От уютного кирпичного дома Аллы Луговской до больницы — 55 шагов. Вот уже тридцать с лишним лет доктор каждое утро проделывает этот короткий путь и путь большой — к своему пониманию мира, профессии и ценности жизни. Мы приехали в Задорье — маленькую деревню в Минской области — с самонадеянностью столичных снобов, а уезжаем с новым ценным опытом. Оказывается, белорусская медицина может быть такой — домашней, душевной, семейной. Самое важное, как всегда, не купишь за деньги. В новом выпуске «Тихих героев» — заведующая Задорьевской врачебной амбулаторией Алла Олеговна Луговская.
Читать на OnlínerРазговор мы ведем в просторном кабинете, из окон на приезжих удивленно поглядывают февральские подснежники. Все, о чем говорит наша героиня, складывается в очень личную и невероятную для большого города историю о «старой медицине» — в том благородном смысле, который в нее вкладывали еще в дореволюционные времена: один врач, который знает с самого рождения не только тебя, но и твоих родителей и даже бабушек-дедушек. Неплохо, да?
— Как вы стали врачом? Почему выбрали медицину?
— Вы знаете, в моей семье не было медиков. По мужской линии — только военные: дедушки, дяди, отец, родной брат, двоюродные… Почти все рода войск, даже морские.
А я, сколько себя помню, всегда хотела быть только врачом. Одно время мы жили в военном городке Дретунь — туда командировали по службе отца. И вот там была старенькая фельдшер Вера Сергеевна. Я все время ходила к ней, она с охотой показывала мне свои баночки, бутылочки, шприцы… Мне, школьнице, было интересно. Уже тогда я знала, что буду врачом. Никогда не было сомнений, куда поступать — только в медицинский.
Хотя поступила в Гродно не сразу, с третьей попытки. Первый раз я недобрала полбалла. Мне показали старую папку — серый скоросшиватель, а на ней красным карандашом написано: «0,5». Второй год — то же самое. Срезалась на биологии. Не повторила третий закон Менделя и получила четверку, хотя билет знала хорошо. И вот помню, до сих пор помню! А на третий год я пошла на подготовительное отделение и после него поступила в институт.
Вот так упорно пробивалась! После школы сразу начала работать, потому что для поступления на подготовительное отделение в медицинский нужен был трудовой стаж. И пошла я на перчаточную фабрику. Вот так! Целый год проработала. Хотя рядом с нашим домом был Гродненский государственный университет, и я могла поступить на любой факультет. Но я шла — не на жизнь, а на смерть — в медицину, и все! Так сильно мне хотелось.
— Почему? В восьмидесятых отношение к профессии было другим? Она была настолько престижной?
— Знаете, у меня в то время очень сильно болела мама… Первый раз, когда у нее был инфаркт, участковый доктор не поставила. Пропустила. Мама вышла на работу, а потом правильно прочитали кардиограмму, быстренько ее сыскали, госпитализировали. Но время было упущено…
Я отчаянно хотела быть врачом, но другим врачом — который не пропустил бы инфаркт, не был бы равнодушен к пациенту, знал бы, что такое сострадание и понимание. Все-таки медики — это совершенно определенная каста. Не каждый может. У нас, например, одна девочка очень хорошо училась, отлично успевала, но курсе на третьем ушла. И правильно. Лучше понять как можно раньше и честно сказать себе: «Эта профессия — не для меня». Ведь кроме того, что надо освоить огромное количество общих и специальных наук, нужно иметь доброе сердце.
— Как вы оказались в Задорье?
— Первый год после института я отработала в Минской областной больнице. Это было весело, интересно. Первый раз в жизни жила в общежитии… Потом вторичное распределение. Сказали: в Логойский район, в Задорьевскую участковую больницу, заведующей: «У вас, доктор, получится!»
Я тогда была такая деловая, не согласилась с распределением, поехала в Минск, в министерство. Пришла и говорю: «Я окончила Гродненский мединститут, а меня распределили в Минскую область. Я живу в Гродно, у меня там квартира, отец уже в возрасте, один. Ему нужен уход». А чиновник, сидящий напротив, сказал мне: «Доктор, мы семейных врачей не готовим». Я решила: ну ладно, не умру я, два года отработаю и вернусь в свой Гродно. А вышло иначе…
И вот с 1 августа 1987 года я работаю здесь, в Задорье. Когда я приехала, мне было 29 лет. Изначально эта больница строилась как 50-коечная, а я приняла уже 35-коечный стационар. Тогда я называлась «главврачом», это только два года назад стала «заведующей».
В самом начале много было серьезных случаев, много слез. Страшно. Никогда не забуду своего первого пациента с инфарктом. Сын привез его на тракторе, и он шел сюда своими ногами. Сделали кардиограмму — инфаркт. Трансмуральный. Через все стенки. Мы сделали все, что на тот момент можно было сделать, но было слишком поздно… Я даже потом ездила в Плещеницы на вскрытие.
Страшно было принимать решения. Не с кем посоветоваться. Домой приду — плачу. Папа говорит: «Ну ты что!» Тут-то я уж не плачу.
Конечно, люди сострадали, стремились помочь, подсказать, видели, что доктор молодая… А поселилась я вот здесь, это мой дом (показывает рукой в окно. — Прим. Onliner). Он назывался «квартира главного врача». Когда все приватизировали за копейки, я этот момент упустила, пришлось выкупать дом уже за солидную сумму.
Сколько я уже здесь лет!.. Сейчас седьмой год добываю на пенсии. В любой момент могу уйти. Приедут другие доктора — и где им жить? Вопрос. Когда я уйду из больницы, я, конечно же, останусь здесь, в Задорье.
В общем-то, время прошло быстро… Кажется, столько лет, столько событий, столько старых сотрудников ушло… Время бежит неумолимо.
— Как изменилось само Задорье за эти годы?
— Мало что изменилось. Деревня хорошая, дома неплохие. Я приехала, кроме больницы, еще три ФАПа (фельдшерско-акушерский пункт. — Прим. Onliner) — Засовье, Избище и Красное, население на участке — 3700. А сегодня, на 1 января 2020 года — 1379 человек. За тридцать лет население уменьшилось больше чем на половину.
— Кто приходит к вам на прием?
— Абсолютно все. Тридцать лет я пробыла терапевтом, а на тридцать первом году стала врачом общей практики. И стоматолог периодически у нас бывает, и лор-помощь оказываем, и неврологическую, и хирургическую. Помню, когда мы с мужем расписывались, меня вызвали прямо из-за свадебного стола: один человек приехал к теще пилить дрова, инструмент сорвался, и он сильно порезал ногу. Я ему накладывала в тот день 11 швов!
— То есть к вам могут прийти в любой момент — и вечером, и ночью вызвать к пациенту?
— Раньше бывало, что да. Но сейчас, слава богу, такого нет. Берегут. Иногда случается что-то экстренное — это, как говорится, святое дело.
А бывает такое. Приедет какой-нибудь сын к бабуле в нашем селе и говорит: «Мама, я свожу тебя к профессору в Минск». Мама две недели ждет, волнуется, вся на нервах. Приезжают в Минск. Приходит этот очень мудрый и очень уважаемый профессор, смотрит больную. Но профессор видит вас каких-то 15—20 минут, вырванных из вашей жизни. Какой бы он ни был дипломированный, какие бы степени ни имел, каким бы уровнем знаний ни обладал, что он о вас поймет? Что скажет? А вот участковый доктор на месте — это и царь, и бог, и воинский начальник. Скажет у нас санитарочка, например: «Доктор, пришел тот-то и тот-то», — а-а-а, знаю, у него нарушение ритма и давление. За это время я помню их бабушек (я их застала), знаю их родителей и знаю детей.
Недавно пришел ко мне на прием молодой мужчина, хотя уже работает в Минске. Всего 47 лет, а седой как лунь. Белый-белый. Я хорошо помню, что его отец умер от инфаркта, мать живет с хронической обструктивной болезнью легких. Измерила давление — 180 на 120. Говорю: «А что ты принимаешь от давления?» — «Ничего». — «Ты получил в наследство гипертонию по двум линиям — и по материнской, и по отцовской. Ничего удивительного. С гипертонией прекрасно можно жить, если принимать лекарство. Нужно не пропускать!»
— Должна ли государственная медицина стать платной? Ведь надо признать, что в Минске, например, колоссальные очереди, врачи задыхаются от нагрузки, им приходится брать по полторы или две ставки, чтобы прокормить семью. Так не должно быть. Быть может, ситуация изменится, если за труд врача станут платить?
— Неужели врач станет добрее, внимательнее или отзывчивее от того, что ему больше заплатят? Нет, уж каков человек есть, таков он есть.
— Но, если доктор вынужден брать сутки, работать по 24 часа, ему бы просто выжить, какая уж тут внимательность? Он равнодушен к пациентам не оттого, что злой, а оттого, что уставший.
— Уставший — это да… У нас ведь есть нормативы приема. Кто их ввел и почему, я не понимаю. Почему посчитали, что терапевт должен принимать 20 или 22 пациента в день? Сами себе представьте: как такое может быть? Я с позиции своего возраста и опыта считаю, что в день должно быть, скажем, шесть человек. Тогда доктор «оближет», что называется, больного с ног до головы. И сам будет здоров, понесет нормальное самочувствие и настроение в свой дом, и пациент будет доволен! А так, конечно, время заканчивается, а работа — нет. Ты же должен сам занести все в карточку, записать историю, выписать рецепты… Вопросов много, конечно.
Но я считаю, что платную медицину люди финансово не освоят. Особенно старшее поколение. Ведь даже на неплохую пенсию одному человеку прожить невозможно. Вдвоем, на две пенсии — да. А одному — нет. И я не говорю о каких-то покупках. Это только «коммуналка», лекарства, еда — самое необходимое. Наши люди не потянут платную медицину. Сначала она должна созреть в умах.
— Насколько врачи сегодня защищены?
— Они защищены сегодня точно так же, как и всегда. У нас существовало и до сих пор существует негласное правило: пациент всегда прав.
Мы все учили врачебную этику, деонтологию и так далее. Нам говорили: «Ты должен оставить все свои проблемы дома, независимо от того, что творится в семье, что болит у тебя самого, — все это оставь за дверью кабинета, приди с цветущей улыбкой и весело скажи всем: „Доброе утро!“ Активно радуйся жизни, делись своим хорошим самочувствием и настроением с пациентами». Но всегда ли это возможно? А если пациент груб, невежественен, неадекватен?.. Но мне в этом смысле, слава богу, везло.
— Что самое сложное в вашей профессии?
— Хороший вопрос. Самое сложное, наверное, — это не выгореть. Отдавая многое пациентам, все-таки оставить что-то себе, своей семье. До конца не «опустеть». Правильно принимать решения в каждом моменте, помнить об ответе, который придется держать. У всех бывают ошибки, это неизбежно. Важно уметь попросить прощения. Ведь ты всегда встретишься с последствиями. В небольшом пространстве, на селе это особенно чувствуется. Здесь невозможно, что называется, «схалтурить». Сегодня не угодишь одному, а завтра придет его сват, брат, кум…
Есть такое понятие, как «внутреннее выгорание». Оно приходит со временем. Частично я его ощущаю. Знаете, от чего больше всего устаешь на работе? Не от количества пациентов, не от сложных случаев, а от пустой суеты.
А в общем-то, все это жизнь. Какая бы она ни была. Многие живут так, будто это черновой вариант, а завтра все изменится, начнется что-то «настоящее». Не будет такого. Надо знать, что ни одного дня жизни уже не вернуть и не переписать. Остается только то, что ты сделал.
Библиотека Onliner: лучшие материалы и циклы статей
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by