Белорусский бизнес давят, но он становится сильнее? Разговор с экономистом о том, что сейчас происходит с частниками

16 ноября 2020 в 8:12
Автор: Дмитрий Корсак . Фото: Александр Ружечка

Белорусский бизнес давят, но он становится сильнее? Разговор с экономистом о том, что сейчас происходит с частниками

Автор: Дмитрий Корсак . Фото: Александр Ружечка
Как продолжать вести бизнес в этой стране? В условиях, когда массово закрываются кафе, рестораны, магазины, причем нередко — по сомнительным причинам. В ситуации, когда на уровне государства начинается риторика о том, что частникам пора бы поджать гайки. Допуская, что ваш партнер, вышедший в магазин за кофе, завтра может оказаться на пятнадцать суток лишен возможности общения. Последние пять лет (до начала этого года) белорусские предприниматели отмечали повышение лояльности к частному бизнесу со стороны властей и отвечали бурным ростом. Но времена резко изменились.

Каким видят свое будущее отечественные бизнесмены? Какие проблемы в новых экономических и политических реалиях выходят для них на первый план? Как повлияет ухудшение условий работы частников на государственный сектор? Мы обсудим эти и другие важные вопросы с экономистом Александром Чубриком в надежде понять, готов ли белорусский частный сектор выживать и развиваться дальше в условиях тотальной неопределенности.

Кто это?

Александр Чубрик — директор Исследовательского центра ИПМ, занимается экономическими исследованиями с 1999 года. Работал в проектах международной технической помощи в Азербайджане и Туркменистане. Ведущий научный сотрудник Центра социально-экономических исследований CASE (Польша). С 2014 года входит в консультативный совет при Национальном банке, с 2016-го — в научно-консультативный совет по вопросам социально-экономического развития при президиуме Совета Республики Национального собрания, с марта 2020-го — член Наблюдательного совета Банка развития.


Не «расплодились», а стали драйвером экономики

— Насколько сегодня ощутим вклад частных предприятий в госбюджет, развитие экономики?

— О том, как динамично развивался частный сектор последние годы, много говорили и писали. Недавно мы опубликовали материал, который готовили еще в июне для органов госуправления. Различные расчеты показывают, что вклад сектора госпредприятий в экономику за последние семь лет существенно снизился, в нем все это время увольняли людей (−11,1% численности), в то время как частный сектор набирал сотрудников (+11,1%). Фонд заработной платы в госсекторе в реальном выражении стагнировал, а в частном секторе — рос. Анализ экспорта показывает, что государство даже с учетом продажи нефти и калия уступило частному сектору пальму первенства. Задумайтесь: в 2012 году частный сектор давал $13,1 млрд экспорта товаров и услуг, госсектор — 37,8 млрд, а в 2019 году частный сектор вырос до 21,9 млрд, а госпредприятия «сдулись» до 20,6 млрд, из которых больше половины — это нефть, калий и трубопроводы. Даже в промышленности частный сектор не то чтобы потеснил госпредприятия, но если убрать нефтянку и калий, то сравнялся с ними по значимости.

Получается, что все это время государственный сектор угасал, несмотря на преференции и масштабную поддержку, а частный — динамично рос, причем совершенно в разных сферах, и стал реальным двигателем экономического роста страны.

При всем при этом в последнее время мелькало мнение некоторых «экспертов», что нынешний политический кризис возник из-за того, что «расплодилось» множество частников и они чего-то хотят, сами не зная чего. Но правда в том, что раз частники стали основными работодателями и обеспечили основу роста благосостояния людей, то именно благодаря им были заложены экономические основы политической стабильности — а уж почему эта стабильность рухнула, отдельный вопрос. Частный сектор начал так динамично расти не только потому, что государство сказало: «Окей, пускай растет», а оттого, что госсектор изжил себя, исчерпал свой потенциал развития. Частный сектор рос потому, что в человеческой природе есть предпринимательская жилка, стремление зарабатывать и реализовывать свои идеи, он развивался вместе с обществом.

Подводя итог, сегодня мы пришли к тому, что частники обеспечивают минимум половину рабочих мест в стране, более половины ВВП и значимую часть поступления в бюджет средств — по крайней мере тех, которые не зависят от политических договоренностей с Россией или от того, насколько богаты наши недра.

Исходя из всего этого, можно уверенно сказать: да, вклад частных предприятий не просто ощутим — на них держится экономика!

— Имеет ли государство возможность пренебрегать интересами частного бизнеса?

— Делать логические выводы несложно. Мы только что определились, что частный сектор — основа развития экономики страны, доходов бюджета, граждан. Переводя на совсем простые материи, частный бизнес хорош для людей, нужен им.

Может ли государство пренебрегать чьими-то интересами? Конечно, может! Для этого у него есть монополия на применение силы. Но это — не забота о людях, которые лишаются способов заработка, не забота о пенсионерах, которые получают меньшие поступления в пенсионный фонд, это даже не забота о сотрудниках госпредприятий, в которые государство вливает деньги, полученные от налогов, чтобы хоть немного скрыть провалы в управлении ими. Если государство проводит политику, направленную против частного сектора, то это антинародная политика в конечном итоге.

Может ли государство выжить со значительным сокращением доли частного бизнеса? Вопрос примерно из той же серии, как: могут ли существовать такие страны, как Северная Корея или Туркменистан? Да, могут, они существуют, пусть немного обособленно, изолированно. И ключевое слово здесь — «существуют». Но опять же, белорусская экономика очень сильно интегрирована в мировую экономику, и любое сокращение частного сектора обозначает, что существовать, в принципе, будет можно, но тогда страна будет очень бедной.

В 1999 году, когда у нас частный сектор был маленьким, ВВП страны по рыночному курсу составлял порядка $6 млрд. Для сравнения, в этом году он составит примерно $60 млрд.

Кредиты доверия

— На каких основах строится взаимодействие государства и частного бизнеса? Существуют ли сегодня признаки, что баланса нет, в чем они выражаются?

— Уже долгое время было несколько составляющих дисбаланса. Не обеспечивалось равенство компаний разных форм собственности перед законом. То есть государственные компании имели фактический приоритет в судах, при доступе к различным госзакупкам, для них были дешевле ресурсы, они пользовались льготами, которых не было у частного сектора. Но тем не менее частный сектор продолжал работать, ища выход на экспорт в тех нишах, где не было интересов госпредприятий, и занимая динамичный внутренний рынок услуг.

Все, в том числе и государство, понимают необходимость наличия честной конкуренции, но дальше признания проблемы часто не заходит. Вот лишь один пример: Международная финансовая корпорация занималась в Беларуси проектом по развитию конкуренции. Предложили снять барьеры на пути конкуренции в каком-то отдельно взятом секторе нашей экономики в качестве эксперимента. Выбрали один сектор, но получили ответ: «Нельзя, потому что здесь есть крупные госкомпании, они стратегические, им будет тяжело». Предложили другой, в ответ опять: «И здесь нельзя». Третье предложение и ответ: «Давайте не этот, все очень сложно». Думаю, вы поняли, что происходило дальше: образцовой конкуренции создать не удалось нигде. Привычное «ну вы же понимаете, это интересы государства» крыло все карты.

Добавим к этому, что еще год назад мы слышали четкую риторику, по крайней мере со стороны правительства, мол, частный сектор — это классные ребята, которые должны развиваться. Для этого был принят не один нормативный акт — декреты, директивы. Появились реальные результаты. А сейчас риторика снова становится враждебной.

— Не так давно вы проводили исследования и изучали нынешние настроения «частников». Как бы вы охарактеризовали их в общем, какие моменты беспокоят частный бизнес больше всего?

— Ключевой, можно сказать, самый важный сейчас вопрос — то, что очень многие называют правовым дефолтом. Любой бизнес должен понимать, что в спорной ситуации он может быть защищен. Раньше белорусские компании это почти не волновало, очень мало кто сталкивался с судами и невозможностью защитить свои интересы. После пошли экономические дела и тяжбы с неплатежами госпредприятий во время кризиса 2015—2016 годов, гораздо больше компаний стало сталкиваться с реальными случаями, когда у них была полная уверенность в собственной правоте, а суд неожиданно решал иначе. В результате четверть частных компаний начала говорить, что это — проблема.

В нашем опросе, который на самом деле небольшой, не охватывает весь частный сектор, уже более 50% компаний сказали, что недоверие к правовой системе — одно из основных препятствий для развития. Это — чрезвычайно много. Для сравнения: в опросах группы Всемирного банка 2018 года в среднем в странах Европы и Центральной Азии только 1,5% компаний назвали судебную систему основным барьером для своего развития (в том же исследовании среди белорусских компаний таких было 6%).

Важно понимать, что, в принципе, и сейчас не так много компаний сталкиваются с судебными разбирательствами с госпредприятиями, но даже не сталкиваясь с ними, они понимают, что в случае чего дело обернется не в их пользу, свои интересы отстоять не получится. Это препятствие вышло на третье место по значимости.

Экономическая неопределенность стала второй по значимости проблемой для опрошенных. Причиной этого стал и коронавирус, и процессы, связанные с политическим кризисом. Мало кто готов прогнозировать, что произойдет в ближайшем будущем с контрагентами, основными рынками сбыта, будет ли компания в принципе существовать.

На первое место среди факторов, негативно влияющих на бизнес, опрошенные поместили макроэкономическую нестабильность. Тут важно отметить, что этот фактор ушел из «топ-5» проблем в 2017 году и вот опять вернулся. Кропотливая работа Нацбанка была практически перечеркнута политическим кризисом, подорвавшим доверие к государству. Бизнес видит серьезные валютные риски, которых уже долгое время не было.

На этом фоне очень сильно выросло восприятие текущих рисков ведения бизнеса. По пятибалльной шкале, где 5 — это «очень высокие риски», мы получили средний балл 4,4. 55% опрошенных компаний заявили, что риски — очень высокие. И так оценивают риски не последние и вполне успешные бизнесы — специфика нашей выборки в том, что в опросе главным образом участвуют клиенты Бизнес-школы ИПМ, то есть бизнесмены, которые готовы платить за свое образование и образование своих сотрудников.

— А сколько компаний оценило риски ведения бизнеса как «минимальные», то есть на единицу?

— Не было ни одноного бизнесмена, который оценил бы риски как «очень низкие» или «низкие», то есть цифры 1 и 2 по шкале ожиданий вообще не присутствовали. А мы опросили 103 компании… Параллельно мы проводили похожий опрос у себя в Telegram-канале, «очень низкие» и «низкие» риски указало в сумме, кажется, 3% подписчиков, а средний балл получился почти такой же — 4,3.

Частный сектор может начать работать «на холостых»

— Критичны ли пессимистичные ожидания частного бизнеса, падение доверия к власти? Как это может отразиться на экономике?

— Учитывая, что частный сектор уже долгое время является драйвером роста, это может стать большой проблемой. Частное предпринимательство развивается тогда, когда возможности от ведения бизнеса превышают риски. Оценивая риски как «очень высокие», а возможности как «очень ограниченные», ты перестаешь инвестировать в развитие. Получается, если инвестиционная активность падает в частном секторе, основной двигатель прогресса в стране останавливается и работает «на холостых».

При этом большинство госпредприятий уже давно не имеют полноценных ресурсов на то, чтобы инвестировать в развитие, они пользуются деньгами банковской системы или тем, что им выделяет правительство. Так что и второй двигатель не просто приостановили — он работает в обратную сторону.

— Какова судьба госкомпаний в нынешних условиях? Отразится ли на их работе ослабление позиции частников, если оно произойдет? Сейчас уже можно услышать мысли о том, что пора некоторые частные инициативы вернуть государству…

— Здесь есть два аспекта. Один — безусловно экономический, другой — теологический. Сама по себе логика «частник тонет — значит, нам больше достанется» в корне неверна по следующим экономическим причинам: если мы исходим из того, что многие госпредприятия прямо или косвенно дотируются из бюджета, возникает вопрос, откуда эти деньги в бюджете появляются. В первую очередь — из текущих налогов. Но если частный сектор умирает, значит, такие поступления в бюджет сокращаются, следовательно, все меньше ресурсов на то, чтобы поддерживать госпредприятия.

Помимо этого, сокращение частного сектора напрямую связано с обеднением населения, в том числе и клиентов госпредприятий. Становится меньше покупателей, уменьшается прибыль. Более того, какие-то из частных компаний могут быть поставщиками госпредприятий, какие-то — покупателями, какие-то оказывают им услуги. И вдруг окажется, как в одном мультфильме: когда ускакали лягушки, налетели комары и чуть всех не сожрали…

Понятно, что государство при этом может как-то перераспределить ресурсы, включить печатный станок, наконец, но в итоге все может закончиться зарплатами по $100 эквиваленте.

Теологический же аспект вопроса очень прост: если ты считаешь, что когда ближнему плохо, то тебе будет хорошо — это нехорошие мысли. Таким образом можно на свою голову навлечь различные беды и несчастья.

— Было заявлено об идее введения профсоюзов на частных предприятиях до конца года. Как это может повлиять на бизнес?

— На мой взгляд, на бизнес в первую очередь может повлиять сам факт озвучивания этой идеи. Она, очевидно, вызывает очередное раздражение и волну недовольства. Сами по себе профсоюзы — это прекрасно. Тут стоит напомнить, что Беларусь вообще исключили из Обобщенной системы торговых преференций Евросоюза в 2003 году за нарушение прав профсоюзов и до сих пор туда не вернули. Это значит, что профсоюзы в нашей стране, к сожалению, находятся в подавленном состоянии. И было бы хорошо, чтобы подобные организации развивались… Но проблема в том, что возникновение профсоюзов по умолчанию дело совершенно добровольное. Мало того, эффективно действующие профсоюзы, опять же по умолчанию, могут быть только независимыми, в этом заключается логика их существования.

Поэтому если ставить вопрос так: давайте создадим профсоюзы, чтобы работники были защищены от произвола нанимателей — это одна история. Почему бы и нет? Но когда мы говорим: «Давайте всех принудительно присоединим к государственным профсоюзам» — смысл идеи не так прозрачен, да и вряд ли она может быть реализуема. Мне это больше напоминает пустую угрозу.

Например, давайте представим ситуацию, что в государственные профсоюзы вступила масса частных компаний (а я напомню, что сегодня они — основной работодатель в стране). Что произойдет дальше? Можно резонно предположить, что Михаил Орда просто перестанет возглавлять эту организацию, его сместят большинством голосов. И мы получим независимый профсоюз вместо государственного. Правдоподобно?

В общем, идея абсурдна со всех сторон. Чем больше таких заявлений, тем хуже общий эмоциональный фон, который тоже определяет поведение экономических агентов.

Диверсификация, симптомы, «знаки» и умение выживать

— Долгое время, в том числе и на государственном уровне, говорилось о диверсификации экономики. Что меняется сегодня для частных и государственных компаний?

— На диверсификацию экономики для частного сектора больше влияет пандемия коронавируса, потому что меняется конфигурация мирового рынка. Частные компании не сильно обращают внимание на то, хочет государство диверсифицироваться или нет, они озабочены вопросом эффективности ведения бизнеса. Для государственных предприятий ситуация с диверсификацией, пожалуй, становится хуже, потому что часть контрагентов из западных стран в силу самых разных причин (от корпоративной политики до государственных санкций) могут ограничить свою работу с белорусским госсектором.

Когда в 2003 году нашу страну исключили из Обобщенной системы преференций, это означало, что на ряд наших товаров выросли импортные пошлины, применяемые в Евросоюзе, потери для нас оценивались в сотню-другую миллионов долларов. Сейчас прямые санкции также могут привести к умеренным прямым потерям. В краткосрочном периоде это может быть и не критичным. Но если мы посмотрим на долгосрочную перспективу, то ситуация выглядит не так радужно. Получается, что текущие контракты госпредприятий и частных компаний будут выполняться, но, заключая следующий, компания-контрагент задумается: надо ли мне иметь дело с этими партнерами — вдруг против них будут введены санкции или на предприятии начнется забастовка? Поток заказов будет истощаться, и долгосрочные последствия однозначно будут исчисляться уже не сотнями миллионов, а миллиардами.

А если мы добавим к этому проблемы для бюджета и банковской системы (для которой внешний мир — значимый источник ресурсов), получится, что в общем потери будут весьма существенными. Даже сейчас наша страна находится в достаточно дурацкой ситуации: мы не объявляли дефолт, продолжаем исправно платить по долгам, но доступа к международному рынку мы не имеем.

— А как же известная мантра «Россия нам поможет»?

— Отвечу на нее исконно русскими поговорками, выбирайте любую: цыплят по осени считают, соловья баснями не кормят, дорога ложка к обеду… Я к тому, что надо смотреть на то, что мы реально имеем на данный момент. По сути, Россия пока дала деньги сама себе: тот кредит, что был выделен, фактически сразу ушел в РФ на погашение белорусского долга за газ. О том, поступят ли еще финансы, мы можем только рассуждать. Это пока всего лишь обещания, предмет переговоров. Возникла ситуация неопределенности, при которой мы зависим от одного источника, а значит — уязвимы по всем пунктам. Например, деньги могут поступить не все или в последний момент… Все это не добавляет оптимизма участникам рынка.

— Какие «симптомы» и «знаки» сегодня наблюдает частный бизнес, о чем они ему говорят?

— Белорусский частный бизнес возникал в очень тяжелых условиях, можно сказать, не благодаря, а вопреки. Он закален в боях, сумел выстроить свои уникальные модели, найти свои уникальные решения. И в этом его сила. В связи с пандемией все чаще стала звучать аббревиатура VUCA: volatility (нестабильность), uncertainty (неопределенность), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность). По сути, это констатация того, что у нас почти не осталось ориентиров. Но в то время, как для мировой экономики VUCA — это новая реальность, для белорусского бизнеса подобное состояние является описанием ситуации, в которой он живет давно. А теперь в нашей стране ты и вовсе строишь свое дело, не зная, что принесет не то что следующий год, а следующая неделя, день, и тем не менее продолжаешь работать. Думаю, что поначалу люди искали какой-то смысл, прислушиваясь к тому, что говорили Песков, Лавров, Лукашенко, Трамп… Но мне кажется, что теперь они делают это все реже, понимая, насколько реальность не соответствует никаким политическим заявлениям, и концентрируясь на том, чтобы выжить здесь и сейчас, реагируя по обстоятельствам, которые постоянно меняются.

Вполне возможно, нынешние проблемы закалят белорусский бизнес в очередной раз. Сделают его еще более конкурентоспособным в новом, постоянно меняющемся мире. Стальные… нервы наших бизнесменов станут титановыми. Умение выживать в тотальной неопределенности, измеряющейся даже не месяцами, а неделями и днями, умение принимать решения в такой среде дорогого стоят. Когда ситуация изменится в лучшую сторону, наш бизнес сможет зарабатывать миллиарды, восстанавливая страну и строя ее светлое будущее. Давайте завершим на этой позитивной ноте.

Читайте также:

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by