«Посещать уроки, быть октябренком — мне все это сразу не понравилось, и лет в 14 я начала уходить из дома. Компанию найти было не так сложно, но за слова и поступки отвечать приходилось постоянно», — говорит Екатерина. Ее юность — это бесконечная череда приключений и историй, большинство из которых вряд ли можно назвать поучительными, а отдельные, возможно, не стоило бы цитировать. Непрекращающиеся тусовки, алкоголь и наркотики, no future как девиз по жизни и абсолютно безбашенная молодость. «В какой-то момент город перестал быть нашим, а той самой молодой шпаны, которая сотрет нас с лица земли, оказалось не шибко много, — говорит Екатерина. — Что ж… Как сказал Макмерфи: „Я хотя бы попытался“…» Откровенный рассказ о девушках-неформалках из первых уст — в материале Onliner.by.
Читать на OnlínerВосьмидесятые. Минск разделен на несколько лагерей, представители которых чаще всего предпочитали бы друг с другом не видеться ни при каких обстоятельствах, но время от времени все же ищут повода для встречи. Металлисты не шибко любят хиппи и считают их слюнтяями, гопники пытаются говорить по понятиям с панками, те, в свою очередь, при любой удобной возможности стебут «цивилов». Во всем этом котле варятся абсолютно невообразимые персонажи, а преданные тусовке люди чаще всего не знают, где и как начнется их день и как он закончится.
Юные годы Елены и Татьяны пришлись на то время, когда тусовка была в расцвете. Тогда этих двух улыбчивых и приветливых женщин знали как Лену Ли и Таню Хаератую.
Первая получила прозвище за страсть к джинсам фирмы Lee, вторая — за длиннющие волосы. В то время хиппи летом пропадали из города — все ехали в Крым, ломились в Лисью бухту, путешествовали автостопом так далеко, как позволял паспорт гражданина Советского Союза.
— Все как-то само собой завертелось. Мы хотели свободы и ненавидели «совдеп» — бренчали на гитаре странные песни, — вспоминает Татьяна. — Для меня было интересно путешествовать по городам автостопом. Мы, наверное, в Минске проводили времени меньше, чем в путешествиях. А началось все, как ни странно, с дискотеки. Был классный диджей, который делал интересную подборку, — у него собирались даже неформалы. Он ставил не голимую попсу, а свежую музыку. Парень был сыном аргентинского посла, и, естественно, у него имелся доступ к хорошей фонотеке.
У меня у первой появились кожаные штаны. Я их купила в комиссионке возле магазина «Океан». Да, там можно было найти интересные вещи. А еще часто ездили в Ригу: местные рынки были просто завалены качественной одеждой за недорого. Любимые белые кеды… Если стирка не помогала, мы реанимировали их зубным порошком — кеды становились белоснежными.
— Иногда не хотелось заходить в троллейбус: тебя сразу начинали осматривать, пожилые люди читали нотации, — говорит Елена. — Это сейчас рваные джинсы в моде, а раньше мы их пытались залатать. Латали, специально делали бахрому… Естественно, мы отличались от обычных советских граждан. Шмотки с трудом доставались, все было эксклюзивным.
Сейчас Татьяна и Елена с ностальгией и улыбками вспоминают юность. Песни под гитару, фенечки и «пацифики», попытки сорганизовать большой минский рок-клуб. В суверенной Беларуси внешний вид тогдашних неформалок вряд ли вызвал бы хоть какой-то резонанс, но в Союзе случались самые неприятные вещи.
— На «Пингвине» был один мент, его все звали Комната матери и ребенка, — вспоминает Елена. — И обычно он не знал, к чему придраться, лишь бы только забрать в отделение. Стоим, курим. Я плюнула на асфальт — он подошел моментально. Меня увели. Вопросов было много. «Как ты себя ведешь?» «Как ты одета?» А я тогда сшила себе пальто. Сейчас на него никто бы даже внимания не обратил, много кто такое носит. А Комната матери и ребенка доколебался: «Откуда у тебя это пальто?» Выяснял уже в отделении. Говорю, сама сшила. А он мне: «А мама знает, что ты в этом пальто ходишь?» Знает, конечно! В общем, задавал кучу непонятных вопросов, потом начал читать лекцию о внешнем виде.
А еще была позорная статья «Железная дева и ее свита» в одной из советских газет, и я там «засветилась». Помню, нам сказали, что в Фаниполе будет какой-то грандиозный концерт. Мы все ломанулись туда: хиппи, металюги — фенечки, «пацифики», цепи. Мы только сошли с электрички, а нас всех в милицию. Я тогда вылетела с работы из третьей больницы, а мою подружку отчислили из иняза.
В то время вышел закон о тунеядстве, который грозил несознательным советским гражданам тюремным сроком. В городе регулярно проводились облавы, людей встречали днем на выходе из кинотеатра, проверяли документы. Доходило до абсурда: родители упрятывали за решетку собственных детей.
— Мой знакомый, очень классный парень, не поступил на исторический факультет, и мама сдала его за тунеядство — парня посадили. Были случаи, когда родители сдавали своих детей в дурдом: была такая идеология, люди так видели, — рассказывает Татьяна. — Случиться могло всякое. Помню, в баре в Троицком предместье работал замечательный бармен Серега. Там собиралась богемная тусовка, неформалы, журналисты, художники. Кто-то говорил про литературу, и у Сереги спросили: «А у тебя Кафка есть?» А в таких местах всегда были люди в штатском, и они, вероятно, услышали вместо «Кафка» слово «травка». Серегу очень быстро загребли. Я уж не знаю, разобрались по итогу или нет, но на какое-то время парень пропал. Потом я его уже барменом не помню. Вроде нелепость, случай…
У Елены в это время была квартира, про которую знали по всему Советскому Союзу. Жилплощадь возле цирка пользовалась популярностью у приезжих хиппи как перевалочный пункт, где можно было переночевать. Родители девушки жили в военном городке, а квартира осталась от бабушки — старенькая и простая. Главной достопримечательностью в ней служила шкура медведя, которого отец Лены застрелил на Камчатке.
* * *
Лену и Таню вряд ли можно было назвать примерными школьницами. Обе ужас как не хотели вступать в комсомол. Правда, осуществила свою мечту только Татьяна: ее вышибли за то, что девушка не платила взносы. А вот Елена долго сопротивлялась, родителей вызывали на ковер, но в итоге девушке вручили билет и поставили перед фактом.
— Со стороны закона был прессинг, со стороны общества тоже. Щемили с обеих, — говорит Елена. — Девочкам от гопников не доставалось, но одну позорную историю я помню до сих пор. Мы с металюгами тусовались в скверике на перекрестке Янки Купалы и Первомайской. Стоим, курим, попиваем пивко — и тут бегут на нас какие-то урлаки-спортсмены в красных спортивных штанах. И мы бежали… Так бежали… А двое наших остались стоять. Я до сих пор вспоминаю это, и мне жутко стыдно. Оставшихся не били, а позже еще оказалось, что те ребята в спортивных штанах — мои соседи. Стало стыдно вдвойне.
Позже в Минск пришли пункера, и начался, наверное, самый безбашенный и веселый период в жизни города.
— Когда снимался культовый фильм «Меня зовут Арлекино», меня пригласили в массовку: нужны были панки, — рассказывает Елена. — Я и мои подружки — Светка и Оля — собрались на моей тусовочной квартире возле цирка, нацепили на себя всякого железа, ломья, какие-то значки, поставили сахаром ирокезы, надели ошейники из змеиной кожи. Вид был отпадный! Нужно было явиться так в парк Челюскинцев. А тогда ходили слухи, что там фашисты повесили мальчика. Мы очень боялись в этот парк идти. Но решились. Стоим на остановке, открывается дверь троллейбуса, мы видим, как смотрит на нас народ… В общем, пошли пешком от цирка до парка Челюскинцев. Произвели настоящий фурор.
Прождали весь день, ходили курить, скрывались от гопоты — хорошо, что съемки были и нас никто не тронул. В конце дня подбежала ассистент режиссера: «Знаете, панки сегодня не нужны».
Пестрые ребята с ирокезами и непонятной советскому гражданину позицией вышли на улицы и сразу стали предметом повсеместных обсуждений. В тихом Минске вдруг появились люди, которые в открытую бросили обществу вызов и находили любой удобный повод над этим обществом посмеяться.
— У панков была распространенная шутка. В непрозрачный пакет клали кирпич, просили человека с интеллигентным выражением лица в момент, когда двери открывались, подержать этот пакет под предлогом завязать шнурки. Потом человек вставал и говорил: «Лысый болен. Взрывать будешь ты». Представляете, чем бы сейчас это закончилось? — вспоминают Татьяна и Елена.
* * *
Катя попала в круговорот событий вроде бы нечаянно: просто людей «не как все» можно было легко идентифицировать в городе. Так же легко с ними можно было заговорить, а позже оказаться в одной компании.
— Знаете, как это обычно бывает… Все началось с семьи, — рассказывает Екатерина. — Семья у меня была интеллигентная, мама служила переводчиком в закрытом учреждении — институте ядерной энергетики. Естественно, она имела запрещенные связи за границей, и у нас в телефоне постоянно щелкало. О том, что творится дома, ни в коем случае нельзя было рассказывать нигде: ни про походы в церковь, ни про переписку с Америкой, ни про «масонские дневники», ни про «Стену» Pink Floyd.
Так получилось, что я была предоставлена самой себе с детства. А потом меня всунули в школу… Оказалось, что нужно обязательно посещать уроки, быть октябренком, и мне это сразу же не понравилось.
В школе Катя была нечастым гостем, а ее появление сразу влекло вопросы у учителей. Родителей постоянно вызывали на ковер обсудить поведение дочери и ее внешний вид. Дома, как водится, был разбор полетов.
— Школу я прогуливала постоянно, но, как мне казалось, всегда по уважительной причине: то тритоны на канале выползли, то плоты на воду спустили. А в 14 лет начались другие интересы. Было много претензий: ходит в короткой юбке, курит, слушает группу «Кино». Меня выгнали из пионеров, и я была так счастлива! Мне жутко не хотелось вступать в комсомол — жизнь удалась. Мама решила включить педагога и устроила домашний арест. А чего это я должна сидеть дома, если до этого делала все, что хотела, и никому не отчитывалась? Конечно же, это был конфликт. Я начала уходить из дома на два, на три, на десять дней. А в 16 ушла с концами.
В то время Катя, как это называли примерные советские граждане, связалась с плохой компанией. Людей, которые шли вразрез общим схемам, было очень мало, и идентифицировать таких персонажей не составляло большого труда. Несколько знакомств, слово за слово — и девушка оказалась в самой гуще событий.
— На каком-то этапе ты прямо на улице определял, что вот этот человек, наверное, твой. Знакомишься с одним, с другим, с третьим… И вдруг оказалось, что мы какое-то сообщество и все вместе проводим время, — говорит Екатерина. — Информации был минимум, и, если тебе что-то нравилось, приходилось искать сведения не в газетах или телевизоре. Ты опрашивал максимальное количество людей, которые в этом заинтересованы. Каждая крупица была очень важной, и все это объединяло.
Слабый по этому пути не шел: тебе ведь все время нужно было либо отвечать, либо огребать. А мы сразу определились, что no future — это наш девиз, что мы — поколение дворников и сторожей. Тогда был закон о тунеядцах — не тот, за который десять базовых, а тот, за который сажали в тюрьму. И мы понимали, что в систему не вписываемся никаким образом, и, поставив на всем этом крест, планировали как-то свою судьбу. Кто же знал, что Советский Союз разрушится? Кто знал, что все станет совсем по-другому? Мы пытались жить тем единственным способом, который был возможен, — бесконечно противостоять.
Говорят, барышням из тусовки было попроще, чем парням. У них ввиду принадлежности к слабому полу было хотя бы время что-то объяснить на пальцах. Парням такая возможность часто просто не предоставлялась, и кулаки шли в ход гораздо раньше первых слов. Тем не менее каждый должен был уметь доходчиво объяснить, почему он выглядит именно так. И в случае надвигающейся опасности ответить на самые распространенные вопросы.
— Нужно было быть очень подкованным в своей теме и сразу «забивать» аргументами. Гопники сначала требовали ответить, почему ты такой. Если отвечал неубедительно или не мог что-то объяснить, то с тобой тут же случалась травматология, — рассказывает Екатерина. — Заехали мы однажды с приятелем в Москву. Он куда-то отошел, а я сидела и ждала его на вокзале. Подходят ко мне двое красивых мужчин в клетчатых штанах — люберцы. И с порога грозят избить, изнасиловать и вообще сделать все самое хорошее. Через 15 минут картина меняется. «Клетчатые штаны» сидят, внимательно слушают и задают вопросы, еще через 10 минут говорят: «Ну ладно, можно мы уже пойдем?» Конечно, можно, ребята, никаких проблем.
У уголовников самый популярный вопрос был про свободную любовь. Их это очень волновало, потому что хиппи и панки в понимании этих людей проводили время в интересных оргиях, где можно делать все возможное. Приходилось объяснять, что свободная любовь — это не свальный грех. Я просто свободна выбирать любого понравившегося мне человека, и если мне отвечают взаимностью, то мы прекрасно проводим время. Необязательно, что каждый вечер это будут разные мужчины. Еще один популярный вопрос — «Почему у тебя такая прическа?». А у меня был и ирокез, и бритая башка. Говоришь, мол, ребята, вас это не должно волновать, мне просто кажется, что я так хорошо выгляжу. Ну и самое смешное — «Правда ли, что вы пьете мочу?». В советское время это была известная легенда, и если урла ловила панка, то его обязательно заставляли проходить принудительную уринотерапию. Однажды поймали моего дружка, и он выпил. Не то чтобы его прямо заставляли, он просто сказал: «Мочу так мочу. Я же панк, мне все равно». Но при случае мы объясняли, что это, в общем-то, не является обязательным атрибутом. Все добровольно. Если вступите в наши ряды, то хотите пейте, а хотите нет. На вкус и цвет… В общем, начинались разговоры за жизнь, и главным комплиментом у урлы была фраза: «Не знал бы, подумал, что на малолетке посидела». Дружба, водка, если нужна защита, обращайся.
Попасть в тусовку в то время было несложно. Другое дело, что мало кто на это решался: сложности подстерегали на каждом углу. Но те, которые всерьез решили, что будущего нет, а за свои поступки и действия готовы были ответить в любой момент, в итоге образовали костяк. Они собирались на лодочной станции в парке Янки Купалы и оттуда шли под мост петь под гитару на лавочках песни «Кино», «ДДТ» и «Наутилуса». Затем «Масоны», «Пингвин», еще позже — тусовка на улице Красной, на Свитязянке. А с особым трепетом Екатерина вспоминает Чкаловку.
— Наша подруга Мила однажды стала кришнаиткой. А кришнаиты сняли квартиру на улице Чкалова, держали там свои финики и пластинки крутили. У Милы были ключи от этой квартиры, и в какой-то момент она нас всех туда запустила, хотя кришнаиты платили за эту квартиру, потому что ни у кого из нас не было ни копейки.
Как раз в это время для многих из моих приятелей пришло время идти в армию. И тут уже кто на что был горазд. То несуществующий аппендицит вырежут (но этого хватало только на полгода отсрочки), то попросят друга по голове чем-нибудь тяжелым ударить. Однажды мой друг Еж, чтобы не идти на завод, решил сломать руку. Положил ее на унитаз, а другой парень на нее прыгнул. В итоге прыгающий поскользнулся, упал и сломал себе обе ноги.
Чкаловка — это удивительное место. Помню, к нам приехали кишеневские ребята, и мы зависли там надолго. Принцип был простой: кто первый проснулся, тот оделся и пошел гулять. А у остальных верхней одежды и обуви уже не было, так что приходилось проводить время в квартире. Потом объявился настоящий ее хозяин, продал жилье и уехал в Израиль.
* * *
Отдельная часть биографии Кати — это фестиваль в Гурзуфе в 1990 году. Семнадцатилетняя девушка приехала в Крым задолго до его начала и к появлению остальной минской тусовки успела как следует покуролесить.
— Когда приехали минские и подобрали меня, я уже вся покрылась волдырями и лишаями и потеряла всю одежду. Какой-то добрый человек отдал мне обрезанные военные галифе, обвязанные веревкой, а панк Пузырь из Днепропетровска подарил майку AC/DC — поделился последним. Получается, что у меня ничего не было, кроме паспорта, галифе и этой майки. Как так получилось? Были такие сигареты для астматиков с достаточно интересным составом. Я нашла их в аптеке и подумала, что если эти сигареты заварить, то, судя по всему, будет интересно. Галлюцинации были очень реальными. Когда ты разговариваешь с мусорной кучей или видишь карлика в кустах, то понимаешь, что это, наверное, все-таки глюк. Но когда твои реальные друзья сидят рядом с тобой, а на самом деле находятся в другом месте… В общем, я еще очень много лет разбиралась, что было галлюцинацией, а что на самом деле.
Именно этот фестиваль в Гурзуфе вошел в историю как кровавая бойня. Накануне концерта поползли слухи, что панков будут убивать. А ближе к самому мероприятию съехавшихся на фестиваль со всего Союза неформалов взяли в плотное кольцо.
— С одной стороны — милиционеры, с другой — местная урла. Взяли в осаду и начали немилосердно тырить. Какие-то ружья, стрельба, жертвы… — вспоминает Екатерина. — Я, семнадцатилетняя, уводила с территории боевых действий «карликов» лет по 13—14, а основная бойцовская сила осталась молотиться. Вдруг откуда-то выбегает Сережа Михалок. Он дрался, потом его взяли в плен, и он то ли сбежал, то ли его с горы вниз скинули. В общем, он хорошенько ударился головой и слегка подослеп. Мы залезли в какую-то расщелину и спрятались. Сверху какая-то аллейка, там ходят люди с собаками, и по разговорам мы понимаем, что бить не будут. Будут убивать.
Мы выходили оттуда раненые-перераненые. Заночевали в ботаническом саду под целлофаном, вышли на трассу, доехали до Алушты. Оттуда пробрались на «рыбачку», переночевали в горах и ушли на Третий мыс. И оттуда уже потихоньку выезжали.
* * *
В 16 лет Катя окончательно ушла из дома. Спустя год она поселилась в Чижовке с Колтом из панк-тусовки. Его мама устроила девушку посудомойкой, а парня взяли работать на «Беларусьфильм».
— Вдруг наша невероятная панковская пара увязла в советском быту, — говорит Екатерина. — Тогда только-только ввели карточки. Помню, иду после этой своей работы с талонами, жетонами, бумажками, мне нужно затарить крупу и муку, а мои подружки в это время развлекаются! Был диссонанс. В Чижовке тоже была своя тусовка — легендарные Прокоп-старший и Прокоп-младший жили по соседству. Но на этом этапе мы превратились в людей, которые ходят друг к другу в гости с котлетами и проводят семейные вечера. Мы подали заявление в ЗАГС, но у меня в какой-то момент сдали нервишки. До свадьбы дело не дошло.
Тут как раз мама устроила меня во внешнеторговую фирму. Тогда это была новая и непонятная вещь: какая-то контора, которая работает с иностранцами… Там были президент, директор, заместитель директора и я — все остальное, в том числе и отдел кадров, который сам себе в трудовую книжку что-то писал. Занимались лекарствами, но почему-то закупали китайские кроссовки. При этом я оказалась на высокооплачиваемой должности и по выходным на самолете летала в Питер к знакомым рокабилльщикам. Моя контора оформляла мне это как командировку, в Питере ставили штамп, и я спокойно тусовалась. Потом был путч, Союз развалился, наша контора еще какое-то время просуществовала, но у меня снова сдали нервишки…
Позже было еще много поездок, тусовок и приключений. Затем — медицинское училище и брак, который можно назвать счастливым. Тусовка из жизни никуда не уходила, она существовала параллельно. До определенного момента.
— Однажды я почувствовала, что город перестал быть нашим. Раньше ты выходил на улицы и останавливался через каждые сто метров, встречая знакомых и друзей. Ты не знал, чем закончится вечер, но заканчивался он всякий раз так, как надо. Потом старики посели по домам, по своим занятым нишам, выросло новое поколение, а в нем оказалось не особенно много тех людей, которым бы ты сказал: «Вот та молодая шпана, которая сотрет нас с лица земли», — говорит Екатерина. — Изобилие информации привело к рассеиванию внимания. Найти можно все что угодно, но из этого разнообразия очень трудно вычленять рациональное зерно. Бороться не за что.
Помню, была какая-то вечеринка в «Хулигане», большое сборище людей. И вот перед нами стоит парень. «Ты кто?» — «Я Вася» — «А что ты, Вася, умеешь делать?» — «Я умею хорошо колоть лед». Понимаете? Выясняется, что никто ничего не умеет. Мы, получается, тоже росли кое-как. Но у нас была уверенность в собственных силах. «Поехали построим дом в лесу». — «А поехали!» И мы были абсолютно уверены в том, что построим. Колоть лед… Очень редко попадаются люди, завернутые на своей теме, даже на самой невероятной и смешной. Нынешним все не так, им все не нравится. Если вы так скучно живете, то хотя бы придумывайте себе какие-то ситуации. Знаете, Макмерфи говорил: «Я хотя бы попытался…»
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
