Ослепительные скидки в Каталоге Onlíner

Сегодня в Минске новый министр здравоохранения Владимир Караник дал свою первую пресс-конференцию. Его предшественник, Валерий Малашко, продержался на этом посту около двух лет. О новом министре пока что известно не так много: практикующий врач-онколог, глава Минского городского онкологического диспансера, он располагает кредитом доверия от прессы. Подробности — в материале Onliner.

Сегодня у Владимира Караника второй рабочий день, а вопросов к нему уже десятки.

— У вас есть аккаунт в Facebook, но он не рабочий, с 2016 года там нет публикаций. Что вы думаете о закрытости наших чиновников? Не собираетесь ли вернуться в Facebook теперь, в качестве министра, и делать публикации? — поинтересовался Onliner.

— Надо понимать, что мы государственные служащие. Есть четкие механизмы взаимодействия со СМИ. Но это ни в коем случае не свидетельствует о какой-то закрытости. Мы будем и дальше демонстрировать полную открытость. Facebook — это все-таки социальные сети, это касается моего личного времени, моих личных впечатлений. Для того чтобы довести до населения мою точку зрения как должностного лица, есть пресс-служба Минздрава, специальный сайт Минздрава, есть вот такие встречи с журналистами. Мы планируем расширить практику брифингов по тем вопросам, которые волнуют наше общество. Facebook — это социальная сеть. Больше для личного общения. Но право на информацию должно быть, и оно ни в коем случае не ставится под сомнение. Максимальную открытость мы будем и дальше демонстрировать.

На предыдущей должности — вы можете уточнить — ко мне можно было попасть и в приемные, и в неприемные часы. Ну а номер моего мобильного телефона знали абсолютно все сотрудники учреждения, чтобы они в случае чего могли связаться со мной. Здесь не обещаю, что вся страна будет знать номер моего мобильного телефона (улыбается — прим. Onliner).

— Поменяете?

— Да. Но какие-то механизмы действительно прямой связи, для того чтобы донести в тяжелых ситуациях свою боль напрямую руководству, — может быть, сейчас в этом потребность и есть. Сейчас мы будем обсуждать какие-то из этих механизмов, как это будет работать. Будем работать над более высокой открытостью, для того чтобы реализовать полное право наших граждан на получение оперативной и достоверной информации.

Конечно, как обычно, на пресс-конференции много говорили об успехах и доступности белорусской медицины. Но признали и реальные проблемы: цена импортных лекарств, коррупция, последствия Чернобыля…

— Весь мир доказал: основная борьба с коррупцией — это выработка четких правил. Когда фактически от конкретного исполнителя не зависит принятие решения, — говорит министр. — На этом и будем концентрироваться, менять механизмы закупок, совершенствовать их, чтобы они были открыты для общества, понятны для всех участников рынка и доступны контролю на всех этапах.

Еще есть вопрос по лекарственному обеспечению. Тоже не будем скрывать, что население поднимает вопрос, почему у нас некоторые импортные лекарства оказываются дороже, чем у наших соседей. Это пока в планах, будем плотно работать с представителями IT-сферы для разработки платформы, где в режиме онлайн каждый гражданин сможет разместить информацию, что он где-то за границей купил препарат в полтора-два раза дешевле, чем у нас. Если плюс-минус 30—40% еще можно объяснять условиями логистики и доставки… Но полтора, два и тем более пять раз [превышения цены] — это объяснить уже невозможно.

Влияние Чернобыля на нашу страну Владимир Караник считает реальным, но преувеличенным.

— После чернобыльской аварии статистически доказан рост рака щитовидной железы у детей. Причем это в период от четырех до десяти-пятнадцати лет после аварии. Сегодня среди детей, рожденных после 1987 года, мы не видим тенденции к повышенной заболеваемости. Все остальные негативные влияния мы не отрицаем. Но на сегодняшний момент доказать четкую связь роста той же онкологической заболеваемости с влиянием последствий чернобыльской аварии не удалось никому. Не потому, что кто-то не хотел или препятствовал этой работе, а потому, что этой связи нет. Возможно, какое-то небольшое влияние оно оказывает. Но основное влияние, с чем мы сейчас столкнулись, — это изменение демографической структуры населения. По данным 1900 года, средняя продолжительность жизни была 45 лет (а сегодня — 75). И сегодня пик онкологических заболеваний приходится на 70 лет. Понятно, что до онкологического возраста [раньше] мало кто доживал. Онкологические заболевания никого не волновали. И если сегодня у нас очень быстро увеличивается количество населения старше 65 лет во всех регионах, то … это и ведет к увеличению онкологической заболеваемости.

У нас налажена четкая система, чтобы минимизировать поступление радионуклидов в пищу там, где это представляет опасность. Могу сказать, что после аварии на Фукусиме у меня была возможность посетить город Фукусиму и пообщаться с японскими коллегами. Они говорят о том, что созданная система многоуровневого контроля, начиная от банального небольшого рынка, где вы не сможете ничего продать, не пройдя радиометрический контроль, — это то, что наши японские коллеги еще только пытаются создавать. Никто не замалчивает эту проблему. Она находится под пристальным вниманием. И поверьте мне, на этой проблеме достаточно много спекуляций. 

Приведем важные рассуждения о раке — это ведь профиль Владимира Караника. Он знает, что самая большая проблема в этой сфере — это даже не сама болезнь, а страх пациентов. А потому умеет успокаивать:

— Не будем обращаться во времена былин сединных. Посмотрим 2000 год. Отношение заболеваемости к смертности — 57%. То есть из ста заболевших 57 от этой болезни умирало. 2018 год — 31,5%. То есть на сегодняшний момент две трети с этой болезнью справились. Прошло всего лишь 18 лет! Уважаемый мною онколог профессор Жаврид, он до сих пор работает в РНПЦ онкологии, любил повторять: «Помню, когда я начинал, то защищались кандидатские диссертации о том, что изменение режима химиотерапии позволяет продлить детям с острым лейкозом жизнь на полтора-два месяца. И это считался большой шаг вперед. За это давались кандидатские степени». Сегодня, по статистике, 90% детей с острыми лейкозами излечиваются и спокойно живут дальше. Доживают до взрослой жизни, заводят свои семьи, забывают о тех проблемах, которые они перенесли в детстве. И это прошло фактически за трудовую деятельность одного онколога. Представьте, продление жизни на полтора месяца у ребенка — и 90% излеченных!

Подписывайтесь на наш канал в «Яндекс.Дзен», чтобы не пропустить интересные статьи и репортажи

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!