Мы не раз писали о позитивных историях белорусов, которые много путешествуют по другим странам либо постоянно проживают за границей. Очевидно, не все эмигрантские рассказы заканчиваются фразой «…жили долго и счастливо», не всем белорусам удается подстроиться под темп и стиль жизни иностранцев. Одна из них — Юлия. Оказавшись в Германии вместе с мужем и дочерьми Марьяной и Ульяной, она столкнулась с бедностью, забвением, одиночеством и в итоге с насилием со стороны человека, еще недавно казавшегося близким и родным.
Читать на OnlínerМой муж Стас — упрямый человек, ценящий свое мнение выше всего. Как я потом поняла, именно по его вине у нас когда-то случился конфликт с моим отцом - не разговаривали шесть лет, пришлось уехать из квартиры родителей. Мы нашли съемное жилье. Какое-то время муж нигде не работал, я была в декрете, поэтому нам пришлось уехать в деревню. Позже он устроился на госпредприятие, но проработал там совсем недолго. Жаловался на условия труда, оплату и отношения с начальством. В 2020 году уволился, сказав, что нам с детьми нужно уезжать из страны. Уверял, что друг зовет его на работу в IT-сфере в Англию.
Когда литовские визы и все прочие документы были готовы, мы покинули Беларусь. Конечно, было страшно: неясно, что с садиками для дочек, с медицинской помощью, к тому же мне пришлось оставить работу, очередь на квартиру и — больнее всего — родителей. Я бы не уезжала, но Стас грозил забрать старшую дочь, а меня оставить в Шклове с младшей. На такое я, конечно, не согласилась. Маме я не говорила, поставила ее в известность всего за пару дней до отъезда с формулировкой, мол, у мужа теперь «новое место работы в другой стране». Она распереживалась и сильно обиделась. Стаса она и так недолюбливала, а тут отъезд. Мы с ней потом четыре месяца не разговаривали.
Уезжали в ночь. С маленькими детьми в машине было непросто. Пришлось ночевать в автомобиле на какой-то стоянке. Наутро подключили польскую сим-карту, начали искать жилье, чтобы остановиться на пару ночей. Цель мужа была добраться до Англии. Хотя позже он признался, что там не было никакой работы и друга. Впрочем, о чем-то подобном я начала подозревать уже тогда.
Мы приехали в загородный дом гостиничного типа в 30 км от Варшавы. Там он начал выпивать, и нам пришлось задержаться. Я начала возмущаться: куда ты нас везешь, холодно, дети капризничают. Язык я не знаю — считай, одна в чужой стране, обратиться не к кому. Я поняла, что попала в ловушку. Если что-то случится, я не смогу попросить помощи. У меня реально началась паника. Но все же через пару дней мы поехали дальше, в Германию. Вновь пришлось ночевать в машине, на территории заправки. Он повторял: нам надо найти «первичный пункт приема беженцев».
«Пункт» нашли, он располагался в здании старой психиатрической клиники под Берлином. Там было много людей, большинство — украинцы. У нас проверили паспорта и сняли отпечатки пальцев, оставив ночевать. Наутро сказали отправляться в другой город, где размещался лагерь для беженцев. Заехали туда, но там не было свободных мест. Пришлось совершить еще одну поездку — в Нюрнберг.
Первые 10 дней карантина провели в жилом вагончике с двухъярусными кроватями и туалетом на улице. Было тяжело. К счастью, никто не болел, и вскоре нашу семью перевели в основное здание. Там условия были чуть лучше: туалет на этаже и общая кухня. Стас принял решение, что попросит убежище у властей Германии и мы там останемся. В таком случае дальше мы уехать уже не смогли бы ни в какую Англию. В лагере мы застряли на 3,5 месяца.
Конфликты с мужем продолжались: и он был груб, и я инициировала неприятные беседы, потому что была сильно недовольна обстоятельствами, в которых мы с детьми оказались. Стас уверял, что будет работа... А лагерь для беженцев — это совершенно другие условия, совсем не те, которые он обещал. Думаю, любая мама хочет нормальных условий для своих детей… В итоге он принял решение остаться в Германии. Англия была забыта.
Получить статус беженца не так просто. Так как семья выезжала с литовскими визами, решение о статусе беженца должна была рассматривать Литва. Были встречи с миграционной службой, опросы по 8 часов (отдельно — меня, отдельно — его). После чего из лагеря нас должны были распределить в социальное жилье. В какой город, не говорили. Это становится известно, когда ты уже «на чемоданах». Просто приезжает машина и увозит. Права выбрать место у нас не было. Достался город Эрланген неподалеку от Нюрнберга. Там находилась социальная квартира с минимальным набором мебели, постельным бельем и предметами быта. Русскоговорящие в городке отсутствовали.
В Эрлангене нужно было зарегистрироваться, стать на учет, получить банковскую карточку для пособия. Нам объяснили, что мы не имеем права покидать территорию Германии, должны всегда быть на связи, а каждые три месяца необходимо продлевать документы.
Сложности с мужем начались в декабре 2023 года. Появились проблемы с алкоголем, и я подозревала его в отношениях на стороне. Он занимался только собой: ходил на тренировки в спортзал, на обучение, убегал из дома по вечерам. Позволял себе поднимать на меня руку, ругаться на детей. Во время скандалов мог срывать их рисунки, которые висели на стене, и кричать: «Не называйте меня папой, я не ваш папа». Был момент, когда он пьяным схватил меня за лицо с такой силой, что у меня треснули три зуба. Я и плакала, и кричала... Боялась его. Бывало, что он за нож мог схватиться — скорее просто напугать, но все равно было страшно.
Однажды он спровоцировал задымление. Включил духовку, она нагрелась, он налил туда подсолнечное масло, и поднялся дым. Я собрала детей, чтобы уйти. Но он забаррикадировал двери, подвинул к ним холодильник, и я не могла с детьми покинуть квартиру. Дым был такой, что девочки стали задыхаться. Я стала ругаться, кричать, звать на помощь. Дети до сих пор с ужасом вспоминают этот момент. К счастью, сработала пожарная сигнализация, приехали полиция и пожарная служба. Квартира была на третьем этаже, они стали ломать двери, прорвались в квартиру, задержали Стаса. Сотрудники его просто осмотрели и отпустили. На следующий день он вернулся.
Дети боялись отца. Я объясняла девочкам, что папе нужно время, чтобы прийти в себя, что он плохо спит и ему необходима тишина, потому он с вами не разговаривает. Но как можно маленьким детям объяснить такое поведение? Со временем мы просто старались его не трогать, не пересекаться с ним. Утром я заводила дочерей в школу, в сад, потом ходила по магазинам или просто гуляла по городу. После забирала старшую и возвращалась домой — его могло уже не быть дома либо он еще спал. Мы делали уроки, собирались за младшей в сад и потом играли на детской площадке. Мужа я видела к 20:00 — он приходил поесть, а потом исчезал вновь. Возвращался уже ночью, с 2 до 4 часов. Я не спала из-за тревоги, ждала, чтобы оценить его состояние: было неясно, придет он трезвым или нет. А после истории с задымлением добавилось страхов.
Если в квартире были все вместе, мы с детьми старались находиться в дальней комнате, вели себя максимально тихо, «чтобы не мешать папе отдыхать». Дочки боялись пройти в туалет мимо комнаты отца, просили меня провести. Им было непонятно, почему отец перестал с ними разговаривать, почему, когда они говорят ему «доброе утро», он молчит. Плюс, конечно, они видели, как муж относился ко мне, как злился, кричал. Надо сказать, у меня руки постоянно в синяках были. Я на 15 кг похудела там за два или три месяца. А дочки просто начали бояться подойти близко к отцу.
Я понимала, что мне нужно возвращаться домой. В Германии ничего не держало, к тому же истекал срок действия паспорта. Я переговорила с русскоговорящей сотрудницей приюта для женщин, оказавшихся в трудной ситуации. Ранее я уже общалась с ней, чтобы отселиться с детьми от мужа в убежище. Она сказала, что нас могут эвакуировать через Литву, раз у нас литовские визы. За нами приехала полиция, я собрала чемодан и забрала детей. Мужа увели в наручниках, чтобы он не препятствовал. Полиция сопроводила нас до аэропорта, а в Вильнюсе встретили местные полицейские. Через две недели (столько решался вопрос) посадили на автобус до Минска. Так мы с девочками и вернулись домой. Когда приехали в белорусскую столицу, я позвонила своему отцу (спустя 6 лет после нашего последнего разговора). Конечно, мы тут же помирились.
Спустя два с половиной года после отъезда я вернулась в дом родителей, к маме. Просила ее: ты вопросов не задавай. А она заявила: я и так все поняла. Когда спрашиваю детей, скучают ли они по отцу, отвечают, мол, да, вспоминаем, но уже не хотим, чтобы он был рядом. К счастью, нас здесь приняли: есть школа, работа, а бабушки и дедушки окружили заботой. Наконец мы почувствовали себя спокойно и в безопасности. Я бы предпочла больше не встречать Стаса. Думаю, он уже не изменится. Если бы случайно увидела, сказала бы, что он очень виноват перед своими детьми. Сейчас, насколько знаю, он подал на развод в Германии, обязательным условием для этого был разъезд. А расселить нас не могли из-за статуса беженцев.
История Юлии — одна из тех, что легли в основу документального фильма Алексея Мартиненка «Чужое небо», закрытая премьера которого состоялась вчера в столичном кинотеатре «Победа». По информации создателей, фильм был снят для телевидения, не для большого экрана. В ближайшее время он будет обнародован на цифровых площадках белорусского ТВ.
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро