Рассмотрение дела по поводу гибели Александра Коржича стартовало 8 августа. До 24 августа показания давали солдаты, которые признаны потерпевшими по делу, — их несколько десятков человек. С начала прошлой недели в зал суда стали вызывать свидетелей — сослуживцев и друзей погибшего. В суде уже выступали командир роты Суковенко и прапорщик Вирбал, оба — обвиняемые по другим уголовным делам, связанным с превышением власти и служебных полномочий, а также сержант Заяц, который уже осужден. Сегодня допрос свидетелей продолжается.
Читать на OnlínerСвидетелю Александру Чернову 31 год. С сентября 2015-го по ноябрь 2017 года был начальником третьей школы 72-го учебного центра.
Александр Чернов рассказывает о структуре учебного центра: он состоит из шести частей, одна из которых — третья школа. Он рассказывает о системе предотвращения правонарушений в части. Говорит, ежедневно доводили до личного состава статьи Уголовного кодекса, просмотр фильмов, беседы, была информация на стендах и так далее.
— Вам, как начальнику школы, были известны факты, когда обвиняемые поднимали военнослужащих и заставляли отжиматься? — уточняет прокурор.
— Нет, мне о таких фактах неизвестно, — говорит начальник третьей роты. По словам Чернова, в ночное время личный состав можно поднять по сигналу тревоги или же в случае пожара или какого-то происшествия.
Также Чернов говорит, что не был в курсе о практике выкупа мобильных телефонов, о чем говорили десятки потерпевших.
— Сержанты могли получить телефон и передать военнослужащему в случае экстренной необходимости, — говорит Чернов.
Также он не осведомлен о практике покупки продуктов сержантам за поход в буфет. По его словам, в буфет личный состав водили строем. Одиночные походы туда были запрещены.
— Естественно, такие случаи бывали, но все одиночные передвижения пресекались, и в очередной раз доводилось, что они запрещены, — отмечает Чернов.
Снова встает вопрос: как Коржич, выписавшись 26-го числа, пропал и почему его не искали до ЧП 3 октября?
— Должен ли был кто-то физически прийти в медицинскую роту и своими глазами убедиться, что человек физически находится там?
— Есть распоряжение или документ, я не помню что. В выходной день заместитель командира роты обязан посетить военнослужащего в медроте. То ли это устное распоряжение, то ли каким-то документом было регламентировано.
По его словам, ни дежурный, ни кто-либо другой не проверяет личный состав в медицинской роте.
— Как получилось так, что военнослужащий Коржич находится на излечении по всем докладам? А в то же время издан ваш приказ о том, что он прибыл из медроты и числится в школе? — задает вопрос прокурор.
— Порядок выписки и отбытия военнослужащих из медроты ничем не регламентирован. Как правило, медики звонили в роту и просили прийти и забрать. Бывало, мне звонили, мол, звонили, но никто не забрал солдата. Я разбирался, и выходило, что в роте только дневальный и никто забрать не может.
Между тем Чернов подписал приказ о том, чтобы Коржича поставили на котловое довольствие. Как раз в то время, когда солдат пропал. Каким образом он это сделал?
— Приказ готовит штаб воинской части в строевой роте. Она связывается с медчастью и готовит приказ о выписке из медроты и постановке на довольствие, — объясняет Чернов.
Как так получилось, что солдата потеряли, он точно сказать не может.
— Если военнослужащий ходит просто так, могли ли его заметить командиры части, могли у него уточнить, почему он передвигается один? — задают вопрос адвокаты обвиняемых.
— Да, — говорит Чернов.
— Выявлено столько случаев неуставных отношений — и никто их не мог обнаружить?
— Почему так случилось, я не могу объяснить. Если в пяти подразделениях вопросов не возникает, почему дело в одном, я не знаю.
— К вам военнослужащие обращались?
— Нет.
— А анонимное анкетирование проводилось?
Сколько проводилось анкетирований, Чернов не помнит. Но говорит, что их было несколько, правда, в них не были указаны факты неуставных отношений.
— Если бы этот факт был мною установлен, то в соответствии с законом я должен был зарегистрировать факт правонарушения.
— Вы могли применять какие-то меры к военнослужащему, это какой-то неблаговидный поступок? — снова задают вопрос адвокаты.
— Единственные меры — уточнить и выяснить ситуацию. Никаких негативных мер в отношении сообщивших не было бы. Никаких негативных последствий для солдат не было.
— Были ли факты, что к вам обращались по поводу неуставных отношений, а мер принято не было?
— Нет, такого не было. Ко мне никто не обращался. Они имели право не только обратиться ко мне, они могли обратиться и к командиру роты, и к управлению воинской части. Имелся ящик для анонимных писем, куда можно было бросать свои сообщения. Но никто не обращался.
В суд пригласили полковника Константина Чернецкого. Это бывший командир 72-го гвардейского объединенного учебного центра подготовки прапорщиков и младших специалистов ВС РБ. Его уволили из Печей в октябре прошлого года. Начальником он был с декабря 2016 года по 20 октября 2017 года.
Прокурор интересуется структурой учебного центра и тем, как была организована работа в центре:
— Согласно системе работы, как должны работать должностные лица воинских частей, чтобы не допускать фактов суицида?
— Работать добросовестно и исполнять обязанности согласно воинскому уставу. Достаточно и времени, и приказов, в обязанностях все озвучено, достаточно только их выполнять. Я дважды был командиром роты и все выполнял. Слава богу, все спасибо говорят после окончания службы, — говорит Чернецкий.
— Со склонными к суициду проводится работа. Насколько качественно… Сложно сказать. Исходя из ситуации, видимо, был какой-то сбой, — отмечает полковник.
— Выявлены многочисленные факты насилия при утреннем построении, когда ночью поднимался личный состав. Предусмотрен ли контроль в этом случае? И как можно было допустить эти факты? — задает вопрос прокурор.
— Командиры работали с восьми вечера до восьми утра, офицеры не были обязаны ночевать в части. Думаю, ненахождение офицеров круглосуточно в казарме и позволило сержантам это делать, так как ни камер видеонаблюдения, ничего не было…
— Что касается взаимоотношений между сержантами, то, конечно, они служили и учились вместе. В этом случае покрывательство возможно, — говорит Чернецкий.
— Не было у вас предчувствия, что, возможно, имеет место укрывательство?
— Развитие событий предполагать нужно всегда. Всегда есть проблемы, если ты работаешь. Мероприятия на упреждение проводились — это воспитательные беседы. Начиная с командира части, заканчивая сержантами. Направленность была профилактическая: приводилась статистика правонарушений, фамилии назывались, и потом последствия озвучивались. Потом шел разговор про обязанности.
— Были озвучены сотни случаев незаконных действий. Как такое стало возможно?
— Во-первых, выявленные факты имеют скрытую форму. К примеру, нахождение у солдата того же кофе или печенья, не факт, что кто-то у кого-то забрал.
— Где произошел сбой?
— Сержанты должны выполнять обязанности, командир роты — и так до меня. Сбой, как правило, происходит на том этапе, где ближе всего работают с людьми. Кто-то свои контрольные функции выполнял недобросовестно.
Чернецкий также говорит, что никакого отношения к телефонам у сержантов не было.
— Известны ли вам факты о праве выкупа телефона? — спросил у Чернецкого прокурор.
— Я узнал о них из интернета и материалов уголовного дела. Если бы такой факт был выявлен, человек немедленно был бы привлечен к ответственности.
Чернецкий говорит, что с Коржичем лично не общался, как и с его родителями.
— Вам сообщали о том, что его возили в Минск к психиатру и так далее?
— Чтобы понимать, 600 человек в третьей школе. Помножьте — и вы поймете, сколько человек. Начмед докладывал о том, какие были заболевания, травмы и так далее. Такие моменты — это повседневная работа. Врачи не посчитали возможным доложить мне о подобном случае.
— Вследствие какой недоработки это стало возможным?
— Должностные лица, которые непосредственно работали с военнослужащими, должны были донести эту информацию для принятия адекватных мер. С одной стороны, в коллективе появились военные, которые склонны были к нарушениям, которые совершали те же манипуляции с телефонами, за деньги выдавали, может быть, это питание в кафе, которое проходит по материалам дела. И недостаточная работа должностных лиц, которые были обязаны предупредить.
— Где произошел сбой?
— Начиная с ротного звена и выше…
Суд объявил перерыв до 14:10.
Прокурор просит Чернецкого прокомментировать слова Суковенко о том, что он не знает ни одного офицера, который мог бы знать свои должностные обязанности.
— Я считаю, что нет офицеров, которые не знают свои обязанности, можно знать, но не выполнять, — говорит он. — Аттестационная комиссия посчитала его достойным занимать место командира роты, он не мог не знать своих обязанностей.
— Со Светланой Николаевной я встретился на следующий день, я знал, что она приехала ночью. Я все это время находился в кабинете. Я узнал, что она не желает проживать в общежитии, где у нас есть комнаты, а направляется в Борисов. И утром мы должны встретиться, — объясняет он. — Мы говорили минут 40. Я впервые со слов матери услышал про карточки, про деньги, фамилию прапорщика. Она рассказывала о том, как ее сын жил. Мама Коржича называла сумму, по-моему, 500 рублей, говорила, что карточка у сына была, говорила, что карточки при нем не было, когда его нашли. Вспоминала имя какого-то прапорщика, говорила, что он ненасытный.
Интересный факт. Чернецкий объясняет, что в третьей школе не было психолога, его обязанности исполняло «какое-то другое должностное лицо».
— Если бы вам начальник медслужбы сказал, что у вас в медроте находится лицо с психическим расстройством? И было ли, что такие ситуации возникали? — задает вопрос адвокат Светланы Коржич.
— У нас есть понятие «группа риска». По прибытии военнослужащие тестируются, и в зависимости от этого определялась группа риска. При докладе начальника медицинской службы такие случаи были. И военнослужащие под наблюдением такие были. Как только ко мне попадала информация, я держал его на контроле, как и заместитель начальника по идеологической работе, — говорит Чернецкий. — Рядовой Коржич состоял в группе риска по трем факторам: систематическое употребление спиртных напитков отцом, воспитывался бабушкой и мамой и неоднократно нарушал ПДД и имел протоколы о правонарушениях. Эта группа риска была установлена по анкетным данным в момент его прихода. Командир роты и его заместитель об этом знали и должны были его вести.
В суд пришел полковник Юрий Горбель. Это заместитель начальника главного управления идеологической работы Министерства обороны. Он долго рассказывал про систему профилактики неуставных отношений и самоубийств в армии, описывая документы и различные инструкции, которые регламентировали, как изучать обстановку, выявлять нюансы в межличностных отношениях служащих, заниматься профилактикой суицидального поведения и так далее.
Прокурор попросил объяснить, каким образом в роте, где служил Коржич, могли фиксироваться факты, о которых говорили свидетели.
— Что касается неуставных отношений, то здесь это в первую очередь самоустранение от управления на уровне ротного звена, — считает Юрий Горбель. — Мое мнение, как человека, который работает с этой системой, такое: все-таки основная нагрузка идет на уровне руководства роты. Командир роты, по моему мнению, самоустранился и необоснованно делегировал свои полномочия сержантам, которые и превысили их.
Горбель также опровергает слова командира роты Коржича Суковенко о том, что тот не знает ни одного офицера, в полном объеме осведомленного о своих обязанностях. По его словам, в ходе проведения любого рода проверок контролируются, кроме прочего, и вопросы знания служащими их функциональных обязанностей.
— Главное — не просто знать, но и понимать свои обязанности, — отметил Горбель. — Можно их знать, но не понимать и не выполнять.
Он также заявил, что заместитель командир роты не знал обстановку и не мог принимать адекватные решения.
— Во-первых, должна была быть индивидуальная работа с каждым военнослужащим. Если работать целенаправленно и индивидуально с каждым, то заместитель командира роты вполне реально может владеть обстановкой, — считает Горбель.
— За четыре месяца выявлены сотни случаев насильственных действий, превышения полномочий со стороны младшего командного состава. Как такое вообще возможно, если командир роты обязан владеть ситуацией? — задал вопрос прокурор.
— Я думаю, это серьезный сбой во всей системе. Не только на уровне роты, где не владели обстановкой и не влияли на нее, скажем так, самоустранялись от выполнения прямых обязанностей. Это происходит и на уровне командования — управления школы, которое также не вникло в эту обстановку, не скорректировало ее и не привело весь план этой жизни в соответствие с уставом, — ответил Горбель.
— Каким образом осуществляется контроль и учет личного состава, который находится на излечении в медицинском учреждении? — спросил прокурор. — В данном случае это медрота в самом учебном центре.
— Дежурный по воинской части получает из лечебных учреждений информацию о том, кто находится на излечении, и, когда составляется расход личного состава после вечерней проверки, командир роты и дежурный по воинской части сличают свои данные, — сказал Горбель. — Если происходит какая-то нестыковка, то дежурный по части вникает в эту систему и выясняет, где и в чем ошибка, где на самом деле человек должен находиться. 72-й ОУЦ — это специфическое отделение, огромная территория. Когда медрота находится в воинской части, ничто не мешает дежурному по части или помощнику, который в том числе и в ночное время проверяет соответствие расхода воинского состава, выйти и сверить количество.
— Устанавливалась ли причинно-следственная связь между смертью Коржича и еще какими-то фактами? — задал вопрос Горбелю судья.
— Не готов сказать, — ответил он.
В суд пришел свидетель Николай Коршунов. Ему 27 лет. Он заместитель начальника медслужбы 72-го учебного центра, капитан медицинской службы. В этой должности он работает два последних года.
Коршунов говорит, что до событий 3 октября не знал ни фамилию Коржича, ни как он выглядел. Ссылается на то, что на обеспечении у него находится более 4 тыс. человек.
— В момент нахождения его в медицинских подразделениях я не изучал его документы. Их я изучал уже более активно после того, как его нашли, так как руководство части отстранили от управления, а я исполнял обязанности начальника медслужбы, — говорит он. — И могу сказать, что ничего необычного не было, ничего такого, о чем меня должны были оповестить.
— В чем произошел сбой с порядком учета личного состава? Кто что-то не выполнил или не так выполнил, что боец выпал из контроля?
— Насколько мне известно, были грубо нарушены требования постановлений. Это именно сверка между командиром роты и начальником штаба. К примеру, по своей работе я по любому чиху должен связываться со своим начальником, но на практике мы налаживаем взаимосвязь между сменами. Скорее всего, произошло нарушение инструкции о сверке между командиром подразделения и начальником штаба.
— Военнослужащие самостоятельно из медроты в медпункт не убывают. Как так получилось, что рядовой Коржич был официально выписан из медпункта и по документам убыл без сопровождения?
— Есть одно маленькое обстоятельство. В это время, в конце сентября, мы проводили ряд работ по косметическому ремонту медицинского пункта. По стечению обстоятельств, именно 26 сентября основной вход в медпункт был закрыт. В месте дежурства фельдшера было большое широкое окно, фельдшер видит, кто и куда входит. Но в этот день там был ремонт, и был открыт боковой вход, где обзор ограничен. Сказать, что фельдшеры лично что-то сделали или не сделали, я не могу. Военный, который выписывался из роты вместе с Коржичем, попросил у фельдшера разрешения и был отпущен, — объясняет он.
При этом Коршунов утверждает: Коржича довели до медпункта, и он, скорее всего, самостоятельно его покинул.
— Кто-нибудь из ваших подчиненных говорил, что он самовольно покинул медпункт?
— Дежурный просто продублировал информацию о том, что Коржич выписан.
— А кто должен был контролировать убытие?
— Тогда это не было определено.
Коршунов вспоминает день 3 октября.
— Около 17:10 мне поступил звонок от старшего лейтенанта Катерины Чумак. Она на тот момент была и. о. командира медицинской роты. Она позвонила и сказала, что в подвале обнаружен труп военнослужащего. Я выбежал из кабинета, чтобы оповестить начальника, и сказал срочно строить всех военнослужащих отделения и медпунктов, чтобы это не оказался один из больных, который собирался совершить суицид, — рассказывает Коршунов. — С полковником Чернецким выдвинулись и в 17:20 оказались у медицинской роты. При мне спускался дежурный врач, он осматривал тело на признаки жизни и доложил командиру, что признаков жизни нет. Отодвинул щит и увидел ранние трупные изменения, то есть характерные трупные пятна, повышенный мышечный тонус. Было понятно, что человек умер как минимум несколько часов назад. Я сказал, что военнослужащий находится тут с обеда, наверное. Было непонятно, что докладывать, поэтому доклад был отсрочен минут на десять. Я самостоятельно принял решение повторно спуститься в подвал, залезть в эту камеру было сложновато. Я начал ощупывать карманы кителя, нашел документ, открыл и прочитал, что это военнослужащий. Заметил, что в военном билете под корочкой была банковская карточка.
— Я открыл страницу, увидел почерк и подпись Суковенко. Сразу же пошли доклады, как в быстрой перемотке. Сразу же стали поступать ответные звонки, стали принимать сигналы, пошли ответы, — говорит он.
Коршунов объясняет, что помещение было совсем небольшим. Его рост — 182 сантиметра. Он мог вытянутся и достать рукой до арматуры на потолке. Поэтому он считает, что Коржич мог накинуть ремень на арматуру, сделать петлю, подтянуться рукой и повеситься. По его словам, шнурок от берца на ногах был завязан туго. Коржич не обматывал ноги, а просто обхватил их шнурком. Также на левой стене от тела висел шнурок, который, как предполагает Коршунов, Коржич не смог завязать на ногах и отбросил.
— Берцы были завязаны однократно. Узел находился справа от него — обычный узел, — говорит Коршунов.
По его словам, Коржич сам замотал себе ноги, чтобы рефлекторно не упереться в стену и не выжить. Мол, связал ноги, чтобы уже наверняка.
— Майка была надета на Коржиче. Так молодые люди вытирают пот, но только эта майка была с него снята. Китель был поверх брюк, а майка — накинута на голову одним слоем. Она не является каким-то существенным препятствием для дыхания. Я не обратил на это какого-то внимания, — отметил Коршунов.
— Что это, по-вашему, значит — надетая на голову майка, связанные берцы? — спрашивает прокурор.
— Так как первый момент — место максимально скрыто от всех возможных, ниша вентиляционная, которая не использовалась, эти ритуальные действия, эта определенная степень инфантильности вкупе с желанием справедливости, — говорит Коршунов. — Я считаю, что это был своеобразный крик о помощи. Это не был нулевой шанс, что в момент самоубийства его мог кто-то прервать. Возможно, был азарт какой-то, получится — судьба, не получится — не судьба. К сожалению, в своей практике я сталкиваюсь с такими случаями.
— Вы сказали фразу «ритуальные действия». Как вы пришли к такому выводу? — задает вопрос прокурор.
— К ритуальным действиям можно отнести любое сопутствующее действие, которое не влияет на исход дела. Чтобы совершить суицид, не нужны были эти действия, ни одно, ни второе, поэтому я прихожу к выводу, что это ритуальные действия. Набрасывание майки можно отнести к ритуальным действиям, а шнурки — не совсем.
— Создается впечатление, что вы присутствовали при этом, — удивляется адвокат.
Дальше судья предлагает Коршунову посмотреть снимки, которые во время осмотра тела сделала мать Александра Коржича. Коршунов объясняет, что странгуляционная борозда немного поменяла цвет, но ссылается на цветопередачу фотоаппарата, отмечает, что передний край стал немного неровным, но это, по его словам, произошло после снятия. Следы в паху остались теми же. По поводу сдавливания на руках Коршунов говорит, что эти следы появились уже после морга, где трупам во время обследования могут связывать конечности. По поводу уколов в голову, о которых говорила мать Коржича, он объясняет: это диапедезное кровотечение.
— Если сосуды достаточно тонкие на капиллярном уровне, то при перепаде давления кровь может выходить за их пределы, и образовываются вот такие точки, — объясняет он. — Тут видно, что изменения не поверхностные, нет поврежденных покровов кожи, струпов и так далее. Они возникают зачастую у субтильных людей, чаще у женщин.
Напомним, 3 октября прошлого года в подвале одного из строений на территории учебки в Печах было найдено тело солдата-срочника Александра Коржича. Согласно предварительным данным, причиной смерти явилась механическая асфиксия от сдавливания органов шеи петлей от ремня при повешении.
Полковник Константин Чернецкий был освобожден от должности начальника 72-го гвардейского объединенного учебного центра подготовки прапорщиков и младших специалистов Вооруженных сил. По результатам проводимой военным ведомством проверки за непринятие исчерпывающих мер по поддержанию строгого уставного порядка министром обороны принято решение об отстранении от должностей командира и ряда должностных лиц командования воинской части, в которой проходил службу рядовой Александр Коржич, а также тех, кому военнослужащий был непосредственно подчинен по службе.
По факту гибели солдата в Печах было возбуждено 13 уголовных дел, Следственный комитет сообщал о десяти военнослужащих, которым было предъявлено обвинение.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by