---

— В «ковидной» ситуации в каком режиме существует группа? Это творческий отпуск? Отменялись ли у вас гастроли?

— Да, у нас отменились многие осенние концерты. Жизнь музыканта такова, что туры происходят весной и осенью. Эта осень выпала из обоймы, поэтому предыдущий тур был осенью 2019-го. Мы худо-бедно существовали в сомнамбулическом состоянии, но не прекратили процесс — он просто несколько замедлился.

— Вы продолжаете работать на прежних работах или вам удается по большей части зарабатывать музыкой?

— Раньше мы почти все работали на государственных работах. Было проблематично даже поехать в тур, поскольку все упиралось в меня и Лешу Тарасевича, нашего барабанщика. Однако мы сделали решительные шаги навстречу светлому будущему — осенью 2019 года мы были уже свободны, но, к сожалению, успели съездить только в один тур.

— Ты в группе решаешь исключительно творческие задачи? Или у тебя есть организационные функции?

— Я самый бестолковый менеджер (смеется. — Прим. Onliner). К счастью, у меня есть друзья, и у друзей есть план.

— Насколько [гитарист «Петли Пристрастия»] Иван Селищев облегчает вам жизнь?

— В очень серьезной степени. Иван взял на себя прямо Гераклову долю именно этой работы: по организации концертов, договоренностям с людьми, мерчандайзинг — он ко всему руку приложил. Иван очень важен для нас.

— Любопытно, что сначала твоя группа называлась «Полипы», и в этом сквозила некая подростковая «пачварыстасць». Потом появилась «Петля Пристрастия», поскольку расширился состав группы. Повлияло ли это название на содержательную сторону того, что ты делаешь?

— Может, и так. Я даже боюсь это анализировать, потому что, возможно, придется совершать некие действия — если я доанализируюсь до того, что пора менять название, поскольку снова изменился лирический герой. Название это уже несколько окаменело. Переименоваться надо будет в том случае, если сменится состав или я начну играть с другими людьми. Здесь «Петля» вне зависимости от того, какие песни мы исполняем. Тем более это удобно объясняет замкнутость системы и несвободу человеческого существа, пока он не перестанет хотеть или быть привязанным к чему-то. Это упрощенный вариант переосмысления названия антиалкогольной статьи.

— Очень интересно, как ты петлю пристрастия с антиалкогольного плаката вплел в кольцо сансары.

— Нет такого предмета, название которого нельзя было бы использовать в своих корыстных душеспасительных интересах.

— Помимо сансары, есть ли еще какие-то основания или надстройки в том, что ты пишешь?

— Наверняка есть. Я сейчас, возможно, высокопарно скажу, но слова — это только каркас, то, на чем повисает мясо и жилы того, что «глазами не увидеть, мозгами не понять», как пел классик сибирского панка. Слова — это не вещь в себе. Это не стихи, не поэзия в чистом виде — они положены на музыку, которая тоже является изобразительным средством. И это сочетание генерирует огромное количество смыслов — и нарративных, и эмоциональных. И огромное количество месседжей. Притом что сверхзадача у автора своя, а у слушателя — своя. И автор не имеет права стоять между своим произведением и слушателем.

— Часто ли тебя не понимают? Часто ли ты удивляешься интерпретации своих текстов?

— Бывает, люди подходят, если не понимают какое-то слово. А иногда они делятся своими смыслами, которые я не вкладывал, и это, обогащая твое сознание, возвращает тебе эхо твоего месседжа. И это создает новую надстройку.

— Работаешь ли ты над актерской подачей своих месседжей или это связано исключительно с твоей энергетикой?

— Выступление не состоит из какой-то одной части. Есть ремесленный момент — когда ты должен просто вступить вовремя. На этом уровне, конечно, нужно быть подготовленным. Это как научиться, например, камланию — для этого нужен бубен, нужны определенные частоты. Это надо научиться делать. Темп, ритм, быстрее-медленнее — это часть, имеющая отношение к боевому искусству. Дальше, когда ты научился ездить с закрытыми глазами на велосипеде, делай что хочешь.

— У группы есть известность, есть то, что называется sustain. Группа постепенно превращается в поп-машину. Есть ли у вас план? По одному альбому в год, например?

— Так нужно бы делать, но моя продуктивность… (Смеется. — Прим. Onliner.) Она оставляет желать лучшего. Меня вполне устраивают промежутки в два-три года, так как мне кажется, что это залог успешного существования группы: на свете сейчас так много музыки, и если каждый будет выдавать по альбому в год, то это приведет к еще большему количеству аудиомусора. У людей просто будет переполнен мозг.

— У тех, кто еще будет продолжать слушать…

— Да. Я не истовый меломан. Музыку стараюсь слушать, но не маньячу. Так вот, я скорее послушаю группу, у которой 6 альбомов, чем ту, у которой 16. Я просто не буду знать, за какой браться. Могу послушать по рекомендации. А вообще, меня пугают большие объемы информации, особенно на английском языке.

— Даже когда ты забрасываешь альбом в Bandcamp и потом видишь, как сборники загружаются туда со скоростью три-четыре штуки в секунду, это впечатляет.

— Дичь, согласен. Сейчас можно быть знаменитым только на уровне фабричной поп-музыки. Когда тобой занимается целая индустрия — 50 звукорежиссеров, 80 саунд-продюсеров… Полная машинерия — можно стать знаменитым, если ты выбрался на самую-самую поверхность. А все остальное в рамках метамодерна занимает свои нишевые позиции. Меня это устраивает. Я бы не хотел превратиться в продукт массового производства, хотя у нас все для этого есть. Мы же играем не авангард, не прогрессив — мы играем гитарную вполне понятную музыку, и у нее есть все шансы стать популярной.

— Но сегодня довольно редко можно встретить музыку авторскую, то, что называется английским словом distinctive. Поэтому у вас все равно не общепринятый поп-продукт.

— Под поп-музыкой я понимаю группы, которые мне нравятся. Для меня Joy Division — это поп-музыка. И Sonic Youth. И Pixies. И Nirvana, само собой, — говорят, вместе с ней гранж закончился. А кое-кто поговаривает, что и Кобейн из-за этого несчастный застрелился, хотя я думаю, что застрелился он совсем от другого. То есть это музыка, которую слушает большое количество народа. Но я с опаской отношусь к возможности собрать 50 тыс. человек. Это значит, из них 25 тыс. будут совершенно левыми.

— Это как-то связано с подменой? Когда тебя постят в качестве массового продукта, а ты делаешь, по сути, очень личную вещь.

— Как-то у одного хорошего гражданина было написано, что рок-группы — это гении второй половины XX века. И там очень важно, чтобы звезды сошлись. Нет ничего проще, чем по законам жанра почистить гитары, поменьше бас, можно кого-то на вокал посадить. Но мы в «Петле» любим грязный гитарный звук, как у групп, которые нам нравятся. Причем каждому нравятся свои группы, и у всех у нас есть представление о том, что такое хорошо, что такое плохо, и градация «true — не true». Никто до сих пор не готов, простите, раздвинуть булки и лечь под большого дядю, хотя предложения такие поступали.

— Есть ли у тебя некая инерция, автоматизм или навязчивые мотивы, которые твой внутренний цензор не вполне контролирует?

— Да, конечно. Тут приходится постоянно внутри себя совершать микрореволюции, которые неочевидны даже для ближайших соратников. Или очевидны им, но потом неочевидны слушателю. Но для того, чтобы это было не то, нужно менять инструментарий и брать чужие стихи.

— Мог бы ты не в одноразовой коллаборации, а на системной основе петь чужой текст?

— Я прям над этим мучительно думаю. Я даже пытался это устроить — брал чужие стихи, но у меня пока не очень хорошо получается. Но у меня получается в соавторстве работать, например, в «Кассиопее». Может, рано об этом говорить, но сейчас мы в коллаборации с Сергеем Кравченко и Лешей Ванчуком из группы «Порт Моне» пытаемся сделать несколько песен на стихи Сергея Кравченко. Я там помогаю с созданием мелодий и являюсь певцом ртом. И меня это совершенно не волнует, потому что есть опыт мировой музыки, где это является совершенно нормальным. Даже, прости господи, Джиму Моррисону Light My Fire придумал Робби Кригер, и никого это не парит. Группа — это группа. Главное, чтобы было лучше, чем было раньше.

— Как в «Петле» создается музыка? Это коллективное творчество? Или это солист, который приходит со своей основой, после чего все раскладывается по партиям?

— Второе. Так случилось, это не установка, которой нужно следовать, просто пока это работает так. В ближайшее время, я думаю, надо пойти на компромисс со своим внутренним нарциссом и делегировать часть своих лирических полномочий кому-нибудь из группы. Попробовать придумать что-нибудь совместно.

— Насколько уникальны музыканты, с которыми ты работаешь?

— Об этом мне говорят те люди, которые видят нас впервые. Мне говорят: «Блин, вы такие разные. Вас пять человек — как вы вместе уживаетесь, непонятно вообще. Как вы вместе играете?» Действительно, каждый представляет свой дом мод. Дима — серф-хард-рок, Тимофей — хардкор, Ваня — какой-то панк молодежный, Лешу за барабанами, правда, плохо видно. В общем, пять совершенно полноценных членов группы.

— Были ли моменты, когда на внутреннем уровне у тебя все сходилось, но оно не совпадало с реакцией слушателя?

— Бывало, но не так уж часто. Не знаю, интуиция это или понимание того, что может понравиться. Я просто слышу, если это, скажем, мелодически выигрышно. В конце концов, поскольку я в группе самый немузыкальный человек, у меня есть одно преимущество: я могу оценить собственную песню со стороны, как человек, который не знает, как это играть. Просто с позиции среднего слушателя. И поскольку я себя ментально не отделяю от большинства граждан (я себя считаю человеком довольно тривиальным), то это помогает мне понять, что может прочувствовать человек, который это услышит.

— Есть ли у тебя тема?

— Конечно. Я говорил это много раз: алкоголь. Я 25 лет смотрю на мир через призму алкоголя. Часто. Стало быть, то, как я понимаю, вижу и чувствую этот мир, пропущено через фильтр алкоголя. Я не веду к алкоголю как к жидкости, а как к постоянно измененному сознанию. Как опыт восприятия мира через фильтр. Не очищающий фильтр, который помогает тебе понять все правильно, а просто своего рода оптика, подушка, которая всегда с тобой и к которой ты очень привязан.

Я алкоголь воспринимаю просто как часть природы. Как очки на моем носу. Они не хорошие и не плохие. Они тоже меняют реальность: я могу их снять и не видеть ничего. Это все не значит, что я напиваюсь и становлюсь в четыре раза лучше, — не становлюсь. В этом нет никакой алкокастанедовщины. Алкоголь — это не путь, не брат, не враг. Это данность, которая существует. Это призма, через которую мне приходится смотреть на мир, будучи человеком, от алкоголя зависимым. Поэтому, когда я пою о чем-то, я вынужден объяснять, почему мир видится мне именно таким. Моя рефлексия напрямую связана с алкоголем. Считаю важным заявить, что это случилось в силу того, что между мной и миром есть невидимое стекло.

Я не бахвалюсь тем, что пью, — просто считаю, что, если ты делишься представлениями о мире или утверждениями, будет нелишним сделать на это поправку. Чтобы люди не думали, что ты находишься в состоянии некоего абсолюта.

— Я читал, как ты работаешь с текстом. У тебя он многослойно утаптывается, и это довольно длительный процесс. Он рождается не сразу. Нет вспышек.

— Это потому, что я не являюсь поэтом. В отличие от Светланы Бень. Она в состоянии придумать песню за 20 минут. Вот просто шлюз открыли — и раз! — отличная песня. Она, будучи поэтом, на мистически-интуитивном уровне все делает правильно. Я этих сил не ощущаю, поэтому мне приходится мучительно находить нужные слова. Они могут быть самыми простыми, рядом под ногами лежать, а ты их до какого-то момента найти не можешь.

— Что подтолкнуло тебя к началу творчества? Было ли что-то глобальное, после чего ты захотел сделать то же самое, только лучше?

— Глобальный сдвиг произошел еще в Солигорске. У меня просто долгое время не было своего звуковоспроизводящего устройства. Очень долго — до 13 лет. И я вынужден был слушать то, что слушают другие. Мне в целом нравилась музыка, но я не отдавал себе в этом отчета. Сначала я слушал пластинки, там все сводилось к Боярским и разным «рыжим коням». Потом в предподростковом возрасте слушал всякую бурду, которую слушали мои друзья: «Сектор газа» и первые песни «ГрОб» — «Вечность пахнет нефтью» и «От границы ключ переломлен пополам».

Как-то я пошел к другу Виталику на 12-й этаж, а у него был бобинник. Сестра его была меломанка — слушала попсу новой волны: Radiorama и так далее. И у них была целая бобина «Наутилуса Помпилиуса», первый альбом, где про гороховые зерна, «Я заменю батарейки», «Бриллиантовые дороги» в первой редакции. И это в наушниках было слушать просто божественно: там было все раскидано по дорожкам. Я просто обалдел, какую красоту можно создать. Я приходил и слушал, пока меня не выгоняли. Они уже спать ложились, а я сидел в зале, в темноте и слушал эту бобину. И уже после этого меня начало колбасить. После этого у меня появился магнитофон, и появился очень важный в жизни человек. Хорошо, когда в жизни появляется музыкальный гуру. Человек, который на пути сбора разного музыкального материала продвинулся гораздо дальше, чем ты. Ему было 18, a мне 14. И он меня напичкал разной новой волной, познакомил меня с кучей зарубежной музыки, которая мне нравилась. На гитаре я уже играл, и мне очень хотелось сочинить что-нибудь свое. И меня это очень мучило, потому что ничего у меня не сочинялось вообще. То есть нужно было достичь определенного уровня музыкальной наслушанности и минимального уровня владения инструментом. И только за полгода до поступления в институт я на-гора выдал шесть песен, с которыми и приехал. В общежитии мы познакомились с Бенькой, еще с кучей всяких абитуриентов, и я понял, что мир музыки еще больше, чем я себе его представлял. И я слушался-переслушался, плотину прорвало — и мы имеем то, что имеем.

— Слушаешь ли ты сейчас что-то, что тебя творчески волнует?

— В связи с последними событиями я очень долго был в полуразрушенном состоянии, в последние полгода я очень мало слушал. Ну вот сейчас — Tindersticks. Мне его порекомендовал большой меломан Саша Яковлев, наш организатор концертов в Питере. Гитарную музыку слушаю: Shame, Fontaines D.C. Сейчас я не могу вернуться в нормальный режим: моя голова продырявлена в нескольких местах. Надеюсь, я эти дыры зашпатлюю в ближайшее время и вернусь в прежний режим.

---

Оставьте авто и троллейбус. Электросамокаты в Каталоге для поездок на работу и по велодорожкам вечерком

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by