«Фу ты! Тиха! Хватит брэхати!» — бабушка пытается утихомирить голосистого пса. Тот считает своим святым долгом охрану двух гор аккуратно сложенных веников. В Богдановке течет тягучий будень. Здесь живет 1430 человек, из которых работу имеют только 300. Остальных спасает в основном лес. Оттуда можно принести ягоды и ветки для будущих веников. Последние раньше были удивительно популярны. Богдановские веники фурами развозили по большим минским заводам. Теперь все намного менее лирично.
На улице почти никого. Не потому что обед, а потому что так всегда. Редкие встречные здороваются и увлекают друг друга в короткие диалоги о своих делах.
К зданию сельсовета подъезжает серебристая Lada Samara. Из нее выходит председатель с расстегнутым воротом алой рубахи и закуривает желтую «Корону». На загорелом лице выделяются пронзительно яркие голубые глаза. Загар говорит в пользу «некабинетности» руководителя.
— Богдановка в настоящий момент — это агрогородок с населением порядка 1430 человек, — говорит коренастый Сергей Фурсевич, придавливая локтями столешницу. — Трудоспособного населения — 800 человек. Из них устроенных — только 300. Так что проблема занятости стоит на первом месте.
Фурсевич пригодился там, где родился. Выучился на преподавателя математики в Мозыре, но в городе не остался. «Так исторически сложилось, — объясняет он свое возвращение в деревню. — Ничего страшного. Надо кому-то и здесь работать». Мужчина долгое время учил детей в местной средней школе физике и математике, порой занимая две ставки.
— 36 часов в неделю плюс кружковая работа. В 8 утра пошел, в 8 вечера пришел. Я вел компьютерный кружок и «кинодемонстраторы». Была у нас старенькая установка «Украина». Учил ребят пленку монтировать.
Богдановка — последний населенный пункт Лунинецкого района. До райцентра — 35 километров, до следующего агрогородка — 15. Вокруг мощный щит из густого леса. Расположение повлияло на местный промысел. Здешние люди издавна занимаются лесом.
— У нас тут много строителей, плотников, каменщиков. Могут дом с нуля построить. Раньше ездили на подработки по Беларуси и России. Но сейчас кризис, да и в России не все ладно. Есть немножко проблем, — грустно описывает ситуацию Фурсевич, потирая посеребренные виски. — Потому люди занимаются заготовкой дико растущих ягод и веников — березовых, дубовых, банных или обычных деркачей.
* * *
Фурсевич председательствует в Богдановке четыре года. Говорит, не заметил, чтобы после назначения отношение людей к нему как-то изменилось.
— По закону диалектики присутствует единство и борьба противоположностей. Есть белое, есть черное, есть сладкое, есть кислое. Отношения между людьми никогда не бывают простыми, — философствует руководитель. — У разных людей разные системы материальных и духовных ценностей.
Резвая Lada останавливается возле неприметных ворот. Во дворе безмолвная бригада сельских мужиков, оперирующих внутренности захворавшего мотоблока. Одежда — будто униформенная: штаны и куртки защитных окрасок да фланелевые рубашки в клетку. От бригады отделяется хозяин. Зовут его Константин. На просьбу рассказать о вениках выдает кусок богатого полесского диалекта со следующей сутью: «Веник же не человек, чтобы о нем рассказывать».
— Как ягода пойдет, наверное, стану собирать. Раньше шабашки были. Ездил в Россию, в Беларуси нанимался к частникам. А сейчас мало кто строится, а если и строится, то сам. Так что веники, можно сказать, — основной мой заработок. Полезли, покажу. Только осторожно.
Взбираемся на чердак под жалостливый скрип лестницы. За деревянной дверью — поселение банных веников, которые находятся на просушке.
— Откуда у веников из Богдановки популярность?
— Ну ты ж в интернете лазаешь? Лазаешь. Погляди, сколько там веник банный стоит. 25—35—50 тысяч. Если приезжает какой любитель бани и просит штук 10—15, я ему продаю по 10 тысяч каждый. Если берут оптом, то по 6. Вот ты и подумай: я продаю за 6, а около бани продают за 40. Наши веники популярные, потому что дешевые. Не было б передо мной двух посредников, может, получал бы больше. А так не могу найти прямых выходов.
В лесу мягко запевают птицы. Собака вяло на них реагирует. Мотоблок начинает чувствовать себя лучше.
Константин совершает регулярные марш-броски в лес. Там он собирает дубовые и березовые ветки и везет обратно, где и вяжет веники.
— Як хорошая погода, можа, неделю все это сушится. Если плохая, можа, и две. Можа вообще учэрнеть. Зимой люди делают обычные веники. Правда, лесники гоняют.
* * *
— Учителя с учетом занятости и категорий получают около пяти миллионов, люди в сельском хозяйстве — два с лишним, в медицине — где-то четыре-пять, в лесничестве — тоже около пяти, — рассказывает председатель, который везет нас к скупщице Евгении Александровне.
В ее дворе стратегический запас веников и котиков. Веники жесткие, котики мягкие. Четыре рыжих брата путешествуют по горам связанных березовых розг под надзором такой же рыжей матери.
— Фу ты! Тиха! Хватит брэхати! — бабушка воспитывает голосистого пса, который лезет со своим лаем в эфир безмятежного деревенского дня. — Яго Жуликом звать, як що ен вон таки — агрэсиуны.
Евгения Александровна родилась в Богдановке и 30 лет проработала почтальоном. Оказавшись на пенсии, сама того не ожидая, стала индивидуальной предпринимательницей. Бабушка выходит на крыльцо с худой стопкой подтверждающих ее статус документов.
— Тут пункт приема. У меня зять главный. Я закупляю, он увозит. Бизнесом на пенсии занялась. Ну шо ж зробиш. Детям надо помогати. Знаете, хлопцы. Люди благодарны мне. Заработка-то нет. Особенно хлопцам, которыя не на пенсии яшчэ, тяжко. Як им жить? А тут нарэзали, звязали веник — есть копейка и на хлеб, и до хлеба. Хто не ленуется, той выжывае.
Как только у Александровны появляются деньги, она вешает объявление на ворота. Новость распространяется с космической скоростью. Возле хаты быстро вырастает очередь. Сейчас во дворе у бабушки две высоких горы, или 60 тысяч веников. Это примерно две фуры. Собраны они за пару дней.
В гнезде на столбе сидит аист. Птица.
Около веничного массива — тоже «Аист». Велосипед. Самый популярный здешний транспорт.
По количеству велосипедов на душу населения Богдановка громит Минск.
— Я на пенсию живу — два миллиона двести. Да дед полтора получает. Хватает. Иногда пенсия и сюда уходит. Выгоды никакой. Помогаю детям. Яны должны типа мне яки-то миллион платити. Но я ж мама. Як это я грошы буду брать? Няхай внучкам тыя грошы будуть.
Один веник Александровна принимает по 1500 рублей.
— Моя мама тоже вязала. По 5 копеек был веник. А хлеб — 10—12. Теперь же два веники — это шо? Ерунда. Шо за 2500 купишь? Ничога.
Котикам весело. Бабушке — не очень. Говорит, что раньше веники расходились и по Минску, а теперь бизнес стал мельче.
— Зараз якисьти клиент обманул нас. Што-то абяшчае, абяшчае забрать. Мы ждем. А у него грошай няма.
* * *
Старая обитель лесничества находилась возле смотровой башни. Потом его разобрали. Новая резиденция лесников располагается в самом красивом здании деревни и внешне похоже на сказочный терем.
Верховный лесник уехал в лес. На месте его супруга и по совместительству помощник. Елена Занько говорит, что ударение в фамилии ставится на первый слог и что местные веники — это по большей части не романтика, а административное правонарушение.
— Смотрите, какие у нас тут березки красивые. Они же как девственницы. Местные в лучшем случае обрубают им ветки. Но есть и такие, которые наполовину валят ту березу. В итоге ствол лежит трупом, а ветки забираются. А это не самые старые деревья. Ведь для веников нужны деревья возрастом до 20 лет. У них ветки упругие.
Чета Занько — из Ганцевичей. 13 лет назад будущие муж и жена выучились на лесников и были отправлены в Богдановку по распределению да так и остались.
— Есть у нас «ипэшники», которые должны заготавливать сами ветки. Им мы выписываем лесной билет в определенные делянки: «Такой-то ИП допускается к заготовке мягколиственных пород. Выдел такой-то». Бывает, что нам на определенном участке нужно оставить сосну, которая считается ценной породой, а березу убрать. Там людям с лесным билетом разрешается заготавливать ветки со срубленных деревьев. Но этим мало кто занимается. Проще же скупить у населения.
Занько вспоминает, как 10 лет назад в Богдановку ехали караваны фур. Здешние веники шли на МТЗ и прочие большие заводы. Для сравнения: за последнюю зиму в деревне побывала лишь пара фур. Помощник лесника считает, что веничный бизнес ссыхается.
— Нашему лесничеству в конце 2014 года поставили задачу заготовить 4 тысячи веников. Так они лежат до сих пор. Люди отдают свои веники в счет будущих денег. Это не самый деловой подход. Принцип — лишь бы труд не пропал. С другой стороны, Богдановка — деревня на обочине жизни. Тут ничего, абсолютно ничего нет, только лес. Люди им и живут. Ягоды и веники. Хотя веники совсем скоро станут неактуальными. А ягоды — это да. Чернику в прошлом году брали по 25 тысяч за килограмм.
В кабинете Занько рабочий дух. Она одна из 300 устроенных местных жителей. На стене карта местного лесничества. На столе разогретый компьютер и выводок документов. Административный штраф за незаконную порубку составляет от 5 до 50 базовых величин, говорит помощник лесничего.
— Но процентов 70 населения заготавливает ветки там, где им вздумается. Мы пишем предписания, мол, впредь готовить ветки только со срубленных деревьев. А люди что? У них и топоры отбирали, и что только не делали. Некоторые видят лесника и выкидывают топор. Отдельные товарищи уже по три штуки утопили. Самые втянутые в это дело рабочие люди постарели. В лес больше не ходят. Молодежь — и подавно. За последние шесть лет в деревне не осталось ни одного молодого. Дочь недавно окончила школу. Так из 19 выпускников в Богдановке не осталось никого. Стареет деревня…
Елена седлает велосипед и уезжает обедать. Вокруг остаются засеянные поля с приятной глазу геометрией и лес, который здесь решает все.
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by