Пересматривая «Иронию судьбы» или «Москва слезам не верит», мы видим знакомые с детства, «замыленные» кадры, вспоминаем атмосферу Нового года или семейных застолий. А какие ценности, не всегда очевидные, транслируют эти фильмы? Почему, например, в комедиях эпохи застоя столько инфантильных алкоголиков — от Лукашина до Афони? Как отразились в кино представление о «мужском» и «женском»? Отношение к деньгам и частной собственности? В пятничном «Неформате» обсуждаем небанальные вопросы с культурологом Ольгой Романовой.
Читать на OnlínerОльга Романова — кандидат филологических наук, культуролог. Занимается советской и постсоветской культурой и кинематографом. Руководит направлением «Массовая культура и медиа» и преподает в Европейском колледже Liberal Arts в Беларуси. Читает авторский курс «Советская и постсоветская культура сквозь призму кинематографа», а еще — публичные лекции о советском кино, где рассказывает, что сегодня можно увидеть в фильмах тех лет и в каких формах «советское» проявляется в «постсоветском».
— Как сегодня смотрит советское кино поколение двадцатилетних? Насколько изменилось зрительское восприятие?
— Очевидно, что есть кардинальное отличие между тем, как видели советские фильмы зрители, которым они были адресованы, и тем, как смотрим их мы сегодня.
Появился особый тип удовольствия от просмотра советского кино — это удовольствие от стихийной перекодировки символики и «вчитывание» других смыслов. Так что современные зрители могут испытывать эмоции, совершенно противоположные тем, что закладывались в фильмах.
Например, патриотическая комедия Григория Александрова «Цирк» (1936) заканчивается мощной патетической кодой: главные герои в белых одеждах идут строем на зрителя, а за ними — парадные шеренги советских людей с портретом Сталина. По замыслу закадровый зритель должен захотеть к ним присоединиться. На первом занятии по советской культуре я показываю студентам эту сцену и прошу зафиксировать свои эмоции. В основном говорят, что испытывали страх или сильное раздражение. Или полное равнодушие, «ноль эмоций». Хотя было пару случаев, когда кто-то ловил прямой месседж фильма: «Как сделано классно, какие люди красивые! Меня затягивало, я хотел(-а) быть с ними!» Я думаю, что специфика просмотра советского кино сегодня — это как раз двойная оптика: умение и уловить эмоцию, которую фильм транслирует, и одновременное отстранение, чтобы был зазор для вопросов и размышлений.
Кроме того, в самых пафосных местах фильмов сталинского периода студенты часто хохочут. Дело в том, что для нас эти идеологические послания сделаны слишком лобовым образом и без спецэффектов. Но это не значит, что современные масс-медиа лишены идеологии — просто она подается в новой упаковке.
Поэтому мне кажется, что просмотр и анализ советского кино — это хороший тренажер для понимания того, как работает идеология: через развлечение, с помощью красивых героев, «сшивая» все конфликты в бесконфликтную картинку и т. д. Это как прививка от манипуляций — по-хорошему, грамотный курс по советскому (а также советскому белорусскому) кино нужно давать еще в старших классах, параллельно с изучением истории ХХ века.
— Давайте проследим, как менялись наши ценности, отражаясь в советском кинематографе. Например, представления о мужественности. Как трансформировался образ мужчины в кино? Почему герои популярных фильмов 1970-х, вроде Лукашина из «Иронии судьбы», такие мягкие и покладистые?
— Действительно, во всенародно любимых мелодрамах и комедиях брежневского периода появляются мужские и женские герои определенного типа. Они представляют собой абсолютную оппозицию классическому соцреалистическому герою сталинских 1930—1950-х — цельному, сильному, политически подкованному герою-идеалисту с ярко выраженной маскулинностью. В годы оттепели кинематограф еще ищет его аналоги, только более человечные. И новыми героями оттепельной современности оказываются геологи, например, или ученые, как в фильмах «Высота» или «Девять дней одного года». В годы застоя даже они оказываются невозможны и не востребованы. Более того, мотив идеального героя смещается в детскую фантастику: в «Приключениях Электроника» или «Гостье из будущего» есть сниженная, перемещенная в приключенческий формат идея сверхчеловека. А лобовые формы идеологии остаются только в официозной риторике, разных ритуалах типа партсобраний или демонстраций, но они и там больше не работают.
Застой — безгеройная эпоха, что отражает разочарование основной части населения в советской утопии. Люди начали открыто заниматься своей частной жизнью и бытом. Но это не значит, что популярные мелодрамы 1970-х («Москва слезам не верит», «Одиноким предоставляется общежитие», «Служебный роман», «Самая обаятельная и привлекательная», «Ирония судьбы» и др.) лишены идеологии вовсе.
Стержень этих фильмов — утверждение ценности традиционной семьи, с соответствующими посланиями («Женщина без мужа и без детей не реализована и несчастна» и «Лучше слабый и пьющий мужчина, чем жить без мужчины вообще»). Поэтому идеология здесь — в смычке патриархатных норм с «бесконфликтной» повседневностью эпохи развитого социализма, как ее рисуют эти фильмы (жизнь не зажиточная, но все есть: и квартира, и отпуск на море, и колбаса в холодильнике, и телевизор, и дача). В результате это сочетание дает зрителю модель мягкого конформизма. Да, это конформистское кино: все, советские подвиги закончились, больше им места в жизни нет, займемся-ка бытом, выстраиванием традиционной семьи и «женского счастья».
Определенная плеяда актеров становится популярной, в связи с запросом на такие типажи. Вот, например, Шурик — студент, Новосельцев — чиновник, Лукашин — интеллигент, а Афоня — сантехник. Что их объединяет? Инфантилизм. Это слабые характеры — они зависимы, незрелы.
— … а еще они много пьют. Почему? Откуда в фильмах тех лет столько водки и пива?
— Точно, единственный условно сильный мужчина на все популярное массовое кино застоя — Гога из «Москва слезам не верит». И тот в одной из сцен уходит в запой… Думаю, с одной стороны, фильмы, в которых много смешных или трогательных алкоголиков, — это верный способ сделать их народными, подыгрывание реальным традициям советских людей, где у алкоголя была не последняя роль.
С другой стороны, водка и пиво выполняют символическую функцию. Их совместное распитие — это ритуал выстраивания горизонтальных отношений в обществе, где они иерархичны и эта иерархия очень давит. Начальник может унизить подчиненного, подчиненный наорать дома на жену, но если они окажутся за одним столом с алкоголем, то на время его распития будут равны. Классический вопрос к собутыльнику «ты меня уважаешь?» — отсюда же. И киноэкран прекрасно это отражает (например, в фильме «Осенний марафон» есть несколько сцен, где за одним столом «на равных» пьют интеллигент-переводчик, его сосед-рабочий и профессор из Дании — во всех остальных ситуациях у них очень разные социальные статусы).
Кроме того, бытовое экранное пьянство можно трактовать как полную девальвацию советских идеалов. На соцреалистического героя всегда проецировались идеологические ценности и смыслы: служение государству и обществу, выполнение долга, желание сделать мир лучше и т. д. Слабый или инфантильный герой, который при этом постоянно нуждается в алкоголе, — это своего рода диагноз. Поэтому, кстати, кроме «народных» фильмов, есть несколько авторских кинокартин этого же периода, где на месте трогательной инфантильности оказывается растерянность и даже экзистенциальный кризис. И мажорная интонация тут же исчезает — повседневная жизнь оказывается далеко не так лирична, как в «народных фильмах» (и именно поэтому некоторые из них попали «на полку»). Эту тоску существования в обществе развитого социализма зафиксировали, например, такие чудесные и грустные фильмы, как «Отпуск в сентябре» Виталия Мельникова, «Тема» Глеба Панфилова, «Полеты во сне и наяву» Романа Балаяна.
Поэтому в фильмах периода застоя мы задолго до перестройки можем увидеть (скорее почувствовать) начало конца СССР.
— А как трансформировалось отношение к частной собственности и деньгам? Например, в фильме «Гараж» 1979 года «частный собственник» — это ругательство, а слово «мещанский» произносят с презрением…
— Как известно, до революции слово «мещанин» было нейтральным понятием, указанием на социальный слой. Оно становится оценочным в 1920-е годы, когда оказывается синонимом человека аполитичного, пытающегося жить частной жизнью в эпоху революционных экспериментов. Годы застоя — это поучительный финал советской утопии. В этот период начинается формирование общества потребления (в советском его изводе), и жить частной жизнью («все в дом, все в дом») — это уже скорее социальная норма, над идеалистами люди посмеиваются, а в комсомол и партию идут, чтобы делать карьеру. Так что в годы застоя «мещанин», «обыватель», «собственник» — это действительно просто ругательство, намек на интеллектуальную несостоятельность и так называемую «бездуховность».
Другой вопрос, что герои фильма «Гараж» — это научные сотрудники (от м. н. с. до профессора), то есть советская интеллигенция. Формально это комедия, но по сути — жесткая социальная сатира, которая сегодня смотрится даже как советский фильм ужасов 1979 года. Если говорить без эмоций, то его сюжет строится на том факте, что в эпоху развитого социализма существовал товарный дефицит, на что граждане системно отвечали построением цепочек блата и бартера. Это когда у тебя, скажем, есть дома дед-ветеран, который может взять пару палок сухой колбасы в спецмагазине, которые ты можешь обменять на два билета в Большой театр, а их — на возможность встать в очередь на «чешскую стенку» (мебельный гарнитур). Отсюда понятие «нужных людей» (в фильме это директор рынка, сын академика и замученный собственными детьми ветеран). Воюют герои как раз за кусочек частной собственности — личный гараж, в который можно будет поставить личную машину. Воюют жестоко, с унижением друг друга, разоблачениями. И обнаруживают, что в системе блата и теневой экономике участвуют они все.
Говорят, что идея снять такой фильм пришла Эльдару Рязанову после того, как киностудия «Мосфильм» начала строить гаражи для своих сотрудников…
— Подводя итог. Зачем нам сегодня смотреть советское кино? Зачем возвращаться к тому, что, казалось бы, в прошлом?
— Первые мои открытия, связанные с советским кино и советской культурой, были глубоко личными. Через эту призму оказалось возможным увидеть время, которое сформировало моих родителей (это как раз застой), а также советские в своей основе паттерны поведения, которые они в меня невольно вложили. А еще понять историю моих дедушек и бабушек, которым повезло воспользоваться социальными лифтами и прожить удачную советскую жизнь.
Однако работа с советской культурой важна не только для того, чтобы восстановить связь поколений, понять себя и общество сквозь призму близкой истории. Сегодня многим кажется, что между нами и СССР — пропасть. Это ощущение разрыва способствует разным негативным социальным процессам. Советское прошлое активно упрощается и мифологизируется (с одной стороны — мифы о тотальном коллективизме, с другой — «золотые» ностальгические мифы). Оно идеологизируется и становится поводом для манипуляций. Современный сталинизм, на мой взгляд, — это именно про последнее. В интернете увидела недавно отличную шутку: чем моложе блогер, тем лучше ему жилось при Сталине; а потом оказалось, что есть множество ссылок на такую же, только со словом «хуже» вместо «лучше» — и вот это уже не смешно, это симптом.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by