Мы приехали в деревню 10 мая, сразу после праздника. На улице жара. Детский дом пустует, но пока эта пустота живая. Очень скоро закончатся уроки, и коридоры заполнятся воспитанниками всех возрастов, которые будут готовиться чествовать ветеранов. Рядовое празднование проходит в нервной обстановке. Воспитатели и директор интерната стараются держать марку и улыбаться, но дети чувствуют неладное, и тревожность передается им, как электричество по проводам.

Скрывать уже нет смысла: это, вполне вероятно, их последнее совместное лето. Очень скоро детей раскидают по другим интернатам. Объяснить происходящее здесь пока никто толком не может. Как так случилось? Почему?

Цена доверия

О закрытии местной школы объявили около двух недель назад — 1 сентября она уже не будет ждать очередных учеников. Но, как оказалось, это лишь начало. Принимается решение о закрытии расположенного в деревне детского дома: он также подлежит ликвидации до начала осени.

Вопрос, по сути, решенный.

В жизни большинства обитателей Великолетчанского детского дома уже было предательство. Кто-то отлично помнит, как его забирали от родителей. Кому-то обещали, что детский дом N станет вторым родным, а он оказался не более чем перевалочной базой. И вот всех без исключения ребят ждет очередное предательство — как им воспринять происходящее иначе?

Более 20 лет назад, когда интернат только открывался, управление образования внедряло замечательную идею: Великолетчанский детский дом должен был стать одним из первых в стране, в котором стремились к тому, чтобы объединить биологических братьев и сестер под одной крышей. Раньше о подобных «мелочах» особо не задумывались, сегодня, к счастью, это уже не уникальная практика. Она применяется часто, но, как ни дико это звучит, до сих пор не стала правилом.

То есть вероятность того, что биологического или социального сироту могут разлучить с последним родным человеком на земле — братом или сестрой, существует.

К счастью, не в Великолетчанском детском доме. Здесь все устроено так: в одной группе-семье 10—12 детей. Как правило, это несколько биологических братьев и сестер: трое, например, Ивановых, трое Петровых и четверо Сидоровых. Дети живут в «трехкомнатной квартире» — отдельном блоке со своими спальнями, санузлом и комнатой отдыха. А заботятся о них «родители». Это еще одна уникальная особенность этого детского дома: в каждой группе воспитателями являются женщина и мужчина — по аналогии с мамой и папой в семье.

Согласитесь, прекрасная и очень важная идея. В этом казенном доме детей обеспечили, по сути, полноценными семьями, и это стало для них огромной радостью.

Что делать сейчас? Рассказать детишкам, что сказка закончилась, все было понарошку? Над этим непростым вопросом ломают сейчас головы директор Вера Петровна Дук и ее заместитель Леонид Владимирович Дук. Как вы поняли, это муж и жена. Они работают в детском доме уже более 20 лет, с момента его открытия.

Династии

Выше мы упоминали уникальные особенности этого детского дома. Вот вам еще одна: около 40% воспитателей, которые работают с детьми, — это семейные пары. Кто-то смотрит на такой семейный подряд с одобрением, кто-то пытается увидеть в нем кумовство.

— Лично мы уверены: чем больше семейных пар будет работать с детьми, тем лучше, — считает Вера Петровна. — Где же еще, как не тут, в деревне, где рабочие места на вес золота, не обойтись без «семейного подряда»?

Звучит логично, согласитесь.

Детский дом — это, по сути, градообразующее предприятие. Всего в его работе напрямую или косвенно задействовано около 100 человек (около 70 — в интернате, еще 15 человек — медицинская служба и сотрудники, обслуживающие котельную, весь штат школы, которая на 98% укомплектована детдомовскими детьми). Как только он закроется, деревня опустеет. Есть мнение, что уже лет через десять здесь останутся одни старики.

Вера Петровна пытается донести до нас суть трагедии. Леонид Владимирович ей вторит.

— Когда мы заселялись, здесь были однотонно окрашенные стены, — рассказывает директор. — Ядвига Поплавская с Александром Тихановичем провели для нас благотворительный концерт, на эти деньги мы начали закупать мебель. Буквально все здесь было создано своими руками. Нам есть чем гордиться!

— Когда мы заселялись, в Витебской области было более 20 интернатных учреждений, сейчас их осталось 6, — подхватывает заместитель директора. — Я понимаю, что детские дома должны закрываться. То, что они существуют у нас в стране до сих пор, неправильно. На сегодня из 84 детей, что живут у нас в интернате, только шестеро — биологические сироты. Остальные — социальные, то есть у них есть живые родители, которые не справляются со своими обязанностями. Но просто закрыв глаза, от этой проблемы не избавишься!

Было бы у нас 20—30 детей, видно было бы, что помещения уже простаивают, закрывайте нас. Но детей-то 84! Это самый большой в республике детский дом. Куда их деть сейчас? Что с ними станет?

Родные — не родные

Мы вместе пытаемся найти возможный выход, увидеть варианты, которые подарят надежду.

— Возвращать детей биологическим родителям? Порой возникает ощущение, что не все к этому готовы, — вздыхает Вера Петровна. — Я неоднократно была свидетелем того, как наши дети прятались, когда их приходили навещать мамы с папами. Стоит ли отдавать детей людям, с которыми дети просто боятся встретиться?

Думаете, приемные семьи — всегда выход? Да, часто родители в них действительно относятся к детям, пришедшим из детдома, как к родным, но, к сожалению, так происходит не всегда. Положа руку на сердце, скажу, что иногда я вижу самый настоящий «конвейер»: детей берут под свою опеку, получают пособие, следят за ними до совершеннолетия и, «отправив в жизнь», фактически забывают о них, потому что берут уже следующих.

На селе сейчас безработица, сокращают медиков, работников колхозов, учителей. И эти люди нередко берут детдомовских не из всепоглощающей любви к детям, а просто потому, что за это платят и можно хоть как-то выжить.

Денежный вопрос

Обсуждаем все аспекты существования детского дома, затрагиваем тему денег — куда же без нее. Леонид Владимирович отчаянно пытается доказать, что удается немало экономить. Как будто в таких вопросах подобные факторы действительно имеют вес.

Есть цифры, озвученные как-то одним из чиновников: государство сейчас тратит около $500 в месяц на ребенка, который живет в интернате. Леонид Владимирович размышляет:

— Мы прикладываем все усилия, чтобы эти траты были еще меньше: привлекаем спонсоров, стараемся заработать сами, много какую работу делаем своими руками. Именно благодаря привлеченному внебюджетному финансированию оборудовали современную кухню, полностью укомплектовали компьютерный класс, прямо сейчас завершаем реконструкцию санузлов. На все это у государства не взяли ни копейки! Одна из крупнейших обувных фабрик в стране бесплатно обеспечивает детей обувью и дарит выпускникам 500 рублей при выходе из детдома. Итальянцы регулярно забирают наших воспитанников на отдых на все лето — это тоже немалая разгрузка государственного бюджета!

Металлолом сдали на 200%, все показатели по платным услугам выполнили: сами выращиваем рассаду и цветы и продаем их. За последние два года привлекли помощь от спонсоров на общую сумму около 200 тыс. белорусских рублей!

Но очень быстро вопрос денег отступает на второй план, и мы вновь говорим о главном.

— Детей, которые нуждаются в государственной защите, на наш взгляд, меньше не становится, — уверены сотрудники детского дома. — Другое дело, что у нас всеми силами стараются сохранить детей в семье до последнего, не лишая родителей прав. Статистика, о которой предпочитают не распространяться, такова: нуждающихся в государственной защите детей в области около 200, а тех, кто находится в социально опасном положении, — несколько тысяч.

Их могут забрать в приют временно, на срок до полугода, после опять вернуть родителям, опять забрать… Многие семьи годами по разным причинам не могут решить социальные вопросы и стабилизировать положение, а в итоге страдают дети, которые находятся в подвешенном состоянии и годами «мигрируют» туда-сюда.

Как такое оправдать?

Нас водят по территории детдома, показывают кабинет за кабинетом. В актовом зале готовятся к празднику, в семейных комнатах дети одновременно делают домашнее задание и играют под присмотром воспитателей. Нет ощущения показухи, потемкинской деревни, нет чувства, что мы гуляем по принаряженной, но холодной и бездушной общаге. Чувствуется самая настоящая домашняя обстановка.

— Конечно, закрытие детского дома мы все — и педагоги, и дети — видим не иначе, как трагедию, — признается воспитатель Александр Ворошень. Буквально несколько минут он осторожничает, косясь на диктофон, но очень скоро распаляется и начинает резать правду-матку.

— Дети, по сути, вновь лишаются семьи, и оправдывать это экономией или оптимизацией бесчеловечно.

В первую очередь, особенно в такой щекотливой ситуации, важно думать об интересах ребенка. Например, один из моих воспитанников, Артем — его привезли в детский дом в трехлетнем возрасте, сейчас он оканчивает девятый класс. Три его старших брата — Саша, Андрей и Леша — тоже мои воспитанники, но они уже покинули стены интерната. Объясните мне, как таким детям сказать, что теперь мы уже не семья?

— А чем обернется закрытие лично для вас?

— Помимо того, что мы также разрушим связи с детьми (пережить это будет очень нелегко), — поиском работы для меня и жены. Причем поисками совершенно бесперспективными. Всю свою жизнь мы отдали этому детскому дому. Хоть по образованию мы и являемся учителями, но, естественно, перестроились на эту особую специализацию. Можно, проработав четверть века в интернате, пробовать вернуться в школу, но это связано с огромными усилиями.

Честно говоря, я сейчас вспоминаю один яркий пример. В Беларуси уже однажды закрыли все ЛТП, объявив, что таким образом победили алкоголизм. Практика показала, что этих мер для победы над зеленым змием, мягко говоря, оказалось недостаточно. ЛТП вновь открылись, а по употреблению алкоголя наша страна до сих пор остается в мировых лидерах. Я к чему это говорю. Надо понимать, что в цепочке «закрыть социально-педагогическое учреждение» и «решить проблему с социальными и биологическими сиротами» нет никакой логической связи. А это значит, что подобные действия могут быть выгодны государству, которое сэкономит деньги, чиновникам, которые отчитаются о выполненной работе, но никак не детям.

---

Статистика, о которой предпочитают не распространяться, очевидно демонстрирует, что принять резкие перемены способны далеко не все дети с искалеченными душами. Вера Петровна озвучивает эту статистику. Со времени открытия детского дома в 1996-м выпущено 467 детей, шестерых из них уже нет: одного убили, одна девушка умерла от рака, четверо парней ушли из жизни по своей воле, не выдержав встречи с суровой реальностью.

У детдомовских, как и у всех остальных брошенных родителями детей, очень остро развита эмпатия: это один из инструментов выживания слабого ребенка в суровом мире сильных взрослых. Когда приходил чиновник сообщать о закрытии детского дома, многие почувствовали неладное. Дети понимали, что долгий разговор в кабинете — преддверие большой катастрофы. Когда чиновник выходил из здания, несколько воспитанников выбежали и упали на колени: «Дядечка, умоляем! Только не закрывайте нас!» Как это ни печально, уговоры, даже со слезами и на коленях, в таких случаях не помогают.

Читайте также:

• «Люди махали рукой: вам от силы пару месяцев осталось». Семья вегетарианцев с 30-летним стажем про стереотипы и жизнь в небольшом городе
• «Решили рискнуть, а на завод за 300—400 рублей всегда успеем». Как двое рабочих ушли в свой бизнес
• «Платите врачам больше, чем программистам, и они не будут уезжать». Медики-эмигранты об отечественном здравоохранении

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by