«Перед освобождением успел вырастить арбуз». Один день из жизни бывшего зэка

Игорю 33 года. В его жизни нашлось место шести судимостям, двум продолжительным тюремным срокам, одному зарегистрированному ребенку и еще неопределенному количеству незарегистрированных. Житель поселка с миролюбивым названием Дружный вышел из исправительной колонии в августе, а в ноябре рассказал Onliner.by о своей вольной жизни, полученном на зоне урожае и нежелании повторять предыдущий опыт.

Низкое небо давит на землю и психику. Игорь встречает нас возле продуктового магазина и объясняет, как пробраться во двор по разбитой дороге. Через пять минут двигаем ногами на пятый этаж. Темный подъезд с элементами бытового декора — списанным унитазом и сломанными стульями. Из окон искомой квартиры открывается лучший в поселке вид на долгострой собора.

— У мамки надо спросить. Вроде она меня крестила, — поднимает теологическую тему Игорь и тут же закрывает ее. — Но я вырос убежденным атеистом.

Маму зовут Нина Федоровна. Она рада гостям. Зовет из тесной кухни в чуть менее тесный зал. И под аккомпанемент Елены Малышевой из включенного телевизора начинает солировать.

— Я как-то читала гороскоп. Там писалось про имя Игорь. Будто Игори берутся за голову только после 30. Вот же назвала, не подумав! Он был ну очень шустрым. Если пройдет — так все обязательно упадет. Хотя, в принципе, очень умный. Память развита… Все предвещало успех. Я была уверена, что он поступит в университете и пойдет в гору.

Игорь родился в Баку. Потом отец отправился работать в Беларусь и перевез семью за собой. В школу будущий зэк пошел уже в Дружном. Когда Игорю было 13 лет, его папа умер.

— Была семья — и кончилась, — грустит Нина Федоровна. — Папа его воспитывал. Только провинился — иди сюда! И как даст воспитанием по попе! Хотя это, наверное, такое проявление любви. Когда контроля не стало, пошла свобода. Избыточная. А переборы ничем хорошим не заканчиваются.

Отучившись девять классов, 15-летний Игорь отправился зарабатывать деньги. Сперва трудился на стройке близлежащего дома, затем на столичном рынке «Ждановичи».

— На рынке у меня выходило до тысячи в день, — вспоминает Игорь. — Что-то покупал и продавал подороже. Что-то чинил: я в «железе» хорошо понимаю. Для меня сейчас даже планшет разобрать и собрать не проблема. Как-то интуитивно вижу любую мелочь.

Впервые успешного ремонтника «закрыли» как раз во время работы на «Ждановичах».

— Дал человеку телефон попользоваться, потом решил забрать. Посидели, выпили, разошлись. Телефон я забрал. А жена этого знакомого написала заявление. Она пришла домой, а там пьяный и непонятный муж без телефона. Вызвала милицию. В итоге посадили. За то, что забрал свой же телефон!

Игорь провел три месяца в минском ИВС — «на Володарке». До следующего суда продержался примерно столько же. Во второй раз сел за мошенничество.

— Скажи, что был в нетрезвом состоянии, — суфлирует Нина Федоровна. — Ты когда выпьешь, становишься другим человеком. Пить ему категорически нельзя!

— Это я осознал. Не пью уже пять лет.

— А то потом «Не помню», «Не было такого», — разоряется мать.

— Я просто как выпью, у меня мозг отключается. Вообще не понимаю, что делается.

— Плюс скорость! Он же неуправляемый! Его не удержишь!

— Опять сел из-за телефона, — восстанавливает хронологию Игорь. — Опять взял у человека трубку. Опять напились. Опять разбежались. Я ему звоню: «Забирай свой телефон». — «А я уже заявление написал в милицию»… Пытались объяснить в милиции, что он отдал мне этот телефон добровольно, но забыл. А в ответ: «Ну, если не кража, значит, мошенничество». — «Ну, здрасьте». Я же после судимости, значит, элемент ненадежный. Мне веры нет…

Игоря отправили на «химию». Правда, после трех нарушений режима перевели на зону в Шклов. Барачный тип, 80 двухъярусных кроватей, общее помещение. Мужчина работал на «швейке». Через полтора года для него наступила воля. Снова краткосрочная.

— Что за история с грабежом?

— Из магазина вышел с корзинкой.

— Корзинка — и грабеж?

— Я все оплатил. Вышел с корзинкой. Думаю: занесу покупки домой. Тем более раньше часто так делал. В магазине работали знакомые. А тут какая-то новая продавщица. Я домой пришел, все сложил, думаю: «Понесу корзинку назад. Время — девять вечера. Как раз себе еще что-нибудь возьму». Но только выходить — милиция: «У вас грабеж». — «За что? За 12 тысяч рублей? За корзинку?!» Ладно если бы я вынес все продукты, не оплатив…

Кто же любит о себе правду говорить...Елена Малышева продолжает учить, как нужно правильно жить. Нина Федоровна суфлирует. А Игорь смущенно улыбается. Его личное дело постепенно набухало. Кража, мошенничество, уклонение от исполнения наказания, грабеж, хулиганство, угроза жизни, тяжкие телесные повреждения. Итого — шесть судимостей.

— После Шклова полтора года никуда не попадал. А потом «закрыли» за тяжкие телесные. Тоже пьяная история. В принципе, там пару ударов…

— Я по описаниям понимаю, как там все было, — включается мама. — Говорят про тяжкие телесные и угрозу жизни. Получилось, что мужик поднял руку на бабу. Хотя оба «синюши» и в тот момент были никакими. Игорю все попадались семьи, которые боялись, что он пропишется у них. Люди искали повод от него избавиться. Это я сейчас просто складываю пазл. Они тогда напились. Он ее стукнул. Мать увидела, может, синяк какой-то на дочери и поступила грамотно. Знала же, что был судим. Так быстренько позвонила в милицию.

— Я не хочу об этом вспоминать, — отнекивается Игорь. — Я хочу забыть все эти истории и начать жить сначала!

— Та его девушка проспалась и забыла, — доводит рассказ до конца Нина Федоровна. — Думаю, не сама она это придумала. Мама ее, наверное, затащила. Не подумавши, что мой ребенок загремит снова. Им же пофиг!

* * *

Игорь досрочно освободился в августе, отсидев до того четыре года и девять месяцев в Мозыре. Там он бросил пить и получил четыре диплома: монтажника, стропальщика, каменщика и газоэлектросварщика четвертого разряда. Теперь работает на местном бетонном предприятии формовщиком.

— Я устраивался по брони. То есть у меня имелось направление. Это обязательное условие досрочного освобождения. Хотя и раньше никаких проблем не возникало. Если ты что-то можешь, тебя возьмут, невзирая ни на что. Люди смотрят на умения, а не на прошлое. Да, некоторые судимые жалуются: «Нам никуда не влезть». Но если они ничего не умеют, то все логично.

Выдвигаемся на бетонный завод. Игорь работает по графику два через два. Смена — 12 часов. Зарплата — 3,5 млн рублей.

Минуем разбитый двор, в котором расположена школа для начальных классов. Говорят, Дружный растет, хватает многодетных семей. На некоторых параллелях встречаются классы с обозначением «И». Поселение планировалось с размахом. Имеются невеселого вида парк развлечений и торговый дом с озорным названием «Молодость».

— Пил я, — рассуждает Игорь. — Все из-за пьянки. С утра встал — вроде бы нормально. Но к вечеру уже совсем не соображаешь, что делаешь. В Мозыре почти пять лет сидел. Сперва думал: «Вот как освобожусь, сразу пива напьюсь!» Потом постепенно пришел к мысли: «А зачем мне пить? Чтобы даже до вокзала не доехать?» Теперь иногда захожу в магазин и думаю: «Этого я еще не пробовал… Наверное, и не попробую». Меня можно хоть к батарее приковать, но если я выпью, то уйду искать приключений вместе с ней. Не надо мне этого.

Рабочее место бывшего зэка — «50 оттенков серого». Над входом написано «БЭСИ» — «Белэнергостройиндустрия». В обшарпанных постройках — царство бетона. Пропускной как таковой нет. На заводе три пролета. Игорь работает на втором, где делают пустотные плиты. Говорит, что в отсутствие больших заказов не напрягается. Обед по расписанию — в полдень, кофе-тайм — в пять вечера. По поводу судимости никто особо не волнуется. Тем более в цехе работает еще один мужчина, сидевший в Мозыре.

— Курилка у нас за цехом расположена, но курим мы везде, — улыбается Игорь и отправляется показывать раздевалку формовщиков.

Чайник, микроволновка, шкафчики для личных вещей, душ, уставшая клеенка на столах. Игорь смотрит на расстеленные газеты, почесывая черные волосы, и говорит, что любит читать фэнтези и про «психоанализ всякий».

Нынешняя зарплата совсем не радует формовщика. Оттого с весны он хочет перебраться на работу с любимой кровлей.

— Мне нравится. Все же я один раскатываю трубу быстрее, чем четверо.

Предприятие, на котором работает Игорь, — кинематографическое место. Маневрируем между лужами к выходу.

* * *

Рулим в отделение милиции Марьиной Горки на встречу с начальником уголовно-исполнительной инспекции. Процедура не самая обязательная. Игорь не безобразничает и находится на хорошем счету. Наблюдая через окно ноябрьские пейзажи, бывший зэк вспоминает жизнь.

— Когда где-то происходит преступление, отсидевшему звонят. Если были похожие судимости, подозрение сразу падает на тебя. А у меня список большой. Плюс все судимости разнородные. Вот и стараюсь никуда не соваться: не хочу провоцировать органы. Хотя недавно к жене бывшей ездил. Без происшествий. Детей повидал.

— Сколько их у вас?

— У меня двое. Но зарегистрирован один. Обо многих я еще наверняка не знаю. Молодость была бурной… Вообще, у моей жены больше детей. Трое считают меня своим отцом. Сыну моему 8 лет, а дочери 17.

— А вам?

— 33… Вчера было.

— Поздравляю.

— Спасибо. Мне даже 16 не было, когда дочь родилась. Жена старше. Ей тогда 24, по-моему, исполнилось. Вот тут налево, — указывает путь Игорь. — С детьми у нас теплые отношения. Они все понимают. После того как меня первый раз «закрыли» и я освободился, пошел забирать сына жены от другого брака в детский сад. А там какой-то скандал. Ну, малыш и выдал: «Подожди, вот мой папа освободился, он вам всем устроит». Попросил его больше так не делать…

Жена не дождалась Игоря и сейчас живет с другим. На первых порах мозырского заключения происходила переписка. Затем супруга пропала. Игорь писал какое-то время по инерции, но потом плюнул.

— Говорит, что порывалась приехать. Я ей отвечаю: если бы порывалась, приехала бы.

Бывший зэк рассуждает о тюремном флере с заднего сиденья.

— Для некоторых тюрьма — это образ жизни. Видел людей, которые за время моего пребывания в Мозыре четыре раза возвращались на зону. Им хочется романтики. Хотя я не понимаю, зачем. Сидеть, мучиться, здоровье себе гробить?

— У вас как со здоровьем?

— Полный порядок. Я везде ищу свою выгоду. Пытаюсь подобраться поближе к пищеблоку, огородик сделать. Вот последние два года работал сантехником. Так возле станции устроили себе пару грядочек. Конечно, с разрешения администрации. Огурчики, табак, укроп, лук — хоть что-то свое. В этом году перед освобождением даже арбуз вырастил. Не красный, конечно, беловатый, но довольно сладкий получился. Успел попробовать.

* * *

Проходные «бетонки» и милицейского отделения кардинально разнятся строгостью. Служители правопорядка хода не дают. Говорят, нужно ждать начальницу, пригласившую нас. Ждем. Начальница прибегает из суда несколько взволнованной и увлекает нас внутрь отделения.

У Екатерины в подчинении шесть инспекторов, которые контролируют не самую благонадежную публику.

— Боремся, — говорит начальница. — Существует рецидивная преступность. Человек, который имеет непогашенную судимость, снова совершает преступление того же рода. Есть у нас человек, который год находился в ЛТП за вождение в нетрезвом виде. Так вышел, получил три привлечения за те же нарушения и снова отправился на комиссию, которая вернет его в ЛТП.

Глава инспекции вздыхает, когда говорит, что некоторым отсидевшим милиционеры помогают трудоустроиться с предоставлением жилья. Люди не делают выводов, вновь совершая преступления, причем на месте работы. Екатерина довольна Игорем и верит в его светлое будущее. Подопечный в ответ на эти слова улыбается.

На выходе из отделения бывший зэк мнет пустую пачку из-под сигарет «Корона» и выуживает из кармана непочатую.

— Пить бросил, надо еще курить бросить, — вокруг мужчины густится дым. — Вот сейчас зарплату получу, пойду в аптеку и «Табекса» куплю. На зоне в Мозыре многие бросали так.

— А как там «Табекс» появлялся?

— Была бы фантазия, все появится. А «Табекс» — это разрешенный препарат. Его можно санитарной бандеролью переслать.

На обратной дороге бывший заключенный рассказывает про «бытовой писец». В Шклове имелись электрочайники и микроволновки плюс плита у завхоза. Можно было что-то пожарить, если посылкой приходили продукты. А в Мозыре на человека был положен один кипятильник на полкиловатта.

— С питанием в Мозыре тоже проблематично. Сечка практически каждое утро — это факт. Капуста пока свежая, есть можно, но как только начинается квашеная, в столовую не зайти из-за вони. Еще свиные головы. Там один жир. К тому же попадаются и глаза, и уши волосатые. Естественно, начинаешь брезговать от одного вида. А покупать в магазине быстрые каши накладно. Потому что еще и сигареты нужны, и чай.

Игорь вспоминает, что в Мозыре мало кто пил получаемый из чая чифир: не по средствам. Нужен хороший продукт вроде Dilmah, который снова-таки дорого обходится.

— Стограммового пакета чая хватает на две заварки. Сто грамм чая на день — три кило на месяц. Не олигархи же в наших тюрьмах сидят! А люди, у которых деньги все-таки есть, стараются купить себе не чай, а хорошие продукты, чтобы нормально поесть. В Шклове было получше: тебе и котлеты, и куриные окорочка, и рыба нормальная. Могли дать целую селедку.

Мы возвращаемся в Дружный.

— Все у меня нормально, — затягивается формовщик. — Пока не нарушаю. Исправился. Думаю дальше строить нормальную жизнь. Попадать не собираюсь. С теми, с кем сидел, здороваюсь, если случайно видимся. Но потом сразу «до свидания». Не собираюсь я поддерживать эти отношения.

На прощанье бывший зэк фотографируется на фоне нескончаемой стройки собора, выкуривает еще одну «Корону» и коротко желает здоровья.

Остаток дня Игорь проведет дома с минимальными вылазками на улицу. Вышла одиннадцатая книга из серии какого-то нескончаемого русского фэнтези. Хочет скачать. В клубы он не ходит, дискотеками не интересуется, в барах не видит для себя смысла: не пьет. А бильярдная в Дружном пока закрыта.

Читайте также:

• Западня. История минчанки, которой надо выжить с ребенком на $85 в месяц
• Выиграть у смерти. Один день с бригадой скорой помощи в глубинке

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by