Весь бизнес ведется в рамках двух основных стратегий. Первая — «отличаться». Это значит, что ты должен создавать продукт, который получит признание потребителей, и продавать его с высокой добавленной стоимостью. Яркий пример этому — iPhone, которые разлетаются как горячие пирожки, даже несмотря на кризис. Вторая стратегия — «быть дешевым». Неважно из-за чего. Например, из-за больших объемов производства или монопольного доступа к сырью.

Если посмотреть на товары, которые мы поставляем в Россию, то обнаружится, что перечень брендов с высокой добавленной стоимостью очень невелик: навскидку я вспомню «Милавицу», возможно, «Санта-Бремор». Остальные 98% белорусской продукции продавались прежде всего потому, что «дешевле».

Да, говорят, что жители России любят нашу молочку, колбасы. Но тут стоит вспомнить, что еще не так давно часть белорусских сыров поставлялась в Россию по заведомо убыточным ценам. Такой экспорт, с одной стороны, приносил нам валюту, но с другой — наносил ущерб, так как уровень цен, сформированных в России, был ниже, чем наш уровень себестоимости.

Как ни крути, российский рубль напрямую зависит от стоимости нефти. После кризиса прошлого года, а также после того, как на рынок вернулся глобальный поставщик этого ресурса — Иран, ситуация, в которой оказался наш глобальный торговый партнер, видится мне еще более печальной. Пока Россия находится в своем нынешнем состоянии, рубль будет падать все ниже и ниже. Мы же находимся в несколько другой парадигме — на более чем 100% девальвации российского рубля приходится чуть более 40% девальвации нашего. В итоге — замечательная и ранее недорогая белорусская продукция оказывается дороже и становится просто неконкурентоспособной в России. Нашу основу — низкую себестоимость — мы потеряли, и я не уверен, что мы когда-нибудь вернем ее себе.

К чему мы пришли? Нефтяная промышленность, так или эдак, будет продолжать гонять туда-обратно нефтепродукты при любых ценах. Эффективность продукции сельского хозяйства может сильно зависеть от курса рубля (одного и другого), и здесь уже может что-то нехорошее случиться. Основная проблема у нас, конечно, продукция машиностроения. Для меня, как человека, который не «варится» внутри машиностроительной области, сказать, что у нас она обречена, — было бы громким заявлением, но я себе его все-таки позволю.

Производственный цикл в машиностроении занимает 5—8 лет. Примерно столько требуется, чтобы пройти этап от идеи до запуска конвейера. Вы слышали что-нибудь о прорывах в белорусском машиностроении в последние годы, хотя бы на уровне задумки, концепции? Я — нет. У нас нет МАЗ-Tesla, нет даже МАЗ-Volvo. При всей нашей влюбленности в белорусское машиностроение у нас нет прорывных технологий, потому что очень долго этими заводами руководили люди, сориентированные на краткосрочные цели. Задачи, которые им ставились, в первую очередь касались планов на ближайший год, а не стратегического развития предприятий. Мне кажется, что на большинстве машиностроительных гигантов не было директоров, продержавшихся 8 лет в своем кресле. В то время как зарубежные предприятия, даже российский «КамАЗ», живут совсем в других рыночных условиях. Им приходится работать, развиваться при капитализме, руководить такими гигантами приглашают очень дорогостоящих специалистов-профессионалов.

За долгие годы отрасль машиностроения приплыла к нынешней ситуации — она потеряла свою рыночную нишу в России и, возможно, больше не найдет, потому что там все это время росли местные предприятия, да и китайцы не спали на печке и сегодня могут предложить вполне конкурентоспособный продукт.

В экономике есть понятие фирмы-«зомби» — это компании, которые некогда имели успех, после обрушились и сейчас живут непонятно для кого и зачем. Такое прозябание может длиться достаточно долго. И вот, если не предпринимать никаких усилий, наше машиностроение окончательно превратится в зомби.

Теперь что касается строительного рынка. Белорусские рабочие в России ассоциировались с качеством и невысокой стоимостью услуг. Теперь они тоже перестали быть дешевыми и практически потеряли конкурентоспособность. Сегодня я знаю очень мало белорусских строительных компаний, которые могли бы продать в Москве или Питере свои услуги. Да и у нас в стране строительный сектор стремительно сжимается. Жилья в этом году будет построено как минимум на 40% меньше, чем в успешном 2010-м, программа капитального ремонта в Минске за первое полугодие выполнена на 10%. Все этого говорит о том, что рынок падает, и прогнозы крайне печальные.

Подводя итог, скажу: большинство предприятий, которые строили бизнес на принципе «мы дешевле», потеряли конкурентное преимущество, и им теперь будет очень сложно продвигать свою продукцию на российский рынок. Отечественные компании, строящие бизнес по принципу «мы лучшие», можно по пальцам одной руки пересчитать. Говорят, что наша продукция будет востребована ввиду экономических санкций, которые были применены к России международным сообществом. Вот только давайте признаемся, мы за все эти годы так и не научились даже выращивать «польские яблоки», поэтому единственное, что Беларусь сейчас успешно сможет поставлять в Россию, это «белорусские креветки», «белорусские устрицы» и «белорусский пармезан».

С другой стороны, сейчас можно говорить о том, что к нашей стране все чаще стали присматриваться иностранные компании, которых резко ограничили в возможностях работы в России. Мало того, появились и российские компании, которые обратили внимание на нас ввиду того, что внутренний рынок у них сжался. Такие инвестиции в экономику — очень хорошо. Вот только я бы на месте руководства страны приложил все усилия, чтобы в Беларусь поступали не просто деньги, а «капиталы с мозгами» — из стран, которые являются экономическими лидерами.