Позитив в этой истории понятен: с появлением информационного равенства общество приблизилось к демократии. Цензура в плохом смысле этого слова исчезает. Как только происходит событие, у каждого человека есть возможность на него реагировать. Не то что раньше, когда писательство любого рода подразумевало кастовость.

Тогда все литературные деятели были «патентованными»: им необходимо было получить профильное высшее образование, вступить в Союз — писателей или журналистов. Важный момент: для того чтобы вступить в Союз писателей, требовалось опубликовать свою художественную книгу (или даже несколько). При этом издательство соглашалось печатать тебя, только если ты являлся членом Союза писателей.

Такой замкнутый круг еще больше ограничивал профессиональное сообщество от «случайных» людей, охраняя привилегии, которые полагались советскому литературному работнику. Я знаю истории, когда некоторые писатели, откладывая жалкие гроши с каждой зарплаты, собирали-таки на минимальный тираж своей книги в каком-нибудь заштатном издательстве «Промтехрыба» и таким образом открывали себе двери в «большую литературу».

Старались они не зря, ибо полагалось литературным работникам немало — начиная от знаменитых писательских дач и санаториев и заканчивая продуктовыми спецпайками и квартирами с дополнительной комнатой «под кабинет». Государство любило и ценило писателей и журналистов, они были рупором идеологии.

От всего этого мы избавились. Писателем сегодня может стать каждый, любому открыт доступ к широчайшей аудитории — только твори! И вот здесь начинаются «побочные эффекты» вопроса.

Сегодня писателей, если разобраться всерьез, гораздо больше, чем читателей.

Спросите родителей, и они расскажут вам, как было модно читать во времена Советского Союза. Люди всю жизнь формировали семейные библиотеки, часами стояли в очередях за книгами, собирали тоннами макулатуру, чтобы заполучить драгоценные многотомники Дюма или Лондона. В библиотеки ходили на самом деле с огромным удовольствием. Там постоянно надо было выстоять очередь, а хорошие книги всегда были буквально зачитаны до дыр!

Нынче читать не модно. Модно писать. А так как писателей стало больше, чем читателей, люди в основном читают сами себя. Сейчас очень много говорят про уникальность личности. Про то, что каждое ваше почесывание, каждая мыслишка кому-то обязательно важны. Вся реклама построена на фразах с посылом «ты этого достойна/достоин». Ты достоин любые свои разглагольствования о чем бы то ни было бросить в сеть. Посмотрите, как множатся лайки под лонгридами уже в первые секунды их жизни. Всем же понятно, что прочитать большой материал за полминуты-минуту невозможно. Вас не читают, вас лайкают!

Так создается огромный ком вторичной, никому не нужной литературы. Ты прочел какую-то маленькую брошюрку, родил мыслишку, посмотрел глупую картинку и подумал: «Никто этого не видел, я первый напишу, потому что я уникален! Потому что сегодня, когда я сидел на толчке, у меня возникла восхитительная мысль, и я сейчас одарю ей мир».

Поскольку люди не читают, они даже не подозревают, что мысль эта возникла на самом деле одновременно у сотен тысяч пользователей, сидящих утром на унитазе, — с разницей лишь в наборе грамматических и пунктуационных ошибок. Весь этот поток сознания хлынул в сеть и, вполне возможно, похоронил под собой несколько действительно ценных текстов от действительно умных людей.

Важно понимать, что хорошей, по-настоящему качественной литературы больше не становится. В массах не котируются многосмысловые, глубокие произведения. Сегодня в тексте важна читаемость, узнаваемость поисковыми системами. Главное для сетевого писателя — правильно расставить слова-маячки, поэтому «литератор» старается в своих произведениях быть как можно более прямолинейным: поисковик не дружит с глубокими смыслами, сложными метафорами. Исходя из этого, можно предположить, что пишущая братия все меньше творит для читателей и все больше — для поисковой машины.

Поскольку у нас сейчас информационное равенство и каждый дворник Вася имеет право разродиться глубокомысленными постами на завтрак, в обед и вечером, ситуация с засильем текстового шлака в сети будет усугубляться с каждым годом.

И тут возникает вот какая штука: профессионал, понимая, что такое литературное творчество, осознавая его ценность в интеллектуальном и финансовом эквиваленте, всегда будет выставлять ценник, который графоману покажется необоснованным. Например, я написала текст на страницу и хотела бы получить за эту работу $300. Графоман с удивлением скажет: «Да я таких за день десять штук наваяю! В чем ее труды?»

В Беларуси, заметьте, в большинстве случаев платят скорее за количество знаков, чем за качество созданного текста. Это буквально вынуждает некоторых профессиональных писателей не концентрироваться на важном, бритвой Оккама отсекая все ненужное, а растекаться мыслью по древу, порождать словесный понос. Это обесценивает профессию. В сознании отечественного обывателя пишущий человек — это некий шахтер, который спускается в забой и ежедневно вытаскивает оттуда тонны букв. А творчество где? Творчество состоит в том, что, уйдя в забой, можно провести там месяц и вернуться с тремя золотыми страницами.

Как изменится мир профессиональных писателей и массовой читательской аудитории после того, как прорвало плотину графоманства? Я опасаюсь заниматься предсказаниями. Конечно, очевидно, что писателя пинками свергнут со своего божественного пьедестала. Профессия перестала быть патентованной, уникальной. Конечно, писателю, привыкшему к комфорту в быту и работе и уважению к самой профессии в принципе, пережить это очень непросто.

Я часто вижу в интернете вторичные тексты с кучей лайков и комментов от малообразованных людей, злюсь, а разные графоманы-наркоманы говорят мне: «Ха, ты завидуешь!» Я не завидую. Я не выдаю на-гора двадцать постов в день. Я уходящая натура, которая чувствует себя человеком другой эпохи. У меня не возникает желания поспамить в соцсеточках, меня это не будоражит. Мне хочется жить в реальном мире, ходить на встречи с реальными друзьями, спать с реальным мужем и играть с реальным ребенком. Я не наркоман сети, хайпа, CEO и лайков. Но я все равно, как писатель, остаюсь социальным рецептором боли. С каждым годом мне все больше хочется сокращаться. Я продолжаю рефлексировать о жизни и мире, но стараюсь передавать свои мысли в крупицах текста, а не в тоннах макулатуры.

Что изменилось для читателей? Наверное, то, что каждый из них теперь может стать писателем. Хорошо, что не врачом.

Читайте также:

• Главный редактор Onliner.by Николай Козлович: «Ты должен» — как одной фразочкой закодировали страну
• Создатель медицинского стартапа Андрей Дюсьмикеев: уверен, что уже через 10 лет смартфон заменит большинство функций поликлиники
• Молодая мама Екатерина Лазицкая: сколько мне должно быть лет, чтобы я могла вас учить?

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by