По мнению социолога Никиты Трофимовича, белорусам катастрофически нужно быть героями. «Быстрее. Выше. Сильнее» у нас в крови. А если не выходит, то значит, мало старался, приложи в 10 раз больше усилий, умри, но сделай. Но что скрывается под этой жаждой победы? И как в таком героическом обществе быть слабым и обычным? Разбираемся в очередном выпуске «Неформата».
Читать на OnlínerКто это?
Никита Трофимович. Окончил факультет философии и социальных наук БГУ. Ведет семинары по правам человека. Консультант в сфере позиционирования в Trout & Partners.
— Недавно я пришел к выводу: для того чтобы заработать нормальное отношение к человеку с инвалидностью, в идеале нужно быть паралимпийским чемпионом. Паралимпийских чемпионов любят все. Их начинают уважать люди с инвалидностью, которые до этого думали: «Вот чего он выпячивается, я тоже не хожу или я тоже не вижу». Я ничего не имею против подобного пути социализации. Но зачем из этого делать такую модель, к которой нужно стремиться? Ведь паралимпиада далеко не для всех. Но у нас героическая культура, поэтому становись паралимпийским чемпионом, и тебя будут уважать.
— Так а что в этом плохого? Человек вдохновляется, ставит для себя высокую планку и идет вперед…
— От чего умирали ранние олимпийские чемпионы в Греции, знаете? Когда их душили локтевым захватом, они отказывались сдаваться. И их удушали до смерти. Получалось так, что люди умирали из-за собственной гордыни. Потому что сдаться для них не означало «выжить», это был бы позор сдавшегося.
К сожалению, у нас так же. Нужно ползти, нужно скрипеть зубами. Нужно говорить, что у тебя все хорошо. И большая проблема для нас обращаться к священнику, психологу, любым врачам. Вспомните хотя бы, как люди откладывают визиты к тем же стоматологам. Мол, а вдруг само пройдет, может, я чем-то прополощу. Это же тот самый отказ сдаваться.
Поскольку есть культ героя. Герою нужно что? Подвиг. Неважно, нужный или нет. Главное — подвиг. А если все находятся в состоянии подвига, всем тяжело. Почему я должен кого-то жалеть, если я нахожусь в состоянии подвига? И от этого возникает позиция «если я могу, то почему ты не можешь?». В ней нет принятия другого человека, терпимости к его слабостям. И получается как картинка из интернета: крыса и ящерица с оторванными хвостами разговаривают, и крыса спрашивает: «А он точно отрастет?» Ящерица говорит: «Всегда отрастает».
— Постойте, но ведь не все хотят быть героями, как мне кажется, наоборот, белорусов устраивает обычная жизнь...
— Понимаете, с одной стороны, мы хотим быть героями, с другой — не все ими можем быть... Но мучительно хотим этого от других. Отсюда и героические советы типа «вырвись из зоны комфорта», которые раздаются направо и налево. Мы раздражаемся на тех, кто не может, потому что в нас самих это сидит. Человек же злится всегда на себя, только срывается на людей. Я задавал людям вопросы точно такие же, которые задавал бы себе. И раздражался, когда они отвечали так, как отвечал я. Мол, не могу, нет условий. Но ведь нужно, ведь есть единицы, у которых вышло.
Мы не приучены к обычности. Возьмите даже фильмы или книги. Про обычных людей снимают и пишут крайне редко. Людям интересны персонажи неординарные. Но они все какие-то «сверх». Тот же Форрест Гамп, к примеру, невероятно удачлив, он чрезвычайно добродушен. Никогда не злится, не расстраивается и не переживает. Он в любом случае не живой человек.
Поскольку на нас постоянно воздействуют образы в разных смыслах ненормальные, то мы привыкли, что обычность, которая есть у большей части людей, — это скучно. Это неинтересно. Я как-то написал рассказ. Мои знакомые прочли его и сказали: «Какой-то герой у тебя обычный, сделай его алкоголиком». Вот как только герою дать подвиг, он сразу же становится интересным.
Но мало кто задумывается, что у героев есть обратная сторона. Тот же Шерлок Холмс, которым многие восхищаются, — мизантроп, загадка ему интересней, чем люди. Он несколько раз едва не сжег квартиру, пытался отравить собаку, играет на скрипке какие-то невообразимые звуки. Вы бы хотели жить с таким человеком? Я бы — нет.
Вот тот же Геракл, о подвигах которого все читали. Предыстория этих подвигов такая. Он разозлился, что у него не получалось играть на гитаре. Взял и убил ею своего учителя. Опять же страшный человек. Задайте себе вопрос: как бы вы отнеслись к его геройству, зная, что оно было вынужденным (подвиг взамен свободы от служения брату) и было наказанием за убийство?
— Вы имеете в виду, что обычный человек с обычной работой, обычной жизнью чувствует себя как раз-таки ущербным у нас в стране?
— Выходит, что так. Мы не ценим простые вещи. Вы знаете, был период, когда на вопрос, как дела, я отвечал словно сводкой новостей: добился того-то, сделал это и так далее. Все спрашивали: куда ты ездил, где отдыхал, какая у тебя квартира? А то, что ты сегодня поговорил с умным человеком, хорошо выспался или же отыскал какой-то рецепт... Это уже и не достижение никакое. Дело в том, что у нас не принято то, что в Англии называется simple life. Наслаждаться простой жизнью. У нас простая жизнь — это как? Ну что-то есть, замялся и ничего не сказал.
У нас это не ценится, видимо, потому что у нас серьезное военное прошлое в Беларуси. Я помню, что мои родители всегда мерили какие-то достижения человека фразой «а брал ли он Берлин?». Человек не может сделать меньшее, понимаете?
И в какой-то момент ситуация превратится в один американский анекдот. К психотерапевту приходит пациент и говорит: «Мне плохо». Врач отвечает: «Сходите на клоуна Польятти, он чудо как хорош. Как раз приехал в наш город». Пациент отвечает: «Доктор, а что мне делать? Я и есть клоун Польятти».
Вы посмотрите, чем гордятся американцы. Тем, что окончили хороший вуз, к примеру. Вы видели в Беларуси человека, который с гордостью бы говорил, что он окончил тот же БГУ? У нас высшее образование доступно. И то, что ты выучился где-то, ни о чем не говорит. Гордимся ли мы своей работой? Есть ли у нас места, где работать не просто прибыльно, но и круто? Белорус про это скажет: «Ерунда все это, работа — это средство прокормить себя». У нас же достижения должны быть не меньше полета в космос.
Мы не умеем радоваться жизни. Работа — это мучение. Послушайте радио, как там радостно вещают о том, что сегодня пятница: «Е-хууу! Выходные!» И понедельник — какой сложный день. Школа — мучения опять же. Школьники шутят, что поздравлять учеников с 1 сентября — все равно что поздравлять лошадь с началом посевных работ.
— С другой стороны, вам легко возразить. У нас низкая зарплата, нехорошая экономическая ситуация. Многие скажут, что жизнь простого белоруса объективно тяжела и без героизма тут никуда
— Понятно, что есть и экономическая первопричина в этом. Я тоже получаю пенсию по инвалидности и понимаю, что это за деньги. Так вот, из-за этих всех факторов жизнь воспринимается как время каторги до какого-то светлого момента. Вот я отучусь — и тогда заживу, проработаю столько-то — и тогда заживу, куплю квартиру, женюсь — и все станет легче.
Немецкий социолог Николас Лоуман говорил, что базовое свойство коммуникации в том, что она порождает сама себя. Пример. Сначала тебе в семье говорили: «Работать будет тяжело, начальники будут несносными». Потом ты приходишь на работу. А там тоже все так воспитаны. Воспитаны на том, что нужно долго и мучительно, к примеру, сидеть в офисе. И это не борьба в чистом смысле слова, потому что борьба предполагает изменения. У нас это лямка или осада крепости. «Нам бы ночь простоять да день продержаться».
А радоваться нельзя. Наверное, всем в детстве говорили, что радоваться нельзя, потому что разбалуешься. Не терпеть нельзя, потому что терпеть все должны. И за помощью обращаться нельзя — потому что в таком случае ты прослывешь нытиком. Приходится изображать, что все хорошо. Это неимоверно тяжело.
И в какой-то момент ситуация превратится в один американский анекдот. К психотерапевту приходит пациент и говорит: «Мне плохо». Врач отвечает: «Сходите на клоуна Польятти, он чудо как хорош. Как раз приехал в наш город». Пациент отвечает: «Доктор, а что мне делать? Я и есть клоун Польятти».
В итоге поскольку большинство людей у нас в стране заняты осадой какой-то своей крепости, то никакой терпимости и толерантности возникнуть и не может.
— А разве ее нет? Мы же очень сострадательный народ. Переживаем за всех, помогаем, реагируем...
— Про помощь. Ввиду своего положения я часто сталкиваюсь с тем, что люди стараются мне помочь, дать совет. Знаете, как это происходит? Все знают, что мне сейчас нужно. К примеру, все говорили о том, что мне нужно писать книги. То, что я не пишу — я ленюсь. Говорили о том, что я должен делать мотивационные видео. Мол, если ты не делаешь, то ты боишься, ты стесняешься. А у меня был большой шок, что все знают всё, кроме меня.
Вместо того чтобы понять меня и поддержать, мол, мы знаем, что тебе сейчас тяжело, думаем, это пройдет, или «давай поговорим об этом, что не выходит, разберемся». А вместо этого я слышу: «Да ну! Подбери сопли и слюни!» Это сродни как если я прошу почитать мне вслух (а я это очень люблю), мне предлагают поесть. Вместо того чтобы организовать рабочие места, дают пенсии. О какой толерантности и сочувствии здесь идет речь? Это хуже и мучительнее, чем любая прямая дискриминация.
— Выходит, нам нужно просто отказаться от достижений? Бросить все и даже не пытаться?
— Нет. Во-первых, установка на героизм достижений не означает. Емеля или Илья Муромец спокойно лежали и сидели на печи долгое время.
Во-вторых, важно осознавать, что мы все — живые люди. В нас намешаны разные аспекты. И это как раз делает нас живыми, разными, уязвимыми и неидеальными. Человек, чувствительный к музыке, может быть раздражительным. Умный — снобом. Важно понять, что именно я чувствую, чего хочу, мой ли это путь, не навязан ли он мне, а не пытаться исправить мир разом за счет одного, единичного усилия.
В противном случае жизнь опять превратится в погоню за идеалом. Мы снова придем к ситуации подвига и героизма. Наша задача — быть счастливыми. Для меня это значит проживать все жизненные моменты, бережно и внимательно относиться к себе и другим людям, не мешать им жить. И сконцентрироваться на своем поле, не пытаясь лезть на чужие.
Что я хочу и могу сделать? Где, когда, делая что, я ощущаю себя хозяином своего поля влияния? Для меня, например, важнее, чтобы была счастлива моя жена, братья и родители, чтобы мне не было стыдно за тексты, которые я пишу, за всю работу, что я делаю. Я не думаю, как повлиять на европейскую политику, американские выборы или образ жизни моих соседей.
В греческом слово «герой» близко к слову «полубог», «храбрец». То есть нет задачи надрываться. Есть задача быть храбрым (в том числе способным признать свои слабости) и быть богом — хотя бы наполовину. Уметь отдавать, делать среду более гармоничной, быть ее ответственным хозяином.
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by