«Драма про закон о тунеядстве». Белорусские киноспециалисты рассуждают, какой фильм они бы сняли за голливудский бюджет

Фильм про жизнь в Шабанах, драма про закон о тунеядстве, романтическая комедия на фоне Минска — каждая из этих тем могла бы стать блокбастером. Мы немало слышали о кризисе белорусского кинематографа: об отсутствии свежих идей, о маленьких бюджетах и прочих неприятностях. Хотя все мы знаем, что сюжетов в Беларуси полно. Это подтвердили и наши спикеры: сценарист Андрей Курейчик и директор программы игрового кинофестиваля «Лістапад» Игорь Сукманов. Onliner.by предложил белорусским киноспециалистам помечтать о голливудских бюджетах.

Андрей Курейчик: «В белорусах очень много пафосной пошлости»

— У меня сейчас два проекта. Только что закончил работу над новогодним сценарием «Все сбудется» — сейчас в Москве идут съемки. Я надеюсь, это будет хорошая комедия, возвращение к традициям гайдаевского и рязановского кино, но не с советскими клише, а современным языком. Параллельно я работаю над белорусским проектом, совершенно хулиганским. Я ни у кого не хочу просить деньги и доказывать, что здесь можно снимать независимое и от государства, и от больших продюсерских компаний кино. Этот проект мы условно назвали «Гараж». Это довольно черная комедия. Я обожаю такой юмор и считаю, что белорусское кино незаслуженно обходило эту тему.

— Современная русскоязычная комедия жизнеспособна?

— Знаете, с комедиями случилась трагедия. В этот жанр неожиданно ворвалось понятие «комеди клаб». Я считаю, что это на какое-то время очень затормозило его развитие. Телевизионный юмор, который прекрасно работает как скетч, очень сильно опустил актерский, сценарный уровень. Первое время зритель шел на эти фильмы, но чем более придурковатыми они становились, тем меньше интереса к ним стали проявлять. И только недавно появились какие-то новые формы — можно вспомнить фильмы «Горько!», «Комедия строгого режима». Они позволили выйти из гетто «комедиклабовского» юмора.

— Сейчас в прокат выходит одна из лучших прошлогодних комедий «Реальные упыри» с минимальным, по меркам большого кино, бюджетом. Насколько вообще важен для комедии хороший бюджет?

— Не важен. Именно поэтому комедия так популярна в мире: она позволяет вложить немного, а заработать хорошие деньги. Не думаю, что есть другой такой жанр (разве что триллер), где разница между расходами и доходами может достигать настолько колоссальных величин. Вспомнить хотя бы фильм «Горько!»: стоил 1 млн, а в прокате собрал 35 млн.

— Комедия должна соответствовать духу времени или есть темы, на которые можно шутить постоянно?

— Есть вечные темы. Все же комедия существует уже три тысячи лет, это один из первых древнегреческих жанров. И когда читаешь того же Аристофана, его сюжеты по-прежнему кажутся смешными. Мы понимаем, что классический чаплиновский гэг сегодня может вызывать улыбку. Юмор — это универсальная категория. С другой стороны, само кино изменилось — технология, формат. Раньше мы были готовы смотреть «Иронию судьбы» — фильм, снятый в двух комнатах, длительностью три с половиной часа. Сейчас в нашем восприятии что-то поменялось. Мы хотим пира для глаз, мы живем в другом ритме и хотим видеть своих современников — людей, которых мы узнаем. По-моему, кино изменилось, а комедия — нет.

— С другой стороны, юмор стал более изощренным, снялись многие запреты. Например, комедия «Интервью».

— Отличный фильм. Совершенно дурацкий, но настолько правильный и в точку. Я согласен. Открытое общество по чуть-чуть вовлекает в зону осмеяния те вещи, которые раньше казались табуированными: смерть, политика, болезни, религия. Правда, в том же российском кино есть проблема вкуса. Старые традиции утеряны, а новые пришли из той зоны, где вопросы вкуса вообще не стоят: хочешь — пукай, хочешь — какай. Большое кино все же имеет некое отношение к искусству, а это — вкус, эстетика. Если этого нет, непонятно, ради чего создается кино. А кино создается для того, чтобы человек, испытав какие-то эмоции, просто стал лучше.

— Для вас есть запретные темы, на которые бы вы не стали шутить?

— Нет. Просто нужно понимать, зачем ты шутишь. Смех над смертью, стариками, инвалидами — это способ уйти от страха. Вот почему солдаты шутят перед тем, как идти в атаку. Черная комедия — отличный способ избавить себя от «зашоров». Но шутки тоже бывают разные. Ирония дает шанс на добрую ноту, а сарказм и цинизм — это уничтожение того, над чем шутишь. И здесь нужно быть очень осторожным. Цинизм можно проявлять по отношению к диктатору Кин Чен Ыну, который мучает 20 млн человек, но, наверное, нельзя быть циничным по отношению к инвалиду.

— Вы бы сняли комедию про Charlie Hebdo?

— Я бы снял комедию про исламский терроризм. Безумные фанатики — это то явление, над которым можно смеяться. А извращать конкретную историю, как мне кажется, нельзя. Вот когда мы высмеиваем Гитлера или Сталина, мы имеем в виду целую эпоху. А шутки над конкретной трагедией — это запретная тема. Вот как сделать комедию конкретно про Charlie Hebdo? Люди рисуют в офисе, приходят исламисты и их расстреливают? Это не очень смешно.

— Представьте, что у вас есть несколько миллионов долларов, на которые вы должны снять комедию про Беларусь. Что это будет?

— За несколько миллионов можно снять десяток комедий про Беларусь. У меня есть несколько тем. Первая — это белорусское восприятие действительности и реальности. Вот взять хотя бы минский микрорайон Шабаны. Я туда приезжаю и не понимаю, в какой эпохе, в какой эстетике живут эти люди. Они вроде и американцев ненавидят, но при этом они и не русские, и не «свядомые» белорусы. Кто они? Мы хотим и социализм, и бизнесом заниматься. И чтобы цены маленькие были, и чтобы все импортное. Есть в белорусском мозгу такие сочетания, и я не знаю, как они уживаются. На вот этих странностях белорусского восприятия можно построить неплохую комедию. В Беларуси можно снять и хорошую политическую комедию, как ни странно. Вот про этот ручной способ управления страной.

А еще здесь есть хорошие романтические сюжеты, и про это тоже можно снять фильм. Или затеять отличный трэшняк. Вот все эти бульба-хорроры, бульба-муви, бульба-ср…чи — мы играем в гиперболизацию некоей деревенской сущности белорусов, добавляем брутальности, и возникает бульба-комедия. Как пример — фильм «Борат» — казахстанец в Америке. Можно снять комедию про белоруса, который может быть таким же диким.

— А есть такие?

— Их нет, но это же комедия. Мы же гиперболизируем. Но при этом можно опознать какие-то характерные национальные черты. В России была хорошая традиция комедийной литературы, а у нас все делается с нуля, не на что опереться. Наши классики все были такими серьезными. Вот мы и ходим среди трех сосен — эстетики Кондрата Крапивы. А хочется выйти на более серьезный уровень.

— Если в комедиях сценарий очень важен, то в голливудском экшене его зачастую практически нет. Насколько вообще сегодня важен сценарий, чтобы снять кассовое кино?

— Если у тебя есть сто миллионов долларов, то, в общем-то, все можно закрыть приглашенными звездами, спецэффектами и купить зрителя на трейлер. Я был в Америке, общался с профессурой. У них есть много структурных и тематических наработок. Меняются только лица, остальное остается неизменным. Структура простейшая и глупейшая, но она работает. Фильм, сделанный по этой схеме, должен быть настолько ясным и простым, чтобы его понимали в любой точке земного шара. Поэтому происходит такое стирание индивидуальности в некоторых больших проектах.

— Насчет прошлогодних «оскароносцев». «Одержимость» или «Бердмен»?

— «Бердмен». Потому что он стал для меня каким-то протестным нервом голливудского кино. Я понимаю кризис, связанный с отсутствием идей, с шаблонным подходом, с четким разделением «протестное искусство — индустрия». И режиссер, который пытается все это понять и сломать стены, — это очень мощный и нонконформистский ход.

— Американская индустрия давно научилась смеяться и критиковать себя: от старого «Бульвара Сансет» до прошлогоднего «Бердмена». А белорусы самоироничны?

— Нет. У белорусов тяжело с самоиронией. У нас другая традиция: у нас очень любят пафос. Если уже строить какой-то концертный зал, то это должен быть Дворец Республики, если жилой дом — то это должна быть гигантская кривая фиговина с башенками. Пафос во всем: архитектура, телевидение, песенные конкурсы. Вот над этим можно смеяться, но тогда весь пафос рухнет, а у нас этого очень боятся. Как только ты начинаешь над этим чуть-чуть посмеиваться, люди считают, что это снижает их статус. А я убежден, что здоровая самоирония — это единственное, что спасает от пошлости. В белорусах очень много пафосной пошлости.

Игорь Сукманов: «Позиция „фрицы — партизаны“ для умного зрителя — оскомина и скука»

С директором программы игрового кинофестиваля «Лістапад» Игорем Сукмановым мы начинаем разговор с того, что в Беларуси очень много фильмов снимается под тотальным контролем госидеологов. «Государство не должно вмешиваться в творческие процессы», — констатирует Игорь.

— Логично, что человек, который вкладывает во что-то деньги, ждет, что его ожидания оправдаются. А когда они не оправдываются, пытается рулить процессом.

— Дело не в этом. У государства свои задачи, которые соотносятся с определенной политикой и направлениями. И в этих направлениях красное должно быть красным, а не переливчатым. Такая задача. А в искусстве нет красного, черного и какого-то еще. Люди свободны в выражении себя. У нас это почему-то не понимается. Никто не против кино, которое обслуживает идеологический аппарат. Оно должно быть, ради бога. Но должен быть и другой кинематограф.

— В нашем кинематографе есть какие-то определенные традиции, сформировавшиеся взгляды?

— Мне кажется, никаких традиций нет. Вот если задаться вопросом о традициях белорусского кино. Что это? Военная тема? А проведите опрос «Хотите фильмы на эту тему?». Вам скажут, что не хотят.

— Так почему кино про войну до сих пор снимают?

— Беларусь — одна из тех бывших советских республик, которая наиболее пострадала во время Великой Отечественной войны, и эта тема является актуальной, злободневной и вечно напоминающей обо всех наших военных болячках. Хотя наша история достаточно богата другими событиями. Недавно, например, было столетие Первой мировой войны, а в кинематографе бывшего постсоветского пространства нет ни одной картины, которая бы в чистом виде отражала военные действия и рассказывала обо всех драмах. В Европе и США их огромное количество.

Есть, конечно, режиссеры, которые делают фильмы о войне не по госзаказу, а потому что у них есть оформленная идея, есть свежий взгляд. Взять хотя бы сотрудничество Климова и Адамовича «Иди и смотри». Лозницу ведь не припирало к стенке высокое начальство, чтобы он снял фильм «В тумане».

Кино должно дышать вровень с тем, что говорит Быков или Алексиевич. Другими словами, соответствовать уровню интеллекта, обобщения, мышления этих авторов — режиссеры должны держать планку. А если это оригинальный сценарий, фильм должен открывать для нас что-то новое в этой тематике. Не с позиции «фрицы — партизаны» — для умного зрителя это оскомина, скука, а для публики, которая не ищет чего-то нового, это еще одно кино, которое можно спокойно переварить и пойти дальше.

— Если абстрагироваться от военно-патриотической тематики, есть ли в Беларуси сюжеты, которые соответствуют духу времени и могут стать основой для хорошего кино?

— Их на самом деле полно. Существует, например, отличный телевизионный проект «Обратный отсчет», который открывает многие исторические моменты нашей страны. И это кладезь сюжетов, абсолютно разножанровых: это может быть и авторское кино, и драма, и мелодрама, и даже развлекательные жанры. И лежит это все на поверхности. А взять закон о тунеядстве! Обширная тема, на которую можно посмотреть с разных сторон.

— На ваш взгляд, это комедийный жанр?

— Это может быть и комедия, и трагифарс, и большая драма.

— В Беларуси нет запредельных бюджетов на красочные блокбастеры. А в чем проблема авторского кино?

— Мне кажется, что в какой-то степени сами художники включают внутреннего цензора. Это неумение понять, что такое конъюнктура рынка — у нас почему-то это слово ругательное. Мол, если я автор, то должен творить так, как вижу я. Ничего подобного. Кино — это и искусство, и индустрия. И все срабатывает, когда оба этих момента находятся в одной точке. Не было бы ни фон Триера, ни Альмодовара, если бы они в какой-то степени не следовали этим моментам. Я смотрю много работ молодых авторов. И все они работают в каких-то определенных жанровых клише. У нас все любят Тарантино, Гая Ричи, сходят с ума по такому отвязному кино. Но в результате это все превращается в исключительно потребительский продукт, который не несет ничего, кроме внешнего остроумия. Вы не видите перед собой никакого откровения, не узнаете ничего нового ни о себе, ни о своих близких, ни о своей стране.

— Недавно в Минске показывали литовский фильм «Занесло». Это, на ваш взгляд, удачный пример кино с национальным колоритом?

— С позиции маркетинга это нормально, но если нужно больше, то это совершенно другой разговор. Я не являюсь поклонником кино такого рода: схлынет мода на этот экшен, и он уйдет в никуда и будет восприниматься как архаичный продукт. Но в целом это нормально. Деньги соберет — это уже большой плюс для литовской кинематографии. Такой проект должен существовать.

— Представьте, что вы режиссер и у вас есть много денег.

— Я бы снял историю, основанную на современном сюжете и касающуюся каких-то камерных отношений. Мне нравится кино, которое раскрывает человеческую природу. Никакого эпоса, размаха. У каждого свой жанр: Франсуаза Саган писала романы толщиной не более ста страниц, а ее соотечественница Симона де Бовуар — тысячные двухтомники, и обе являются достоянием французской культуры. Замахиваться на блокбастер я бы не стал никогда: любовь к такого рода жанрам у меня далеко не трепетная, и здесь я мало чего мог бы сделать. Я бы постарался сделать естественный, искренний, настоящий фильм. Для меня эталоном в этом плане является Франсуа Трюфо. Это исповедальное кино, которое говорит о вещах, которые не всякий отважится озвучить публично.

— Готова белорусская публика к таким фильмам?

— Знаете, для этого нужно проводить социологическое исследование. Чему вообще учит кино? Терпимости. Оно прививает определенную культуру, объясняет, что любая человеческая жизнь самоценна. Даже ваш самый злостный идейный противник — точно такой же человек. С этой точки зрения, наши пути могут расходиться, иногда сталкиваться и приводить к невероятным конфликтам, но эта борьба противоположностей и выстраивает прогресс. Например, случилась «Жизнь Адель». Помыслить, что такое кино выйдет в Минске в широкий прокат? А оно вышло! Я рад этому обстоятельству, хотя и не являюсь поклонником самого фильма. Просто происходит какое-то расширение границ на уровне подсознания. Легче становится существовать другим проектам.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. vv@onliner.by