— Вас не сильно замучили за дни после победы на отборе?

Артем: Очень сильно. Мы не высыпаемся, все хотят пообщаться, задать вопросы, а мы стараемся всем ответить.

— Ответственность, которая на вас сейчас свалилась, ощущается?

А.: На самом деле мы к этому немножко по-другому относимся. У людей обычно очень фанатичное отношение, которое сильно мешает. Нужно к любому делу, и к «Евровидению» в том числе, подходить с легкостью и смешинкой. Чем легче будем мы, тем лучше удастся передать нашу натуральность.

Ксюша: Если там будут нагнетать атмосферу, на нас это тоже может сказаться.

А.: Наверное, на эти две недели мы полностью откажемся от телефонов.

К.: Ага, я посмотрю, как ты откажешься!

А.: Ну, постараемся как-то абстрагироваться от происходящего. Вот в финале мы абсолютно не парились по поводу выступления. Зарядились, вышли и выступили в полную силу.

— Вопрос про искренность, наверное, самый популярный. Вот вас часто обвиняют в какой-то фальши.

К.: Очень смешно! А кто обвиняет? Говорят, что мы «сладкие»? Со стороны, наверное, сложно понять. У нас же есть какой-то сформировавшийся образ, но я не могу всей стране доказать, что я такая же в жизни. Просто я действительно очень эмоциональный человек, и это не мои проблемы, что люди уличают меня в неискренности.

А.: Это личное дело каждого. Может, кто-то слушает более тяжелую музыку и то, что мы делаем, не соответствует его вкусу.

К.: Хотя у нас есть поклонник в Гомеле — на наш концерт пришел длинноволосый парень в кожаных штанах, в косухе. Говорит: «Я, ребят, такую музыку не слушаю, но вы классные. Респект!» Его же за уши никто не тянул. Просто ему понравилось, и он этого не стыдился.

— Давайте про отбор. Вот некоторые конкурсанты действительно заморочились с номерами, а у вас все было по-простому. Вы на их фоне не паниковали?

А.: Я был рад, что так получилось. Это ведь сейчас никому не нужно. Вообще, полный бред! Лед никого не спасет, если у тебя нет песни и харизмы. На данном этапе достаточно показать себя и свою композицию. Да и в целом сейчас наблюдается тенденция к минимализму, интеллигентности и какой-то скромности. Вот это приветствуется. Я не представляю себе наш номер, в котором будут выносить на сцену какой-то непонятный шар и рассказывать, сколько миллионов он стоит. Люди берут простотой и открытостью, и чем больше мы встречаемся с птицами высокого полета вроде Джосс Стоун, тем больше понимаем, насколько это простые и открытые люди.

— А откуда у нас вот это стремление сделать все «дорага-багата»?

А.: Наверное, это пережитки Советского Союза, когда все было запрещено. А потом резко стало все можно, и от этого контрастного душа мы еще не избавились.

К.: А еще вкусовщина.

А.: Да, вкусовщина и менталитет. У нас много очень молодых ребят, которые занимаются стильными и крутыми штуками, но на большинстве еще лежит отпечаток «совка». Вот посмотрите на польское Disco Polo — у них миллионы просмотров на YouTube, и никто не парится, всем весело! Молодые ребята говорят: «Я хочу быть королем Disco Polo!» У них это бо́льшая часть культуры.

— Вам какой белорусский участник «Евровидения» понравился больше всего?

К.: Юзари. У него классный тембр, он талантливый музыкант. За него не было стыдно.

А.: Но есть такой момент у всех без исключения белорусских участников «Евровидения»… Вот зачем мне знать, сколько стоит платье Алены Ланской?

Какая кому разница, сколько тысяч долларов стоит чье-то платье, если нет нормальной песни и харизмы? Хоть ты бочку с миллиардами поставь на сцене, это никому не будет интересно.

К.: А мы будем говорить, что мое платье стоило $50.

А.: Ну не $50, чуть больше.

К.: Вот видишь, ты уже начинаешь завышать цену!

А.: Просто все это бьет по карману, ведь мы делаем все сами, но не можем позволить себе просто надеть «вышимайку» и выйти на сцену. Мы должны сделать все со вкусом и понимаем, что находимся не на «Бардовской осени», где можно душевно попеть возле костра.

— Думаю, сейчас вопрос денег стоит перед вами достаточно остро. Уже был какой-то разговор с представителями Белтелерадиокомпании?

А.: У нас был разговор, и мы приятно удивлены. Они говорят так: «Мы безумно рады, что в этом году едете вы. Вы такие простые, и мы не хотим вам мешать. Пожалуйста, собирайте команду, а мы вам во всем поможем». Они сами ищут спонсора, и у нас уже даже есть одно предложение. Я уверен, что мы сможем найти деньги и все сделать. Главное, что с нами будет наша команда — друзья, с которыми мы идем по жизни. Может быть, мы обратимся за помощью к какому-нибудь украинскому постановщику, потому что там реально делают фирму. Просто чтобы человек смог подкорректировать и посоветовать, что еще мы можем сделать в нашей стилистике. У нас ведь нет опыта работы на такой площадке.

К.: Нас никто не собирается наряжать в кокошники и лапти и как-то сковывать. Мы просто хотим быть одной командой, выглядеть так, чтобы на конкурсе все понимали, что вот пришли белорусы, и чувствовали эту натуральность.

Мы хотим поднять людям настроение. Не нужно никого грузить, а то вон у Грузии какая-то серьезная песня, опять социальщина пошла. Этого слишком много вокруг. Хочется выдохнуть и добавить немного веселья. Чтобы люди просто потанцевали. Немного банально, но это правда.

— Но у белорусов как-то исторически не складывается с весельем. Вы себя на этом фоне не чувствуете инородным телом?

А.: Бывает такое. Но что делать? Тоже грустить? Я ведь ощущаю мир именно так и хочу призвать людей тоже веселиться и улыбаться.

К.: Хотя бы три минуты.

А.: Нам сейчас люди пишут по поводу нового альбома и благодарят: мол, спасибо, вытянули меня из зимней депрессии. Не нужно никаких предрассудков и оговорок. Не нужно ломать голову по поводу того, что про тебя подумают окружающие. Это все «совок», и пускай он быстрее уходит прочь. На наши концерты приходят молодые люди, и мы будем на них влиять и заряжать позитивом. Это большая миссия, и она важнее «Евровидения».

— Вот действительно. Кроме «Евровидения», есть же куча хороших фестивалей, на которые стоит попасть. Почему именно оно?

К.: А мы и будем пробовать заявиться на хорошие фестивали. Просто «Евровидение» — это тоже крутой опыт! Мы только ушли со сцены, и ребята наперебой начали рассказывать нам, какая это классная атмосфера и работа. Конечно, люди видят только эфир и не знают, что происходит за кулисами.

— А что за кулисами?

К.: Там тусовка, там люди отдыхают, общаются, знакомятся. Наслаждаются жизнью.

А.: Для меня это в первую очередь тоже какая-то миссия. Она заключается в том, что на конкурсе впервые зазвучит белорусскоязычная песня. Мы объединили много людей: никогда еще по поводу участника «Евровидения» не было столько хороших отзывов и комментариев. Конечно, и негатива хватает, но его гораздо меньше. Я чувствую, что у людей будто что-то просыпается внутри. Значит, мы все делаем правильно.

Мы за творчество и идею. А «мова» объединит многих людей.

К.: Куча отзывов, 100 тыс. просмотров клипа за сутки — все это уже о чем-то говорит.

Нам рассказали, что перед финалом конкурса сделали опрос в 10 странах. Специально не оглашали результаты, чтобы не ощущалось давления. Из 10 стран 9 поставили нам высшую оценку. У них была однозначная реакция, а вот для нас все было не так ясно.

— К слову, про финал. Вам очередное изменение формата голосования пришлось по вкусу? Все-таки зритель должен выбирать победителя или жюри?

А.: Мне кажется, очень круто, что в этом году снова появилось жюри. Просто есть возможность повлиять на зрительское голосование какими-то способами. Вот за группу «PROвокация» проголосовало 10 тыс. человек: зайдите к ним на страницу во «ВКонтакте». А потом зайдите к нам или на страницу Nuteki — сразу все поймете. Жюри было большое и из разных сфер. Председатель жюри Дайнеко — большой профессионал и мэтр. Он фирменный музыкант, многое чувствует и понимает. Думаю, они специально поставили группе «PROвокация» 0 баллов, чтобы показать: «Давайте, ребята, займемся музыкой».

К.: Мы не злые, просто это было очевидно.

А.: Ну представьте в нашем номере ледяные шары. Или этот здоровенный барабан. Зачем?

— О сильных сторонах поговорили. Давайте о слабых. Вы сами их ощущаете?

А.: Да, ощущаем. Я знаю, что мне нужно усиленно заняться вокалом. Я не дотягиваю. Вот когда мы поем вместе, все звучит отлично, но на сольных строчках я сильно комплексую. Со следующей недели пойду к преподавателю и буду работать.

К.: А еще нужно подтянуть язык, чтобы увереннее чувствовать себя на концертах и фестивалях за границей и дальше заниматься нашим делом.

— Вот вы говорите «дальше заниматься нашим делом». У многих предыдущих участников «Евровидения» с этим как-то не складывается. Вот, например, Тео в эту пятницу показал новую песню — вторую со времен «Евровидения-2014». У вас долгоиграющие планы?

А.: Да, планы есть. В ближайшие пару лет очень хочется сделать сольный концерт во Дворце спорта. И выпустить до этого события хотя бы один альбом. Не оставляем сотрудничество с Евгением Гришковцом — есть планы, и, возможно, наша музыка даже войдет в один из его спектаклей. Важно понимать, что наша эстрада не привыкла к активной студийной работе. Один или два альбома за всю карьеру из тех песен, которые поются уже 20 лет, — вот, в принципе, и все. У Тео много всего другого: он пишет песни, делает аранжировки.

— Но это же его не оправдывает.

К.: Конечно, нет. Просто это именно то, чем он хочет заниматься. Он ведь и до «Евровидения» писал кучу песен людям и не был, в отличие от нас, гастролирующим музыкантом. Просто на фоне ряда других наших артистов Юра выгодно смотрелся на «Евровидении» и поехал туда своими силами.

— Вот еще один пример — Ivan. Вам тяжело было сражаться с деньгами Дробыша в прошлом году?

А.: Не сказать, что мы сражались. Просто это дало нам очень хороший трамплин. Мы рассказали о своей музыке, нас стали приглашать, появилась куча концертов. Люди узнали, что у нас есть еще какие-то песни, что мы играем на инструментах вживую. Я безумно рад, что в прошлом году мы не поехали на «Евровидение». У Ivan прекрасный тембр, но песня никакущая — это рок откуда-то из начала «нулевых». Мне даже кажется, что он — это молодой Дробыш. Прошло «Евровидение», и все занялись своими делами. Ivan не гастролирует в Беларуси, никак о себе не напоминает. Почему тогда к нему должны как-то относиться? Деньги деньгами, но есть чувство вкуса. Мы вот не много денег тратим на музыку.

— А зарабатываете вы музыкой много?

А.: Сейчас мы смогли выйти на тот уровень, когда можно оставить все остальные работы и сконцентрироваться исключительно на творчестве.

К.: Но вместо того чтобы деньги с новогодних корпоративов пустить на отдых, купили новые инструменты — гитару и клавиши.

А.: Я очень счастлив, что мы зарабатываем только музыкой и не зависим от каких-то директоров и начальников. У Ксюши есть ИП, а я хочу пойти в Союз музыкантов, потому что пока вроде как тунеядец. У меня нет музыкального образования, зато есть премия «Лира», и с ней вроде бы можно получить статус творческого работника, полностью отвязаться от этих формальностей и заниматься любимым делом.

— В Беларуси наград не так много. Вот премия «Лира» что-то для вас значит?

А.: Я могу прийти в Союз музыкантов и представиться ее лауреатом, чтобы получить статус творческого работника. А в каких-то городах участник «Евровидения» — это что-то космическое. Приглашайте, мы приедем и выступим. Но близко к сердцу мы все эти награды и статусы не принимаем.

— У нас, в принципе, есть в Беларуси два параллельных мира. Мир эстрады…

К.: …и андеграунда.

— Ну, это еще нужно разобраться, где больший андеграунд. Они между собой практически не пересекаются. Но вот в каком из них себя комфортно чувствуете вы?

К.: Мы держим нейтралитет и абстрагируемся. Просто стараемся держаться своей компании, где бы ни участвовали. Приезжаем на «Славянский базар», там много всякого странного, а потом уезжаем на «Басовішча» и тоже дарим людям свою музыку. Мы за творчество, и это для нас самое главное.

— А к светским тусовкам как относитесь? Это же вроде как возможность сделать вид, что мы существуем по номинальным законам шоу-бизнеса.

А.: Все тусовки, на которых кто-то делает презентацию клипа и угощает бесплатным шампанским с закусками, — для людей это возможность собраться, похвалить друг друга и похвастаться новой прической. Мы пару раз случайно попали на такие мероприятия, и для меня было очень странно, почему мой знакомый строит из себя другого человека. Даже «Грэмми» не дает тебе права вести себя заносчиво. Посмотрите на мировых знаменитостей — это в большинстве своем простые, открытые люди.

— Да, можно иметь номинацию на «Грэмми» и играть для 50 человек в клубе TNT.

А.: И это круто! Я даже не знаю, как описать это без ненормативной лексики. Как будто ты вертишь весь мир. Мне нравится, когда в Америке на каком-нибудь фестивале на полдень заявляют никому не известную группу, а вместо нее выходит играть Metallica. А в это время под сценой 300 человек. Это та самая легкость, та самая смешинка, о которой мы говорили.

Hi-Fi-акустика в каталоге Onliner.by

Читайте также:

• Naviband едет на «Евровидение-2017» в Киев. На конкурсе впервые прозвучит белорусскоязычная песня
• «Хочется, чтобы этот альбом стал знаковым для Беларуси!» Парень с девушкой, которые второй год пробуют попасть на «Евровидение», представляют «Иллюминацию»

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by