Картошка, тракторы и «трасянка». Первоапрельский разговор о белорусском чувстве юмора и добрых шутках, которые куда-то пропали

 
01 апреля 2016 в 16:00
Автор: Александр Чернухо. Фото: Анна Иванова. Иллюстрация: Олег Гирель
Автор: Александр Чернухо. Фото: Анна Иванова. Иллюстрация: Олег Гирель

У кого-то сегодня развязались шнурки, а кто-то испачкал спину побелкой. Мы вдоволь насмеялись, а теперь пора настроиться на серьезный лад и подумать: действительно ли белорусы умеют шутить? А если умеют, то о чем? В рубрике «Неформат» говорим с участником золотого состава команды КВН БГУ Андреем Дерьковым о несмешных российских комедиях, South Park и Charlie Hebdo, самоиронии и национальном юморе.

Кто это?

Андрей — весьма разносторонняя личность. Выпускник исторического факультета БГУ, участник золотого состава команды КВН БГУ, неоднократный чемпион Высшей лиги КВН, сценарист, музыкант. Бывший кавээнщик признается, что не любит шутить. Хотя род его деятельности и сейчас связан с юмором: Андрей пишет сценарии для российских ситкомов.

* * *

— Сразу начнем с вопроса в лоб: почему российские комедии такие несмешные?

— Я думаю, никто этим вопросом серьезно не занимался и диссертации на тему не писал. Хотя она очень интересная для изучения и анализа. Мне кажется так: в Советском Союзе была создана достаточно качественная кинематографическая школа, в том числе и комедийная. Конечно, советские комедии специфические и не получили распространения на Западе, но они, тем не менее, были смешными. Увы, мастера не смогли подготовить учеников, и после развала Союза кто-то уехал за границу, кто-то ушел из жизни. В этом вакууме долгое время ничего не развивалось. В девяностые, как мы помним, снимались совершенно бездарные комедии, но это было приметой времени. Люди вообще не понимали, что происходит: им хотелось чего-то нового, свободы самовыражения, в том числе в юморе. А свободе нужно учиться. Потому что в противном случае все превращается в пошлость. Сейчас, по большому счету, мы продолжаем пожинать плоды того, что было сделано и не сделано тогда.

Какое-то время марку держал КВН. Я считаю, что он был очень качественным на протяжении девяностых и первой половины «нулевых». И не от хорошей жизни кавээнщики — люди без специального драматургического и актерского образования — стали флагманами комедийной отрасли. Это не нормальная ситуация. Ребята быстро скумекали, что к чему, и начали создавать многочисленные проекты, зарабатывать деньги. Затем у них появилась возможность съемки полнометражных комедий. Все хорошо с коммерческой точки зрения, но мы видим, что происходит с качеством… Сейчас ситуация чуть-чуть исправляется, но проблемы остаются, и с ними надо что-то делать. А вузы, которые должны готовить специалистов в этой области, со своей задачей не справляются. Это даже не вопрос юмора, а проблема качественных сценариев как таковых. Сценаристы, которые заканчивают тот же ВГИК, выдают очень посредственный продукт.

—Умение шутить — это в первую очередь вопрос вкуса, чувства меры и интеллекта.

— Мне сразу вспоминается фильм «Человек с бульвара Капуцинов». Это вроде бы легкая комедия, но на самом деле в фильме есть очень важная проблема. В нем показаны два пути развития кинематографа: мистер Ферст и мистер Секонд, который привез всяческую гадость. Сейчас кино вообще и комедия в частности развиваются двумя параллельными путями: кто-то пытается делать доброе, умное, качественное, а кто-то создает пошлости. И каждый из нас выбирает свой путь.

— Пошлость в наше время превратилась в обыденность. Но мы смотрим стенд-ап Эдди Мерфи «Без купюр» аж 1987 года, понимаем, что это пошло и в каких-то моментах за гранью фола, но все равно смеемся. Потому что смешно.

— Тут интересная штука. Тотальная пошлость во всем мире воспринимается одинаково. Но из уст американцев она звучит немного по-другому: им позволено чуть больше. Почему? Американцы не растеряли школу и знают, как шутить на территории пошлого юмора. Так, чтобы это было качественно. Они все равно существуют в неких рамках и понимают, что если перейдут определенную грань, то будет гадко и противно. А еще эта пошлость иногда граничит с жесткой сатирой. Вот, к примеру, Саша Барон Коэн. Пошло? Пошло. Но это сатира. Вот этот тонкий момент на постсоветском пространстве не присутствует. У нас пошлят ради пошлости. Это неправильно, это отсутствие тонкого чувства меры. Люди пытаются копировать того же Эдди Мерфи, Джорджа Карлина. И копируют без мозгов. Я думаю, что эта пошлость будет постепенно отмирать, потому что невозможно постоянно в ней жить. Не хочется критиковать кого-то, но мои бывшие друзья по цеху из числа кавээнщиков в пиковый момент своего успеха могли развернуть вектор собственного развития в другую сторону и начать воспитывать аудиторию в ином направлении. А они пошли у аудитории на поводу.

Недавно меня порадовал один российский стендапер. Он сделал достаточно острый сатирический монолог о сегодняшней политической ситуации в России. Этот монолог был ближе к сатире Жванецкого — качественный и умный юмор. Парень еврей, а у них, надо признать, в силу исторических процессов и развития нации выработалось очень хорошее чувство юмора. Нации, которые пережили огромные беды, народы-диаспоры напитываются самоиронией, у них полно сатиры. Поэтому умеют шутить евреи, армяне. Да и американцы! Почему там качественный юмор? Потому что много вот этих диаспор.

— То есть качественный юмор рождается в мультикультурном пространстве?

— Думаю, да. Одно из первых собраний шуток было создано греками примерно в IV веке до нашей эры. Это был сборник из 260 шуток. Что самое интересное, эти шутки абсолютно понятны нам, из них даже сегодня можно делать скетчи. Действительно мультикультурная цивилизация, а мы, по большому счету, являемся детьми средиземноморской культуры. Да, юмор универсален. Но есть и специфические шутки, ситуативные или чисто национальные. Мы работали над «Светофором», адаптацией израильского сериала, но взяли из оригинала только несколько шуток и сюжетных линий, потому что юмор там был далек от нашей действительности. В Израиле это смешно, а здесь — ни о чем. Мы просто поместили главных героев в свои обстоятельства и начали развивать совсем другую историю.

Делать универсальный юмор очень сложно. Тем не менее мы смотрим французские или итальянские комедии и сразу понимаем эти шутки. А вот с советскими и российскими комедиями такого не получилось: американец или житель Западной Европы их вряд ли поймет.

— По сути, Беларусь — это поляки, украинцы, россияне, евреи и много других национальностей, а за плечами у нас достаточно непростая история. Почему вот этой самоиронии у белорусов не появилось?

— Пока не появилось. Слишком тяжело было, и времени на шутки и самоиронию попросту не находилось. После раздела Речи Посполитой ситуация здесь была стабильно тяжелая. Драматургия — да, шутки — да, но в первую очередь надо было пахать.

— Но сейчас это время вроде появилось.

— Но ведь четкой и мощной национальной самоидентификации у нас нет, поэтому наш юмор мало чем отличается от российского.

— Но у нас ведь есть картошка и тракторы!

— Когда мы играли в КВН, наш юмор отличался от юмора других команд. Но не тем, что он был национальным. Хотя у нас хватало шуток и про Беларусь, но там не было признаков именно нашего, белорусского юмора. Он был просто ситуативным. Вот у украинских команд этот элемент был — смотришь и понимаешь, что здесь есть какой-то колорит. Но в Украине национальная самоидентификация всегда была намного мощнее.

Вообще, мне кажется, что не нужно ставить перед собой цель создать традицию национальной шутки. Это должно проявиться абсолютно натурально и естественно. А когда начинается насильственная работа над юмором, он и получается натужным, хотя должен быть естественным и легким. Лучшие шутки рождаются не от ума, а спонтанно. Ляпнул что-то и — ап! — сам порадовался.

— Для вас существует юмор за гранью фола? Вещи, о которых нельзя шутить?

— Конечно! Они начинают существовать после определенных периодов в жизни. Когда я был молодым, дерзким и неженатым, мне казалось, что шутить можно на все темы и поливать направо и налево. Но пройдя через тяжелые жизненные обстоятельства, я понял, что есть табу. И эти табу понятны людям, которые столкнулись с чем-то подобным. Я ни в коем случае не собираюсь кого-то учить и что-то доказывать. Каждый должен сам пройти этот путь.

— Как насчет South Park?

— Мне кажется, что здесь не подходят категории «хорошо» и «плохо». То, что существует South Park, — это здорово. Такие смелые проекты должны развиваться. Другой вопрос, на какие темы они периодически шутят. Я не представляю себе такой проект в России или Беларуси. Американцы проделали большой путь развития своей специфической демократии и пришли к таким проектам. Мы к ним не готовы морально и интеллектуально.

— Charlie Hebdo?

— О них мне сказать сложно. Высмеять действительно можно все, что угодно. Но ты же должен чувствовать и ответственность за содеянное. Осознавать, что из-за твоих рисунков и шаржей завтра в результате террористического акта может погибнуть полсотни человек. И что делать? Получается, что нужно говорить об определенных проблемах. Но как о них говорить, чтобы не появлялись новые трагедии и новые жертвы? Это очень сложно, и у меня нет ответа на этот вопрос.

Карикатуры Charlie Hebdo — это сатира на бумаге, понятная человеку европейской цивилизации. Они начинают высмеивать другую цивилизацию с совершенно другими ценностями и иным пониманием жизни. Происходит столкновение, и люди, которые конструируют этот юмор, прекрасно понимают, что ничем хорошим оно не закончится. Та же арабская цивилизация не готова к таким вещам. Да, мусульмане погрозят и скажут, что их сильно обидели, а фундаменталисты пойдут и бахнут бомбу. Я не представляю, как люди живут с ответственностью за такую сатиру. Есть ли у них планка или они настолько безбашенные в моральном плане, что готовы на все? Если Европа готова платить цену вот за такую свободу, что ж, пусть платит… Это их путь, их решение.

— Белорусы обижаются, когда над ними шутишь?

— А о чем шутить над белорусами? Какие у нас характерные пороки? Куркули? Ну, так ведь мы сами себя так называем. У россиян, например, к нам не такое отношение. В той же Москве сейчас работает достаточно мощная белорусская диаспора. О белорусах сформировалось мнение, что мы очень работящий и ответственный народ.

— То есть и посмеяться, в принципе, не над чем?

— Я вообще не слышал жестких шуток про белорусов. По большому счету, и зацепиться не за что. Не появились штришки, пригодные для юмора. Можно пошутить про украинцев, например. Вот они свои отрицательные черты знают и не стыдятся их. Посмеются над собой за чаркой.

— А белорус над собой посмеется?

— Я знаю людей, которые посмеются. Но знаю и тех, кто обидится. Тут ведь вот еще какой момент. У меня, например, появляется обида, когда говорят, что белорусы — это не совсем нация, а белорусский — это не совсем язык. А кто-то даже пытается над этим шутить.

— С другой стороны, «трасянка» — это ведь смешно!

— Да, смешно. Но у белорусов свое ощущение этой «трасянки». Россияне воспринимают ее иначе. Для них смешное даже слово «мэбля» — просто гомерический хохот вызывает. И я, в принципе, понимаю почему. А мы смеемся над «трасянкой» с умилением. Будто ребенок делает первые несуразные шаги, пытается совершить что-то самостоятельно, но у него не особо получается. Мы, считайте, тоже только родились и смеемся над собственной нелепостью.

А еще, как мне кажется, одна из ярких черт белорусского народа — это доброта. Она иногда приобретает какие-то странные формы, мы начинаем заниматься самобичеванием. Но опять же… Мы не гнобим кого-то, мы гнобим себя, а это тоже проявление доброты по отношению к другим. И вот это качество когда-нибудь даст импульс к созданию чего-то светлого. А там, где есть доброта, всегда можно найти что-то смешное, юморное и вдоволь посмеяться.

— Отвлеченный вопрос. Почему, когда старенький дедушка Игги Поп позирует обнаженным перед художниками, все одобрительно кивают, а когда молодой парень фотографируется голым с волками, все смеются?

— Потому что Игги Поп в свои почти 70 лет выглядит круче, чем этот 20-летний «белорусский Маугли». Игги Поп накачанный, высушенный — старенький Брюс Ли. А здесь все как-то непонятно и аморфно. В общем, эстетического удовольствия это не вызывает. Вдобавок не будем забывать, кто такой Игги и какая за ним стоит история. А этот парень… Ну, вроде бы неплохо поет. Я даже как-то попал на одно его выступление, и мне понравилось. Но здесь появляется чувство неловкости: человек же поедет представлять Беларусь. Опять будут смотреть на нас и думать: что за чудаки? Вот какое отношение к нам будет у европейцев? Здесь же нет стеба, все делается по-серьезному. Без ощущения легкости. Мол, ребята, мы просто пришли поучаствовать в конкурсе, побалдеть и хорошо провести время — у нас никогда этого нет. Это результат коммунистического воспитания, и жить с ним мы будем еще долго.

— Все как-то слишком серьезно…

— Знаете, у Канта есть совершенно четкое определение смеха. Смех является эффектом, который возникает, если напряженное ожидание превращается в ничто. Я долго думал над этой фразой. Ведь так оно и есть. Шутка — это что? Ты садишься смотреть комедию и находишься в постоянном ожидании шутки. Напряжение и — пах! — отпустило. Выходит, что это наше ожидание и превращается в ничто. Давайте смотреть шире. По большому счету, все наше ожидание от жизни, если прожил ее по-человечески, превратившись в ничто, должно вызвать самый большой смех.

Читайте также:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by