Жаркая, мокрая, пыльная. Как это делается: репортаж о работе настоящего торфяника

Пока Минскую область раскачивало порывами ветра, мы радовались солнцу в Ляховичском районе. Только сухая погода позволяла добраться вдоль узкоколейной железной дороги до черного-черного поля. Там ряды за рядами идут тракторы с навесным оборудованием, необычным для горожан. Похожую картину можно увидеть во время посевной или уборочной. Необычным является лишь цвет поля, а также то, что проходящий мимо трактор буквально раскачивает землю под твоими ногами — стоишь, будто на плотно натянутом батуте. А потом голова соображает, что под ногами и не земля вовсе, до нее еще пару метров вниз.

Около десяти лет назад энергетика Беларуси еще ничего не знала о строительстве АЭС. Но проблема зависимости от объема и стоимости импортных источников уже обострялась, особенно в конце каждого года. Поэтому на страницах газет стала часто мелькать импортозамещающая аббревиатура МВТ — местные виды топлива. Вместе с локальной нефтью и повсеместными дровами место в списке МВТ занял торф. Его роль уже не была такой важной, как до или после войны. По относительно свежим оценкам, доля торфа составляет около 15% среди МВТ и около 2% в общем энергобалансе Беларуси. При этом эмоциональный фон вокруг торфа всегда был выше: нефтью у нас хвастаться не принято, дрова — примитивно. А вот торф — это же явление: оригинальный способ добычи, колоритные условия работы, споры с экологами.

Одно из крупнейших торфодобывающих предприятий Беларуси — ТБЗ «Ляховичский». После войны в местных окрестностях геологи открыли месторождение Выгонощанское площадью 60 тыс. га и с миллионами тонн торфа. Он лежал буквально на поверхности, точнее на дне болота.

Завод решили построить в деревне Туховичи. Далеко от железной дороги, зато в славном партизанском крае. Сейчас, вероятно, выбрали бы другое место (слишком дорого стала стоить транспортировка), но тогда местная власть победила, и в 1973 году завод выдал жителям и огромной стране первый торфобрикет.

С той поры утекло много десятков лет, но в технологии мало что изменилось. Модернизацией можно закрыть какие-то узкие места, но система та же, что и в начале семидесятых.

— На своей машине хотите? Ребята, вы приехали на ней, вот и обратно поедете, — так главный инженер торфобрикетного завода Константин Силицкий собирал нас в дорогу на поля, где добывают торф. В итоге мы сели в патриотичный УАЗ и с такими же мыслями отправились в путь.

Завод расположен недалеко от административной конторы. От него узкоколейка тянется куда-то в лес. Там она снова и снова раздваивается.

— Кормилица, — комментирует главный инженер. Всего в распоряжении завода 12 постоянных километров железной дороги и 6 временных.

Разработка месторождения и начало функционирования завода — это связанные друг с другом события. В БССР работало Министерство торфяной промышленности, добывали по 2,5 млн т торфа в года. Теперь — около 1 млн т.

— Нам отвели 4,5 тыс. га во временное пользование. Никакого сельского хозяйства здесь никогда не велось — может, на бугорках сено косили иногда. В неосушенном состоянии болото — это 92—96% воды. Клюкву собирать можно, а чтобы добраться до торфа, нужно сушить участок. Для этого мы копаем осушительную сеть из каналов. Картовые каналы текут в валовые, валовые — в магистральные. Оттуда вода сбрасывается (а точнее, поднимается насосами) в ближайшую реку Щару.

Вдоль вала, по которому скачет Patriot, течет еще один канал, заполняемый водой, — на случай пожаров. На другом берегу дизель-электрический путеукладчик кладет временный железнодорожный путь к штабелям (так называют горы торфа) — за смену рабочие успевают положить или разобрать до 300 метров узкоколейки.

Нынешние поля — бывший лес на болоте. Если участок пройден, он зарастает травой с огромной скоростью. Причем трава на торфе растет по пояс, не меньше.

— Если бы не осушали круглый год, никакая техника здесь не прошла бы. Вода быстро поднимается и отбирает свое, — замечает Константин Силицкий.

Из-за горы появляется человек на мотоцикле — начальник участка Владимир Комса. Еще один человек-торфяник со стажем в несколько десятилетий. Его участок площадью около тысячи гектаров сейчас бороздит с десяток единиц техники.

Послойно-фрезерный способ добычи был изобретен еще в советское время: участок режется по периметру каналами, вода откачивается, а вся растительность на поверхности выкорчевывается. На эту подготовку уходит три-четыре года.

Это насосная станция. Из каналов воду перекачивают выше со скоростью 2,5 тыс. кубометров в час — через канал она уйдет в Щару, которая протекает в паре сотен метров.

На готовые карты (так называются участки) выходят машины. Сначала торф фрезеруют — буквально рвут поверхностный слой в мелкую крошку до глубины 11—13 мм.

Торф подсушивается на солнце, после чего по этому же пути идет трактор с ворошилкой — переворачивает торф, чтобы сох с другой стороны. Затем волкователь собирает рассыпанный торф в вал.

Потом вал соберет уборочная машина и высыплет у подножья огромной горы — в штабеля, которые в готовом виде высятся на 8 м.

Последняя стадия — штабелирующая машина. Десятками лопастей она поднимает торф снизу и формирует гору.

За сезон происходит 25—30 циклов уборки торфа с карт. За год снимают до 25 см слоя торфа, толщина которого, напомним, составляет около 2 м.

— Сезон уборки торфа по науке длится 50—60 дней, — рассказывает Константин Селицкий. — Очень важна хорошая погода: солнцем влагу нужно довести с 80% до 35—40%. А уже в штабеле торф может стоять и пару лет, не боясь осадков.

Из штабеля погрузчики перекидывают торф в вагоны узкоколейки. Вроде бы и просто, но торф настолько мелок, легок и сыпуч, что уже через полчаса оказывается везде: на одежде, на лице, в обуви. Говорят, когда сухая погода стоит несколько дней и поднимается ветер, видимость сокращается до нескольких метров. Водители техники чистят воздушные фильтры два раза в день, но все равно при ремонте двигателей на дне картера собирается слой торфа. А еще до войны и сразу после нее торф добывали руками и лопатами. Кроме того, черный торф притягивает солнечное тепло, а болотистая местность — мошкару.

Напротив сочетания «адская работа» в словаре я бы поставил какую-нибудь черно-белую картинку из тех времен.

После того как участок использован, осушение прекращается и местность заболачивается (или для начала затапливается). Вот это один из острых моментов торфодобычи, который не нравится многим экологам. У торфяников свои аргументы.

— Эти участки быстро возвращаются в свое оригинальное состояние. Спросите у рыбаков, которые едут туда на рыбалку. Возвращаются хищники, птицы. Мы даже не весь торф забираем. Растительному миру нужно время, но и он восстановится, — говорит директор завода Владимир Гунько.

По узкоколейной железной дороге торф движется на завод. Несколько вагонов идут сразу в собственную котельную, производящую пар для сушилок.

Остальное по транспортерной ленте перемещается в сушилки. Везде классический промышленный дизайн и дух прежних пятилеток.

В отличие от добычи, завод работает круглый год. Остановка на каникулы и последующий запуск обойдутся дороже.

Технологический процесс управляется аппаратчиком. Огромные пульты, наверное, сегодня можно было бы заменить приложением для мобильного телефона. Но торф слушается только нажатия суровых кнопок и рычагов.

— По трубам торф поступает в одну из трех сушилок, и содержание влаги доводится до 17—20%. Такие сушилки делали в ГДР, давно уже не выпускают их, — показывает главный инженер.

Сушилки — огромные цилиндры, нагреваемые паром из котельной. Относительно сырой торф поступает в сушилку, сухой — высыпается и подается в брикетировочный пресс. Так формируется колонна брикетированного торфа. Пресс толкает колонну вперед и вверх по длинному желобу — на склад. В конце пути торф сам ломается на кусочки под собственным весом — никакой нарезки или обжига. Прессованный торф удобнее в перевозке и использовании. Регулярно под бункер с брикетами подъезжает грузовик, заслонка открывается и закрывается. Машина поехала к заказчику.

Директор Владимир Гунько признает большое и славное прошлое торфяной промышленности, но отказывается видеть будущее без перспективы.

— Торф — наше топливо. Белорусы его добывают и продают, оставляя деньги внутри страны. Раньше газификацию вели для того, чтобы минимизировать расход брикетов, а теперь стало наоборот: добыча может быть намного выше, но все упирается в склад.

По словам Владимира Гунько, больше всего на спросе сказалось уменьшение объемов продаж физическим потребителям.

— Гигакалория на торфе для потребителя дешевле, чем на газу. Но для этого нужно покупать оборудование. Поэтому наши поставки ЖКХ растут, но не очень быстро. А вот население покупает все меньше брикетов. Количество людей в сельской местности сокращается, а там, где жизнь кипит, давно провели газовую трубу. Также в советское время много торфа уходило в сельское хозяйство в качестве компонента для удобрений. Теперь эта доля совсем небольшая: торф дешевый, но возить его дорого.

Торфа в Беларуси много, как и вокруг нее.

— Больше всех в мире торфа добывают финны. Раньше в Литву мы ездили студентами на практику, а теперь она у нас покупает брикеты. Очень много продавали в Швецию, но несколько лет назад у них обновилось законодательство и торф вывели из-под налоговых льгот, поэтому экспорт сильно упал.

По словам руководителя, рентабельность производства брикетов сейчас низкая. Виной тому падающий спрос и теплые зимы. Сейчас с надеждой смотрят на цементные заводы: они провели модернизацию и будут менять уголь на брикеты как источник тепла.

— В Беларуси под госпрограмму «Торф» [рассчитана до 2020 года — прим. Onliner.by] начали изготавливать оборудование. Теперь россияне и украинцы приезжают к нам и смотрят, как оно работает. Вся эта торфодобыча теперь наша — как можно потерять ее?

Для тех, кто любит землю, — лопаты в каталоге Onliner.by

Читайте также:

• Даем стране хлорида натрия. Репортаж о том, как добывают самый важный продукт
• Как производят дизтопливо. Репортаж с завода по нефтепереработке

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by