27 февраля 2024 в 8:00
Автор: Саша Маниту. Фото: totkot.ph

«Конечно, депрессии раньше не было, люди просто тихо вешались!» Задаем клиническому психологу глупые вопросы за вас

Автор: Саша Маниту. Фото: totkot.ph

Вопрос ментального благополучия, вероятно, у белорусов все еще не на первом месте, уступая физическому и финансовому. Однако позитивные сдвиги есть. Для множества людей ходить к психологу как минимум перестало быть чем-то постыдным, и это уже победа. Чтобы добить сомневающихся, мы нашли практикующего клинического психолога и задали ему базовые, глупые, слегка нахальные, но важные вопросы о его профессии — от «Почему так дорого?» до «Как обрести смысл жизни?». Вот какими были его ответы.

Наш сегодняшний герой даже внешне похож на результат генерации нейросетью изображения по запросу «психолог». Примерно так вы его себе и представляете: мужчина средних лет в твидовом пиджаке, с тяжелым, задумчивым взглядом и благородной проседью, речь размеренная и взвешенная. Не хватает только трубки, чтобы косплей на чуть помолодевшего Фрейда был завершен.

Его история показательна сама по себе. До 33 лет Александр Галецкий работал в сфере медиа, был успешным журналистом и редактором, рекламщиком и саунд-дизайнером, но при этом никогда в полной мере не ощущал себя на своем месте. В итоге выгорев и словив кризис среднего возраста, плюнул на все и пошел получать второе высшее, чтобы заниматься тем, чем хотел еще со школы, — помогать людям в кресле напротив.

— Вообще, психолог — это как раз профессия второй половины жизни, потому что она требует определенного опыта и накопленных собственных ошибок и умений. Я уже был в моменте, когда работаю мало, а зарабатываю много, но от чувства неудовлетворенности это не спасало. В момент рефлексии я вспомнил, как изначально собирался поступать на эту специальность, даже отходил на подготовительные курсы для поступления, но родители были против, и я заставил себя надолго забыть об этом, — говорит мужчина.

Классический случай кризиса среднего возраста заставил меня снова пойти учиться и начать жизнь заново.

Сейчас рабочий день Александра расписан до позднего вечера. Помимо работы с пациентами, он также преподает в нескольких университетах. Через его лекции, к примеру, проходят все школьные психологи Минской области, когда повышают квалификацию, а также специалисты, работающие с осужденными в тюрьмах. Еще Александр состоит в первой в стране сертифицированной команде по диалектической поведенческой терапии. Это группа специалистов, коллективно работающих над самыми сложными случаями расстройств, связанных с высоким риском суицида. А теперь, когда мы познакомились с собеседником и сомнений в его компетенции не осталось, самое время задать ему глупые, стереотипные, но важные вопросы о психологии, которые вы сами хотите, но боитесь задать. Надеемся, что ответы на них кому-то помогут.


— Зачем вообще ходить к психологу и как понять, что тебе это нужно?

— Чтобы улучшить качество жизни. Если у вас сломается рука, вы же пойдете к травматологу? Тогда чем ваш мозг хуже как орган?

Чтобы понять, что пора, нужно ответить на два вопроса: «Страдаете ли вы?» и «Страдают ли люди из-за вас?». Потому что есть такие расстройства личности, при которых самому человеку вполне себе хорошо, а вот другим от него плохо. Если ответ хотя бы на один из этих вопросов утвердительный, то, пожалуй, обратиться к специалисту все-таки стоит.

— Чем психолог отличается от психотерапевта и психиатра?

— У психолога педагогическое образование, а у психиатра и психотерапевта — медицинское. На практике это означает, что последние два могут назначать медикаменты, а первый — нет. Плюс есть определенная градация по степени тяжести заболевания. Специализация психиатра — расстройства, не поддающиеся или сложно поддающиеся терапии. В остальном многие принципы работы этих троих схожи.

— Многие люди уверены в тезисе «Психология — это не наука». Что можно им противопоставить?

— Это, безусловно, наука — если разобраться, даже более древняя, чем математика, потому что всяческие социальные науки зародились раньше. У психологии есть доказательная база, экспериментальная база, всем критериям принадлежности к научной области она соответствует. Просто людям свойственно подвергать сомнению то, что они не способны потрогать или чего боятся.

— Средний белорус, дошедший до психолога, — кто он?

— По возрасту это чаще всего пациенты от 15 до 50 лет. В топе жалоб по популярности — тревога и депрессия. У подростков также часто бывают расстройства пищевого поведения. Взрослые чаще приходят после проблем в отношениях, смены работы, иногда невынужденной. Например, в психологической помощи часто нуждаются спортсмены, получившие травму и вынужденные закончить со спортом. Многие потом берут себя в руки и становятся прекрасными тренерами или вообще с удовольствием уходят в новую сферу, находя смысл в чем-то еще. Так же и с другими кризисами в жизни.

— Средний ценник за сеанс у психолога в Минске — 75 рублей в час. За что так много?

— Потому что это — зачеркиваю мат — очень тяжелый труд. Те, кто идет в эту профессию и думает, что можно отмолчаться часок в уютном кресле и взять оплату, очень быстро сталкиваются с суровой реальностью. Каждый раз вместе с клиентом в кабинет входит его горе. Это профессия, которая предполагает, что ты пропускаешь через себя очень много чужой боли и регулярно сталкиваешься с собственной беспомощностью и уязвимостью. Причем если хирурги, к примеру, могут дистанцироваться, отключить чувства, то психолог чувствовать обязан: это его работа.

— Ходят ли сами психологи к психологам?

— Да, у многих из нас есть свои «супервизоры» — такие психологи над психологами, которые следят за тем, чтобы мы сами не поехали крышей, не выгорели, оставались функциональными и уж тем более никому сами не навредили. У меня таких супервизора сразу два, они работают в разных направлениях.

— Есть ли у психотерапии конец? Можете ли вы сказать «Все, теперь вы здоровы, нам пора прощаться», даже если это лишит вас стабильного дохода?

— У хорошего психолога нет мотивации высасывать из клиента деньги: у него нет недостатка в желающих прийти на сессию. Более того, многие современные техники как раз направлены на получение быстрых результатов и изменений. Некоторые проблемы можно решить за несколько сеансов. Протоколы по депрессии предполагают примерно 10—20 встреч. Хотя, конечно, зачастую предполагать точные сроки в таком деле невозможно. Часто случается так, что проблема пациента уже решена, мы прекращаем регулярные сессии, однако человек все равно раз в полгода приходит на прием, когда понимает, что «накопилось». Есть и тяжелые расстройства, которые требуют буквально пожизненной терапии, но это отдельный разговор.

— Как отличить шарлатана с раскрученными соцсетями от хорошего специалиста?

— Настоящий психолог всегда носит плащ, а шарлатан пишет про чакры и продает амулеты. Если серьезно, бывает такое, что люди без надлежащих знаний и опыта набирают клиентскую базу, успешно продвигая себя в том же Instagram. Но обычно хватает одного сеанса, чтобы понять, что вам не по пути.

Можно обойтись и без личных визитов. Я всегда обращаю внимание на язык, на котором ведется общение в соцсетях. Профессиональные психологи всегда стараются быть лояльными, тактичными и нормализуют проблемы клиентов: это часть профессиональной этики, которой учат еще в университете. Если в постах наблюдается хейт-спич и человек ругается с подписчиками, то становится очевидно, что это история больше про вирусный маркетинг, чем про профессионализм. Ну и, конечно, уточнить про диплом никогда не бывает лишним.

— Расскажите очень просто и коротко, как для родственника на застолье: что такое депрессия?

— Если очень просто и коротко, то это устойчивая потеря интереса к жизни и истощение всех ресурсов. Грубо говоря, если у вас нет сил на то, чтобы встать и что-то сделать, вам стало тяжелее думать и соображать и вы постоянно думаете о плохом, нужно обращаться к психологу.

— А то такое «думать о плохом»?

— Есть такое понятие, как когнитивная триада депрессии: это когда у человека присутствуют негативные мысли о себе, об окружающих людях и мире и о будущем.

— Настоящие мужчины не ходят к психологам и не признают депрессию?

— Это очень опасный стереотип. Из-за него многие мужчины продолжают терпеть страдания, будучи уверенными, что это норма: «Просто такой период, надо стиснуть зубы, перетерпеть». Между тем в той же Великобритании суицид уже стоит на первом месте среди причин смертности молодых мужчин от 20 до 40 лет. Примерно 88 здоровых мужиков еженедельно совершают самоубийство в результате невылеченой депрессии. А среднее время между дебютом заболевания и постановкой диагноза составляет девять лет, потому что мужчины стыдятся показаться слабыми и долго не обращаются за помощью. Казалось бы, такая продвинутая страна, а все равно эти мачистские установки.

— «Раньше депрессии не было, никто к психологам не ходил и таблетки не глотал» — что не так с этим утверждением людей старшего поколения и что ему противопоставить?

— Ну конечно же депрессии раньше не было… Только у каждого третьего в семье есть история, как какой-то родственник внезапно ушел в сарай и повесился. В этом плане помогает терпеливое «душнилово»: объясняйте мамам и папам, что же такое эта депрессия, как можно с ней справляться, что обращаться за помощью — это нормально.

Нередко в итоге оказывается, что на терапию попадает не тот член семьи, которому действительно туда надо. Но имеет смысл начать с себя, показать пример, и тогда есть шанс, что и родные подтянутся. В конце концов, никогда не поздно начать терапию. Человек в любом возрасте заслуживает быть счастливым.

— Как часто в психологических проблемах человека оказываются виноваты его родители и их ошибки воспитания?

— Очень часто. У нас даже есть такая психологическая шутка: «Мы не будем винить вас в ваших проблемах — мы обвиним в этом ваших родителей». С другой стороны, это ведь открывает дорогу к состраданию: а кто виноват в проблемах родителей? Их родители. Неврозы и семейные травмы могут передаваться поколениями. Таким образом можно дойти до первых одноклеточных, от которых мы все пошли, и обвинить во всех грехах их. Но задача психолога не в этом, а в том, чтобы эту цепочку прервать. Стать в некотором роде правильным родителем, исправить ошибки и сделать так, чтобы дети тех, кто проработал свои травмы, воспитывались уже в здоровой среде.

— Полностью ментально здоровых людей вообще не существует?

— Тут очень много нюансов. Иногда быть полностью здоровым и быть счастливым — это не одно и то же. Это не взаимоисключающие понятия, но все индивидуально. Все наши ментальные отклонения и особенности — как выступы на скале: они уникальны, и не каждый из них нужно сглаживать. Для этого и нужны человеко-часы и множественные сессии, чтобы понять, что именно мешает человеку. Потому что иногда излечение «не того» может даже привести к потере статуса и денег. Вроде клиенту ментально легче, но могут начаться неудачи в карьере.

— Пройдемся по самым популярным диагнозам, которые люди любят себе приписывать. Что такое «биполярочка»?

— Биполярное расстройство — это тяжелое расстройство регуляции настроения. Оно характеризуется сменой маниакальных и депрессивных стадий. Человек с таким диагнозом может неделями почти не спать, фонтанировать идеями, считать себя полубогом и работать без тени усталости, а потом провалиться в чернейшую и беспросветную депрессию, при которой он уже не может даже встать с кровати. Лечить такое без фармакологии невозможно, и чаще всего эта терапия пожизненная. Плюс человеку надо контролировать свое состояние и подмечать: «Ага, я снова чувствую себя нездорово восхитительно — мне нужно снова обращаться к врачу и реагировать, иначе потом будет плохо».

А некоторым пациентам не везет совсем, и у них это расстройство у них является монополярным. То есть за эпизодом депрессии у них следует еще одна депрессия, но еще сильнее. Одним из самых известных «биполярников» можно назвать Роберта Смита из группы The Cure. В принципе, это можно понять и по его музыке. Но Роберт научился жить со своим расстройством и успешно контролировать депрессию, которой больше 30 лет.

— Кто такие «пограничники»?

— Пограничное расстройство личности — диагноз тоже довольно сложный. Сейчас это расстройство часто диагностируют. «Пограничники» — это люди «без кожи»: крайне чувствительные, очень уязвимые, подверженные стыду и самокритике. Такие люди не могут без близких отношений — это для них самая важная вещь. Но при этом они могут бояться этих отношений, потому что в детстве получили негативный социальный опыт. Получаются вечные эмоциональные качели, основанные на очень сильной ранимости и очень сильной импульсивности. Такие люди склонны также к суицидальному поведению и самоповреждениям.

Есть мнения, что пограничное расстройство было у того же Курта Кобейна, если продолжать проводить параллели. Когда на него наложились депрессия и зависимость, он не справился, к сожалению. Я иногда думаю: «Попал бы ты ко мне в терапию, может, все сложилось бы не так».

С другой стороны, Честер Беннингтон наблюдался у пяти разных психотерапевтов, и это ему не помогло.

— СДВГ — это отмазка для лентяев и нерях или реальный диагноз?

— С чисто биологической точки зрения у таких людей недостаточная электрификация отделов мозга, отвечающих за навыки самоконтроля. Им сложно оставаться рациональными и сконцентрированными, доводить свои дела до конца, поддерживать порядок в доме и в делах, обучаться новому. Они часто выбирают «одну зефирку сейчас» вместо «трех зефирок потом».

СДВГ в основном свойственен детям, но может перейти и во взрослую жизнь. Многие связывают это с инфантильностью, но все не так просто. Ты можешь десять раз сказать человеку «Повзрослей!», но когда он спросит тебя «А как?», ты сам впадешь в ступор. Не каждому в принципе везет правильно повзрослеть. Раньше, особенно на Западе, проблему СДВГ часто решали таблетками, но потом поняли, что это все же ненормально, когда дети с 8 лет по факту сидят на производных амфетаминового ряда. Сейчас СДВГ стараются лечить специальными когнитивными и поведенческими техниками, обучающими пациентов выдерживать дискомфорт.

— Психопаты — самые обаятельные люди на земле?

— Я работал с людьми, у которых наблюдались некоторые психопатические отклонения, и могу сказать, что да, это не миф. Психопаты умеют располагать к себе, они умеют имитировать эмоции, даже если их не испытывают. Более того, есть даже психопаты, способные к эмпатии, — так называемые темные эмпаты. Они понимают, что чувствуют другие люди, и умеют этим пользоваться — иногда в не очень честном ключе, поскольку совесть у них отсутствует. Но при этом нельзя демонизировать психопатов. Это просто особенность психики. Многие из психопатов — приличные люди, и они интегрируют свои психопатические черты в общество вполне безобидно.

— Бывает ли вам страшно от того, что рассказывают клиенты?

— Да, часто бывает. Особенно если это связано с гибелью детей или какими-то перенесенными в детстве истязаниями, когда ты понимаешь, что родители клиента страдали тяжелыми расстройствами и сломали ребенку жизнь. Тогда проскакивает ужас вперемешку с гневом.

— Часто ли о серьезных проблемах сообщают смеясь и правда ли, что это «красный флаг» для психолога?

— Это свойственный мозгу способ обесценить проблему, засмеять ее. Юмор — это сильный защитный механизм и инструмент самоисцеления, кроме прочего. Когда мы иронизируем над собственной болью и принижаем ее, это часто помогает. Но в то же время задача психолога — обратить на это внимание, сказать: «Вы сейчас смеетесь над объективно жуткими вещами — давайте попробуем поговорить об этом серьезно». Если человек упомянул о проблеме, значит, она его мучает и ее надо решать, а не стебать.

— Распространяется ли медицинская тайна на психологов?

— Да, мы не можем раскрывать имена и деанонить клиентов, это исключено. Если мы рассказываем о чьем-то кейсе, то изменяем имя, возраст, иногда даже пол и обстоятельства. Так что можно не бояться, что ваши секреты кто-то узнает: психологи дорожат репутацией.

— А если клиент признается вам в тяжком преступлении?

— С некоторыми пациентами мы оговариваем: «Если вы убьете человека, я вынужден буду рассказать об этом правоохранительным органам». В таком случае я не могу не сделать этого по закону. Это распространяется также на ряд особо тяжких преступлений, связанных с умышленным причинением страданий другому человеку.

— Попытка суицида — это безрассудство и желание привлечь внимание?

— Это последствие чудовищного внутреннего конфликта, и, конечно, это крайняя форма избегающего поведения. И это далеко не всегда импульсивный шаг. Я изучал предсмертные записки военных, и в некоторых из них рационально, по пунктам и даже в процентном соотношении указаны все причины, которые привели человека к такому шагу. То есть человек думал, анализировал и рационализировал то, что он собирается сделать. Другой вопрос, конечно, в том, что самоубийство никогда не является решением проблемы. Когда клиенты говорят: «Но я же получу облегчение», — я отвечаю: «А как вы об этом узнаете? Вас уже не будет, вы будете неспособны его испытать». Преодоление барьера самосохранения — это очень взрывной, экстремальный поступок отчаявшегося человека. Не стоит это недооценивать.

— Как вернуть смысл жизни тем, кто пережил попытку суицида?

— Есть специальный антикризисный протокол, который нужно пройти с пациентом до конца, иначе результат не будет засчитан. Для начала нужно составить список причин, чтобы жить, потом подорвать суицидальные убеждения, показать, что самоубийство никогда не является выходом. Ведь человеку не нравится не сама жизнь как явление, а то, как устроена его собственная жизнь в данный момент. Нужно убедить пациента, что есть вещи, которые он в силах изменить. Параллельно мы буквально заново учим человека жить, обучаем его техникам стабилизации, восстанавливая его простейшие эффективные навыки: забота о себе, гигиена, повседневная рутина — все это снова потихоньку обретает для него смысл. От простых шагов мы двигаемся к более сложным. Учим получать удовольствие от мелочей. Приятная беседа и чашка чая с бергамотом не решит всех проблем человечества, но это то, что принесет вам удовольствие прямо сейчас. Лучше не пропускать его, не портить негативными мыслями, а «вцепиться» в это удовольствие. Научиться накапливать положительное от таких мелочей, ведь они в итоге и создают что-то большее.

— Через сколько кризисов человек проходит за свою жизнь?

— Всего кризисов восемь, причем первые пять приходятся на детский и подростковый возраст. В период 24—27 лет происходит кризис раннего взросления — как раз к разговору о Курте Кобейне и других членах «Клуба 27». Затем следует знаменитый кризис среднего возраста. Вообще, исследователи утверждают, что примерно к 35—40 годам у человека так или иначе появляется какое-то психическое расстройство, то есть все мы к этому возрасту, можно сказать, сходим с ума. Но с этим можно и нужно бороться. Ну и кризис окончания жизни, связанный с подведением ее итогов, страхом смерти и другими непростыми моментами.

— Что такое кризис среднего возраста и как он проявляется?

— У Джеймса Холлиса это называется «перевал в середине пути». В чем суть этого кризиса: устаревают привычные модели выживания, меняются ценности, и это требует от нас перемен в собственной личности. А люди часто цепляются за старое и даже готовы за это страдать, поэтому часто этот «перевал» оказывается болезненным. Причем одинаково сильно в этом возрасте может зацепить как тех, кто понял, что в середине жизни он оказался нереализованным и не воплотил детские мечты, так и тех, кто добился успеха и финансового благополучия, но не ощутил счастья от этого. В таком случае нужно анализировать, что приносит человеку страдания и не отпускает до сих пор.

— Можно ли дружить или встречаться со своим психологом?

— Двойных ролей лучше не иметь — как с точки зрения эффективности терапии, так и в плане безопасности психологов. Если начинаются дружеские отношения, сессии должны прекратиться. Если романтические — тем более. В некоторых направлениях существует строжайший запрет на какие-либо отношения между психологом и клиентом даже после окончания сессий.

— Могут ли психологи отказываться от клиентов, если те им не нравятся?

— Безусловно. Без некоторой степени личной заинтересованности и симпатии к клиенту ничего и не получится. Поэтому лицемерить не вариант. У всех есть триггерные темы. Нас еще на этапе обучения просят определить, что нас бесит, раздражает и злит, что может сделать психолога необъективным по отношению к клиентам. У меня, к примеру, такой триггер — кошки. Недавно клиентка сказала, что она ненавидит кошек, и я не смог с ней работать. Еще нужно отказываться от клиента, если понимаешь, что в работе с его диагнозом ты менее компетентен, чем кто-то из коллег. Тогда следует сказать: «Я, к сожалению, помочь вам в нужной степени не смогу, но вот этот специалист может», — и перенаправить к нужному психологу.

— И последнее: переступая порог своего кабинета после рабочего дня, вы остаетесь психологом?

— Переступая порог своего кабинета, я становлюсь таким же, как и все, честно говоря, и это абсолютно нормально. Могу быть невнимательным, могу случайно кого-то обидеть, хотя и стараюсь этого не делать. Работу и жизнь надо разграничивать.

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by