Антон проработал у нас лет пять и однажды сказал: «Я увольняюсь».

Мы огорчились. Никто не любит терять таких сотрудников. Я настроился уговорить его остаться, пойдя навстречу в любых его требованиях. Но оказалось, что у меня нет шансов. «Эмигрирую в Канаду», — сказал мне Антон.

Ну, вы понимаете. Этому не возразишь. И он уехал. Это было летом 2007 года. Антону было 29 лет.

А спустя 12 лет, в сентябре 2019-го, Антон вдруг позвонил и сказал, что привез для меня бутылочку канадского вина. Мы встретились на террасе одного из минских кафе, я поблагодарил его и спросил:

—  Надолго в Минск?

— Думаю, навсегда, — ответил Антон с улыбкой.

— В смысле — навсегда? — удивился я. — Вы не вернетесь в Канаду?

— Нет, — сказал он. — Я уже вернулся сюда. Мне здесь намного лучше.

— Это пока лето, — покачал головой я, посмотрев на щебечущих за соседним столиком загорелых девушек в мини-юбках. — Подождите, придет зима.

— Минской зимой меня не напугаешь, — рассмеялся Антон. — Зимой в Канаде минус сорок.

Мы побеседовали около часа, в течение которого я не успевал удивляться той радости, с которой он воспринимал Минск. И после того, как мы расстались, я решил подождать полгода и посмотреть, что будет дальше.

Поток эмиграции из Беларуси кажется, к сожалению, весьма устойчивым. Причин этого я обсуждать не стану: они в целом ясны. Но в последнее время я стал замечать, что существует и обратный поток, пусть и несравнимо меньший. Я знаю уже достаточное количество людей, проживших много лет в США и Израиле и возвратившихся обратно в постсоветские страны. Мне кажется, их опыт интересен не только мне. Поэтому, когда после нашей встречи прошло полгода и наступил мокрый и пасмурный январь, я пригласил Антона посидеть со мной в кафе еще раз.

А дальше — его прямая речь.

«Это другая культура. Это культура, в которой все имеет цену. Вот, например, встретились два приятеля вечером в баре. Один говорит: „Я знаю, у тебя есть трак. Помоги мне завтра перевезти диван, если у тебя есть время“. — „Окей, — отвечает другой. — Рад тебе помочь. Это будет сто долларов“. Там это нормально.

Я был романтиком и ехал за новым опытом, а не за деньгами. Но с деньгами примерно так: в Торонто или в Ванкувере без налогов у меня было 3500—3600 долларов в месяц. Но свободных денег оставалось двести долларов. За год я мог скопить две тысячи. Так у меня и в Минске остается примерно столько же, хотя я зарабатываю в несколько раз меньше!

Для меня не было проблемой находить работу — ни там, ни тут. Да, в Минске намного меньше платят, но я всегда смогу заработать больше, если захочу. А в Торонто две трети денег уходит на квартиру, при этом на работе из тебя выжимают все соки. В Альберте, конечно, не так, но там такая тоска, что хочется выть.

Я нигде не мог врасти в коллектив. Мне не о чем с ними говорить. Они каждый день обсуждают одно и то же: субботнее барбекю, сериал и ТВ-шоу. Мне это неинтересно. Я рассказал им, как съездил летом в Барселону, — они посчитали меня снобом. И интриги, интриги.

Там, если у человека проблемы, он садится на таблетки. Я пришел к психотерапевту, жалуюсь ему: у меня сейчас взорвется голова. Он отвечает: это стресс, вот вам таблетка. Маленькая такая. Я ее выпил, и мой „шухер“ стал потихоньку осыпаться. Я думаю: и правда, что я волнуюсь? Все ведь хорошо. Работа есть, жилье есть. И спокойно заснул. А назавтра примерно в обед у меня вдруг р-р-раз! — и топор в груди. Видимо, маятник после таблетки качнулся в обратную сторону. Жесть! И я подумал, что больше я эту таблеточку не хочу.

Там каждый сам по себе. Кому-то это заходит, а мне так скучно и трагично. Там у меня были только гитара и кимоно.

Да, я был тут в поликлинике — послали сделать флюорографию. Жестко, конечно. Наорали на меня. Но почему-то в Минске ты выходишь из какого-то места, где тебе нанесли травму, и этот мир, эти девчонки красивые, эти люди свои — они твою травму залечивают. А там тебя травмировали — и мир вокруг еще больше тебя добивает.

В 2015-м был кризис в нефтепереработке, а я как раз в ней работал. Работы нет — вообще! Даже в „МакДональдсе“. Я снял самую дешевую комнату, а там — клопы. Я через неделю сбежал, купил себе новые штаны, новую куртку и спрей. Вышел из магазина, а дело было зимой. Зашел за угол, снял старое, попрыскал в ботинки, надел новое. Клопы при минус двадцати дохнут. А было холоднее.

У меня один палестинец из итальянского кафе спрашивает: „В Канаде все хорошо, правда? Свободно! И безопасно! Ты счастлив?“ Я говорю: „Нет“. И он отвечает: „Я тоже. Хочу домой“.

Я уезжал с женой, но там развелся. А сын остался со мной. Она нашла себе канадца, теперь они сидят, смотрят телевизор и не разговаривают. Она там адаптировалась.

А с сыном у нас любовь. Я с ним и на каратэ, и на джиу-джитсу. Он уже вырос. Я говорю: „Я с тобой останусь в Торонто, чтобы ты мог учиться“. А он мне: „Да я уже большой! Поезжай, я сам справлюсь“. Он всегда во всем меня поддерживал. Ему скоро восемнадцать. Наверно, все, что мог, я для него сделал. Наша задача — расшатать маятник для наших детей, придать им амплитуду, расширить кругозор, дать выбор. Я возил его сюда, мы путешествовали по Европе — его маятник качается.

Один мой знакомый вернулся в Киев. Он рассказывает: „Что бы я там ни делал, я не был счастлив. А в Киеве вроде все не так, но мне все хорошо“.

Там все самодостаточные, там никто никому не нужен. Здесь тоже это начинает появляться, но все-таки пока не так. Здесь люди тянутся к людям. Мой круг общения восстановился почти мгновенно. Мне это важно.

И вот я понял, что возвращаюсь. Но за пару дней до отъезда мне стало страшно. Я даже заплакал. И один фотограф, минчанин (он пару лет назад вернулся, у него тут все хорошо) написал мне: „Не сцать!!! Мне тоже сцыкотно было!!! Давай!!! Все правильно делаешь!“ И знаете что? Вот наш человек говорит, что думает. Там такого нет. Там ты говоришь, что должен сказать. Другая культура. Мне в ней тяжело.

А в аэропорту меня встретил Саша Г., ну вы его знаете, мы вместе работали. Смешной такой, везет меня и плюется, как тут в Беларуси все фу-фу: и свободы нет, и то не так, и это. А я смотрю по сторонам и думаю: вы тут все вне матрицы и без таблеток! Да у вас тут больше свободы, чем там!

Я очень люблю Италию, но мне здесь сейчас так хорошо, что я даже туда сгонять не хочу, хотя отсюда и близко... В Канаде у меня была дыра в груди, в самой ее середине, а Минск заделывает ее — кирпичик за кирпичиком. Я съездил в Питер, было так классно, а теперь хочу во Львов и в Киев, мне хочется еще повариться в этом нашем менталитете, он меня лечит, у меня снова все в порядке.

Тут все проблемы остаются снаружи. Они не ранят меня, не попадают мне внутрь. Не знаю почему. А там я был израненный. Мой мозг был сжат в кулак.

Тут хорошие люди, пусть и не такие улыбчивые с виду. Мне сложно это объяснить, но мне здесь даже кассирши в магазинах нравятся.

Мне хорошо на минских улицах. Я получаю от них удовольствие. Потому что они — улицы. А там они вроде тоже называются улицами — Стрит, 38, но на самом деле это просто проезды между блоками.

А еще я люблю кафе в „Центральном“. Такое прикольное место, я захожу, и меня от улыбки прямо распирает! Такие разные люди! Я там пирожными обжираюсь. Там есть одно такое с творожным кремом и кокосовой стружкой — я сегодня аж два заточил!

Это не только со мной так. Некоторым там хорошо, они быстро врастают. Другие себя заставляют, впихивают квадрат в круг. А некоторые хотят обратно. Я слушал семинар об этом: первая причина, по которой они не возвращаются, — им стыдно сделать шаг назад! Но ведь это неверно! Не надо ничего терпеть! Не надо вбивать себя в жизнь, которая тебе не подходит! Идти против своей сути — это раньше постареть! Шаг назад тоже может быть шагом вперед!»

Вот так.

Я, конечно же, знаю многих успешно эмигрировавших людей. Я знаю и тех немногих, кто вернулся обратно: вполне успешного фотографа из Калифорнии, женщину, прожившую 25 лет в Вашингтоне, молодого повара, шесть лет проработавшего в отличных ресторанах за границей и заявившего, что он хочет стать первым минским шефом, получившим звезду Мишлена. И знаете, это не исключено, хотя, конечно, очень сложно.

Но благодаря «Фейсбуку» я сегодня знаю и других — тех, кто живет в Америке и совершенно, катастрофически несчастен. Послушав Антона, я понимаю почему. И я допускаю, что для них возвращение могло бы стать исцелением. Но они стыдятся даже самой мысли об этом. Мне кажется, напрасно. Мы все разные, и у нас разные сложные пути к счастью. Шаг назад в некоторых ситуациях действительно может стать шагом вперед.

История Антона не оставила меня равнодушным. Я не хочу делать из этого выводов, но позволю себе небольшую ремарку, с которой в нашем городе почти не принято соглашаться. Минск все-таки не самый худший город для жизни, а, минчане?!

Читайте также:

• Экономист Катерина Борнукова: экономические войны с Россией — что может грозить и как мы можем ответить
• Пережившая травлю в школе Анна Морза: приходила домой в слезах каждый день. На выпускном сказали: «Проблемы в твоей голове»
• Журналист Onliner Дмитрий Корсак: автор дурацкой фразы «клиент всегда прав» обрек человечество на деградацию

Подписывайтесь на нашу страницу в Facebook и присылайте свои истории и размышления.
Самые яркие из них могут стать темой для следующей колонки!

Наш канал в «Яндекс.Дзен»

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by