«Никто не виноват». Обидная история школьницы, которая боится темноты после «урока здоровья»

12 декабря 2016 в 8:00
Автор: Андрей Рудь. Фото: Глеб Фролов

«Никто не виноват». Обидная история школьницы, которая боится темноты после «урока здоровья»

Автор: Андрей Рудь. Фото: Глеб Фролов

3 ноября 2015 года жизнерадостная и бойкая Саша Луцевич отправилась в свою небольшую уютную школу под Могилевом. Час здоровья и спорта проходил в спортзале. Там четвероклассницу завалило гимнастическими матами. Сверху оказался (по словам детей, стал прыгать) сверстник. Молодая учительница этого не видела. Впоследствии у Саши диагностировали перелом позвонка. Сегодня она старается улыбаться. Но до конца не оправилась: полгода ей нельзя было сидеть, надо продолжать лечение. Мама девочки в растерянности: «Как-то так получилось, что никто не виноват».

…Нашу машину уже в третий раз красиво крутит на обледеневших дорогах агрогородка Полыковичи, что рядом с Могилевом. Но кюветы мы исследуем как-нибудь в другой раз. Неподалеку, на горе расположена школа, из которой Александра попала в больницу.

Перед поездкой мы договорились о встрече с учительницей, которая проводила злополучный урок. Когда мы уже скользим по городку, она неожиданно сообщает в трубку: общаться передумала. Бывает.

Отправляемся к Светлане Луцевич, маме Саши. Она сама работает в системе образования — помощник воспитателя в местном детском саду. Вдова, четверо детей, Александра — младшая. Женщина уже год добивается возбуждения уголовного дела в отношении юной учительницы — пока безуспешно: милиция не находит в произошедшем состава преступления. Светлана пишет в прокуратуру и обращается в суд — дело отправляют на дополнительную проверку…

— Да зачем же вам уголовное дело? — мы не первые, кто удивляется такой непримиримости. — Что это даст?

Мать школьницы начинает объяснять, что не доводила бы до такого, если бы не отношение школы и самой учительницы. Последнюю женщина считает главной виновницей случившегося.

Саша уже дома, только пришла с уроков. Поверх одежды надет специальный корсет. Говорит, надо бы носить его и в школе, но она стесняется.

По мнению детей, это был просто урок физкультуры. С непременным его атрибутом — скамейкой освобожденных. Среди них была в тот день и Саша. В школе нам потом объяснили: для младших это не физкультура, а «час здоровья и спорта», на котором просто играют. Поэтому и вела его учительница начальных классов. Школьница вспоминает тот «час здоровья»:

— В спортзале занимались два класса: наш 4-й и 6-й. Освобожденные сначала сидели на скамейке, потом нам разрешили поиграть. Три мата вертикально стояли у стенки, мы с подругой сидели на корточках рядом. Там еще наш одноклассник был у матов… А потом они на меня упали. Почему — я не знаю, не видела. Хотела выбраться, но сверху кто-то стал прыгать. Было больно, темно и страшно.

— Потом мне объяснили, что «повезло»: чуть ниже или выше — и она не смогла бы ходить.

Школьница показывает, как оказалась согнута ее спина. Говорит, почувствовала сильную боль, закричала, перестало хватать воздуха.

— С тех пор она темноты боится, как бы дыхание перехватывает, — добавляет мать. — Поэтому ночью оставляем в соседней комнате свет.

Ангелина старше Саши, ее класс тоже находился тогда в спортзале. Она видела прыжки школьника, слышала крик.

— Учительница стояла ближе к середине зала, была повернута к этому месту спиной. Одновременно разговаривала по телефону и с физруком. Потом одна девочка побежала к ней, позвала — тогда она и оттащила этого мальчика.

— …Потом меня вытащили, учительница посадила на скамейку, стали с девочками успокаивать, — продолжает Саша. — Когда кончился урок, мы пошли в класс, оттуда я позвонила маме.

— Она плакала в телефон, говорила что-то бессвязное, — рассказывает Светлана Викторовна. — Позвонила мне и учительница, рассказала, что на Сашу упали маты и она «просто испугалась». Я побежала дочке навстречу, к школе.

Окончательный диагноз — «перелом шестого грудного позвонка». Позже психиатр дописал: «посттравматическое стрессовое расстройство». Сегодня, когда подруги играют с кошкой, особо и не скажешь, что Саша «потерпевшая». Но корсет не дает забыть.

— Потом мне объяснили, что «повезло»: чуть ниже или выше — и она не смогла бы ходить. Примерно месяц у Саши был строгий постельный режим, потом полгода ей можно было только лежать или стоять. Потом разрешили ненадолго присаживаться. Три четверти она не ходила в школу, учителя приходили к нам.

После того случая классная навещала раза два с детьми, директор приходила. Интересовались, как здоровье, — на этом все. Еще мама учительницы приезжала, спрашивала: «Вы что, хотите ее посадить?» Я сказала, что не хочу, у самой же дети, знаю, что это такое, — как-то разберемся, мол. В марте сказала учительнице, сколько ушло на лечение, да и корсет надо было купить. Она только ответила: «Ой, так дорого», — и опять все затихло. А реабилитацию ведь надо продолжать, и это отнимает силы и деньги. Спина по-прежнему болит, кости деформированы. Кроме того, она стала бояться — темноты, оставаться одной. С ней кто-то должен находиться, а это уже вызывает проблемы на работе. Саша вообще сильно изменилась: стала пугливой, тихой. Раньше-то «бежала впереди паровоза»: и гимнастикой занималась, и танцами. Теперь это все сказали забыть навсегда. И на будущее выбирать не сидячую профессию.

По подсчетам Светланы, ее расходы, связанные с лечением и реабилитацией, составили около 30 млн. Она то рассуждает, что кто-то должен возместить их, то вдруг объявляет, что деньги для нее не главное… В любом случае разговоров о материальном возмещении все избегают. Областной отдел образования в переписке дал Светлане понять, что просто так ее чеки никто не оплатит: «По вопросу о возмещении затрат и компенсации морального вреда вы вправе обратиться в суд».

Следовать этому совету Светлана не хочет: денег на пошлину нет, да и «бороться с системой» она считает делом бесполезным.


В этой истории остается белое пятно — школьник, который прыгал по Саше. В иных обстоятельствах, если гипотетический ребенок наносит кому-то травму (или другой вред), ответственность несут родители. В нашем случае этого не произошло. Светлана отмахивается:

— Да что с них взять? Их позиция простая: отправили ребенка в школу — значит, школа отвечает. Вообще-то, у нас та же позиция.

Дети рассказывают о непростом характере мальчика, но их рассказы трудно подшить к делу. А учителя испуганно молчат.

На самом деле в школе знают, что с парнем не все просто. Согласно внутренним документам, с ним постоянно проводятся профилактические беседы «о поведении и взаимоотношениях с одноклассниками». Воспитывали классный руководитель, руководство школы, милиция. Вызывали родителей. Советовали сводить к «узким специалистам».

Родители мальчика трудятся на свинокомплексе. Всего в семье четверо детей (в том числе двое несовершеннолетних). Живут все вместе, числятся в списке нуждающихся в улучшении жилищных условий. Отец, судя по разговору, человек простой, рабочий, без затей. В то, что сын виноват, он не верит. Перекрикивает в трубку производственный шум:

— Дети играли на физкультуре, мат упал, и мой сын упал — и все. Он вообще тут ни при чем получается, это просто случайность. Потом милиция у нас все пороги пооббивала, приходили раз сто. Наказаний каких-то не было, просто на учет мальчика поставили — хотя и не было за что. Жена потом общалась с Сашиной матерью — она претензий к нам не предъявляла.


В школе, убранной к Новому году, историю помнят — но лучше бы она осталась внутри. И осталась бы, если бы мама школьницы спустя год не решила написать в редакцию.

Директор Ирина Николаева насторожена: «У вас есть аккредитация?» Звонит для консультации в отдел образования.

— Не могу ничего рассказывать до окончания расследования, документы переданы в милицию. Все, что должна была сделать школа, мы сделали. Провели свое расследование, комиссия составила акт. Учителю объявлен выговор, она лишена премии за ноябрь — других мер воздействия к молодому специалисту мы применить не можем.

На самом деле проверки завершены, решения приняты. Имя учительницы мы не называем: ей еще работать, строить карьеру. Тот класс был первым для 22-летней выпускницы университета.

Но директору, как любому живому человеку, непросто держаться в протокольных рамках, заданных вышестоящей организацией.

— А вообще, конечно, мы переживали. Я сама ходила к Саше в больницу, не говоря уже о классном руководителе и детях, которые навещали ее дома. Сегодня девочка посещает школу, мы нормально общаемся с ее мамой — но только в рамках образовательного процесса. А тот случай просто не затрагиваем.

В спортзале дети играют в волейбол, учитель командует — обычная школьная атмосфера. Год назад у торцевой стены стояли те дурацкие маты. Теперь ничего лишнего.

Вообще, данные разных ведомств о механизмах нанесения травмы различаются. Например, областной отдел образования полагает, что «…травма получена в результате падения ученика со стоящих у стены матов и нанесения при падении удара в область грудного отдела позвоночника Александре».

Детей, учителей, руководство школы неоднократно опрашивала и милиция. В результатах проверки сказано: несовершеннолетняя Луцевич упала, зацепила маты, они упали сверху; несовершеннолетний К., не заметив девочку, прыгнул на них. Услышав крик, сразу слез. Таким образом, в действиях учительницы отсутствует связь с травмой. Таковая присутствует в действиях мальчика, но он не достиг возраста наступления уголовной ответственности, а потому в возбуждении уголовного дела следует отказать.

Понять этот парадокс Светлане никак не удается. Она полагает, что выговор и лишение премии — недостаточное наказание для молодой учительницы.

И только Саша на нее не в обиде.

Читайте также:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by