была хранительницей фондов музея — вопрос можно решить, мы были окрылены! Проходит время, и нам предлагают написать письмо по линии МИД. Говорят, что достаточно будет одного запроса и вопрос урегулируется: икону передадут из Русского музея в наш Национальный художественный музей. Я написал «рыбу» обоснования для такого письма тогдашнему министру иностранных дел Петру Кравченко. Бумага пролежала у него без движения год. После он покинул свой пост, а Россия в 1996 году приняла закон о реституции, где категорически запрещался вывоз за границы страны историко-культурных ценностей.

Все. Ворота закрылись.

Белорусская православная церковь просила вернуть икону — не вернули. Разрешили только сделать ее копию (она сейчас находится в Крестовоздвиженском соборе Спасо-Евфросиниевского монастыря в Полоцке). Российское законодательство запрещает и церкви передавать культурные ценности. Но есть исключения. В 2009 году после просьбы патриарха Кирилла нашу икону передали на временное хранение в новопостроенный храм в подмосковный поселок Княжье озеро (по сути своей — вторая Рублевка). Вопрос был решен буквально за один день…

— Может, просто не просим, не отстаиваем? Может, надо требовать?

— А вот вам еще одна история. В конце 1980-х я работал над кандидатской диссертацией, меня интересовали все археологические материалы по Полоцку, в том числе и российские. Пришлось съездить в том числе и за материалами, которые хранились в Эрмитаже. Мы проходили по фондам музея — там, куда туристов не водят. В одном помещении по обеим сторонам высокие стеллажи, заполненные коробками. Мой коллега-археолог показал мне на множество тубусов, которые лежали рядами ближе к потолку. Абсолютно спокойно спросил: «Видишь их?» Я кивнул. Он пояснил: «Это хоругви ваших магдебургских городов». И мы пошли дальше.

Я это запомнил на всю жизнь. Где-то в недрах музея в Питере лежат хоругви наших магдебургских городов — квинтэссенция нашей самоидентификации, которая нынешним владельцам не очень-то и нужна. Но нам это никто не отдаст!

Что можно сказать — реституция сейчас идет скорее в виде создания факсимильных изданий древних белорусских книг — этим благородным делом сегодня занимается Национальная библиотека. Но, конечно, копия никогда не может сравниться с оригиналом. Любоваться репродукциями портретов наших славных предков на стенах Несвижского замка тяжело, осознавая, что где-то (но не у нас) висят оригиналы, нашей советской властью туда и отданные.

Я думаю, стоит больше смотреть в сторону попыток выкупать какие-то ценности из частных коллекций. Один из оригиналов статута ВКЛ был выкуплен именно таким образом для Могилевского музея в 2012 году — помог частный меценат и «неабыякавыя» белорусы. К сожалению, таких историй не так много, как хотелось бы.

При всем при этом пытаться вернуть наши историко-культурные богатства, узнавать их судьбу однозначно стоит. Даже в случае, если шансы на возврат близки к нулю. Ведь самое важное — четко представлять не то, что мы потеряли, а что имели.

Читайте также:

• Разговор с историком о том, почему в апреле 1986-го молчали о Чернобыле
• Что делала с белорусами война и чума? Разговор с археологом, который все видел своими глазами
• Хуже, чем в 1999-м и 2008-м. Говорим о глобальном кризисе

Хроника коронавируса в Беларуси и мире. Все главные новости и статьи здесь

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Самые оперативные новости о пандемии и не только в новом сообществе Onliner в Viber. Подключайтесь

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by