«Почему я не хочу говорить на белорусском». Диалог о моде и пошлых переборах

В нашей стране два государственных языка. Русский используется большинством. Белорусский менее востребован по длинному ряду причин: не нравятся звучание и мелодика, нет мотивации и желания учить, стеснение, отсутствие патриотизма… Лидер группы Drum Ecstasy Филипп Чмырь добавляет сюда нелюбовь к навязыванию. Музыкант считает, что нынешние пропагандисты «мовы» действуют неправильно, формируя стойкую неприязнь к белорусскому языку. Очередной выпуск пятничного «Неформата» рассказывает о подмене понятий и необходимости брать пример с украинцев.

Кто это?

Это минчанин, который рос в русскоязычном окружении. Теперь Филипп — участник широко известной белорусской группы Drum Ecstasy. В свободное от музыки время занимается рекламой. Если допустить, что белорусская интеллигенция в большинстве своем обитает в Facebook, два года назад Чмырь спровоцировал ее гневное бурление одним коротким постом. Текст был буквально следующим: «Я ненавижу белорусский язык, как и все, что мне навязывают». Под ним быстро выросли километры огнедышащих комментариев. За прошедшее время Филипп свою точку зрения не поменял.

* * *

— Почему вы не говорите на белорусском языке?

— Я его не знаю. Это единственное объяснение. Если бы я знал белорусский язык, то разговаривал бы на нем. А так даже не пытаюсь.

— Были какие-то поползновения в эту сторону?

— Я разговаривал по-белорусски, изучая в советской школе язык и литературу. И был одним из лучших в классе в этом отношении. Правда, так же хорошо в школе я разговаривал и на французском.

Понимаете, я минчанин, я в активе с семидесятых годов. И у нас никто не разговаривал по-белорусски. Даже обе школьные учительницы этого языка общались между собой по-русски. Лето я проводил на писательских дачах, общался там с внуками литераторов. И их деды только между собой разговаривали по-белорусски, а с нами — по-русски. Видно, просто хотели доступно донести информацию, что яблоки брать нельзя [улыбается].

— Что у вас в аттестате было по белорусскому?

— По выпускному экзамену — пять. Правда, ныне существующий белорусский вообще не похож на тот, который учили в школе мы. В данном отношении мне очень сложно. Смотрите: всегда была улица Чырвоназорная, но вдруг стала Чырвоназоркавая. Какого хрена, спрашивается? Или всегда было «Не прытуляцца», как вдруг стало «Не прыхіляцца». Новояз. Мне кажется, что некоторые слова откровенно тащатся из диалектов. Даже мои «беларускамоўныя» друзья говорят, что с новоязом начался перебор.

Сейчас ребята, продвигающие «мову», разделились и решают, как правильно им говорить. Слушайте, для того, чтобы я начал изучать язык, определитесь между собой, что именно я должен изучать. И потом я, может быть, займусь этим вопросом. А пока решайте свои внутренние дела.

— В позапрошлом году вы написали в своем Facebook: «Я ненавижу белорусский язык, как и все, что мне навязывают».

— Несколько часов мучительно подбирал формулировку, чтобы исключить мазню. Моей целью были друзья, среди которых хватает поклонников и пропагандистов белорусского языка. Мне хотелось зацепить этих ребят и показать, что методы, которыми они пытаются продвинуть «мову», ни к чему не приведут.

Давайте возьмем за пример введение обязательного религиозного образования в России. Многие очень сильно волнуются по этому поводу. А я говорю, что это просто прекрасно. Эффект, который имело обязательное коммунистическое образование в советской школе, трудно переоценить. Люди, учившие марксизм-ленинизм, получили мощную прививку и больше не впадают в этот бред. Мы никогда не возродим какие-то сталинские моменты.

Так что за религиозное образование можно быть совершенно спокойным. Мерлин Мэнсон, кстати, учился в католической школе. Если в определенный момент вы сделаете что-то обязательным — допустим, религиозное образование, — то получите стойкое (особенно если речь идет о периоде полового созревания и протеста) неприятие абсолютных безбожников, которые будут плевать на всю эту тему.

Хотите продвигать белорусский язык — делайте это умно. Мы уже проходили принудительную позняковскую белорусизацию. Так что мой посыл очень простой: если вы будете навязывать что-нибудь, получите ответную ненависть.

— Что конкретно вас напрягает?

— Мне не нравится обязаловка. В стране, где я живу, два официальных языка. Значит, я могу выбирать тот, который мне удобен.

Существует глобальный цирк, который очень хорошо проявляет себя в арт-тусовке. Смотрите. Все арт-директора, художники и основная масса кураторов — русскоязычные. Они делают описание проекта на русском языке. Затем профессиональные переводчики переводят все это на английский и на белорусский. Русский вариант при этом прячется. Я прихожу и начинаю просить: «Ребята, знаю, вы писали аннотацию на русском. Дайте мне ее, пожалуйста». Но ничего не получаю. Вот это и вызывает негативную реакцию.

Это фальшь. А фальшь всегда бесит. Вот еще про цирк. Стойка бара. С одной ее стороны — русскоязычные бармены, с другой — русскоязычные посетители. Происходит заказ. Посетители между собой: «Кофе будешь?» — «Буду». — «Дзве кавы, калі ласка». Бармены между собой: «Добра». — «Кофе свари, пожалуйста». Этот цирк не популяризирует «мову».

После публикации моего поста о белорусском языке некоторые знакомые бизнесмены приняли позу: «Ах так! Тогда мы будем разговаривать с тобой только по-белорусски». Далее следовал белорусский, как им казалось, текст. Тогда я отвечал: «Ребята, на таком белорусском и я могу говорить. Даже лучше. Не позорьтесь, пожалуйста». Сперва сходите на курсы, а потом уже открывайте рот.

Кстати, семь лет назад моя жена не смогла собрать группу из шести человек на такие курсы. А сейчас у молодежи мода на белорусский язык. Это хорошо. Группы по интересам должны существовать. Только меня не заставляйте. Я не хочу. Я просто отстаиваю свое право называть «матчынай мовай» русский язык. Все очень просто: «матчына мова» — это не обязательно белорусский язык, это язык, на котором говорит твоя мать.

Не надо этой подмены понятий. Потому что этого и так много.

Допустим, была у нас перепись населения. И тогда интеллигенция устроила кампанию: мол, пишите в бланках, что ваш язык — белорусский. Люди не разговаривают на белорусском языке каждый день, но написали, будто разговаривают. И теперь ссылаются на те данные. Но ведь это фальсификация, фейк. Это мне не нравится.

— Сколько людей в вашем окружении постоянно пользуются белорусским языком?

— Один — Лявон Вольский. А круг знакомых у меня довольно широкий. При этом я не говорю о профессиональном белорусском языке. Потому как у меня есть друзья, которые честно называют себя профессиональными белорусами.

Еще про Лявона. Всегда говорю ему: «Мне нравится, как ты разговариваешь, но я нифига не понимаю». Когда возникли бурления по поводу моей позиции по языку, единственным человеком, который начал переходить в общении со мной на русский язык, оказался именно Вольский. Лявон — интеллигентный человек. А для других неприятие моей позиции — это поза. Ну поза так поза.

— Самая радикальная реакция на то ваше выступление?

— Были звонки, были сообщения, было хамство, были угрозы. Я сделал скриншоты, храню. Могу все выложить. Я вообще люблю «скриншотить», у меня большая коллекция. Все же часто вызываю милицию по поводу неправильной парковки, курения в общественный местах, драк. Это моя гражданская позиция. Поэтому я все фиксирую.

Мне писали что-то вроде «Говоришь по-русски — дуй в Россию». Но это же обыкновенный фашизм. Если человек не говорит по-белорусски, нельзя делать вывод, что он родину не любит. Снова подмена понятий. Я люблю родину. Я здесь порядок навожу. Я здесь вызываю милицию, заставляю студентов бросать окурки в мусорку, доставать их, тушить, если бычки не затушены, и снова выбрасывать. Родину любить — это как минимум не гадить там, где живешь. Вот мы все любим ссылаться на хорошую Германию. А Германия — это порядок, который люди сами устанавливают вокруг себя. Вот и все.

При этом, если возвращаться к реакции на мой пост, я остался в плюсе. На улице люди останавливали меня и говорили: «Спасибо вам за позицию». Ситуация в том, что я, представитель русскоязычного большинства, отстаиваю право разговаривать на русском языке, получать информацию на русском языке и защищать себя от каких-то нападок по поводу русского языка. А они есть.

И снова-таки: я не против популяризации языка, но проводится она неправильно.

— А как правильно?

— Если вы сделаете действительно фантастическое кино, русские тут же переведут его, а шведы тут же затитруют. Основная часть людей через некоторое время посмотрит фильм на русском. То есть кино язык не спасет. Если вы напишете очень хорошие книги на белорусском, которые действительно будут заслуживать интереса за пределами республики, произойдет то же самое. Их переведут на русский. Потому что рядом находится гигантская страна с мощным языком.

Так что если вы хотите популяризировать язык, пишите песни. Теоретически их тоже можно перевести. Но это будут уже совершенно другие песни. Изменится ритмика. Больше всех белорусских борцов за «мову» для нее сделали двое — Мулявин, не будучи белорусом, и Михалок. «Грай», даже не сознавая смысла, напевают все. Вот это правильный подход.

Украина популяризирует свой язык только через песни. «Океан Ельзи», «Воплі Відоплясова» — мы же просто напеваем их песни, даже до конца не понимая текст. Ну про весну поют, ну отлично.

— То есть «беларускамоўнае асяроддзе» решает, какой белорусский язык в нашей стране самый белорусский, а затем принимается записывать песни?

— Конечно. После этого язык может стать модным. Если язык интересует молодежь, надо это поддержать. Но не заставлять. Главное — уважать друг друга и никому ничего не навязывать.

— Любая мода имеет свои пошлые переборы…

— Вот все, что происходит сейчас, — это пошлый перебор. Возьмем меню некоторых заведений с белорусским и английским текстами. Мы приезжаем в ту же Литву, в которой существуют абсолютно антироссийские настроения, но находим там указатели на русском языке. Почему? Потому что много русских туристов и потому что надо зарабатывать деньги.

У меня возникают чисто профессиональные претензии, допустим, к фестивалю «Аднак». Я называю его «Дайте г…ну еще один шанс». Зачем делать специальный фестиваль, ограниченный языком? Это уродство с профессиональной точки зрения. А задача рекламы — продавать и делать информацию удобной, чтобы захватить человека.

Хорошо, когда язык используется по делу. Вот квас «Хатні». Все четко: это наш квас, белорусский. Идентификация продукта происходит через язык. Это офигительно. Это классный инструмент. А реклама, допустим, Samsung на белорусском мне абсолютно непонятна. Получается, мы ограничиваем распространение продукта только белорусскоязычной аудиторией, которая находится в меньшинстве. С профессиональной точки зрения это неправильно. Неправильно использовать рекламу как образовательную фигню. Реклама — это продажи и продвижение. Как и меню. Знаете, в Минске есть кафе, в которых я не заказываю еду, потому как не понимаю, что мне предлагают.

— Ситуация, при которой через десять лет это интервью будет делаться на белорусском, реальна?

— С моей стороны — нет. Просто потому, что я ленив. Это интервью могло бы состояться на белорусском языке в 1993 году. В 1989-м мы могли бы поговорить и на французском. Но уже нет [улыбается].

Читайте также:

• IT-революция по-белорусски. Директор ПВТ о том, как программисты меняют жизнь страны
• «Как воспитывать личность в ученике, если ты сам личностью не являешься?» Бывший директор гимназии об образовании, сборе денег и походах на хоккей
• «Не нравится страна? Скатертью дорога!» Человек-баян размышляет о том, как бороться с застоем и безынициативностью

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. sk@onliner.by